Читаем без скачивания В южных морях - Роберт Стивенсон

Я упомянул о популярности капитана. Она относится к тем явлениям, которые больше всего поражают новичка на Маркизских островах. Он сразу же слышит два имени, неизвестных ему, но прославленных здесь, произносимых с любовью и почтением, — епископа и капитана. Это вызвало у меня сильное желание познакомиться с Хартом, которое впоследствии было удовлетворено. Долгое время спустя в Скорбном Месте — на Молокаи — я вновь обнаружил следы этой проникнутой любовью популярности. Там был белый прокаженный слепец, старый моряк — он называл себя «старым морским волком», — долгое время плававший среди восточных островов. Я навещал этого человека и, поскольку только что прибыл оттуда, сообщал ему новости. Они (в чисто островном духе) представляли собой главным образом хронику кораблекрушений. И вышло так, что я упомянул об одном не особенно удачливом капитане и о том, как он утопил судно мистера Харта. Тут слепой разразился сетованиями. «Утопил судно Джона Харта? — воскликнул он. — Бедный Джон Харт! Как жаль, что это случилось с ним», — закончил он с добавлением сильных выражений, приводить которые я не хочу.

Возможно, если б дела капитана Харта продолжали процветать, популярность его была бы иной. Успех приносит славу, но убивает любовь, а неудача питает ее. И постигшая капитана неудача была поистине неповторимой. Он находился на вершине успеха. Ему принадлежал остров Масс, отданный французами в виде компенсации за грабежи в Таахауку. Однако Масс был пригоден только для скота, двумя его главными базами были Анахо и Нука-хива, обращенные на северо-запад, и Таахауку на Хива-оа, милях в ста к югу, обращенный на юго-запад. Обе базы были в один и тот же день сметены приливной волной, которой не ощутили ни в одной другой бухте, ни на одном другом острове архипелага. Южный берег Хива-оа был покрыт строительным лесом и сундуками из камфарного дерева с товарами; туземцы за обещание умеренного вознаграждения честно привезли все обратно, сундуки, очевидно, не открывались, а часть леса потом пошла на их дома. Но возвращение прибитых к берегу остатков изменить результата не могло. Капитан не мог вынести этой несправедливости судьбы, и с его разорением окончилось процветание Маркизских островов. Анахо совсем прекратил существование, от Таахауку осталась только тень прежнего поселка, и на прежних участках не появилось никаких новых плантаций.

Глава тринадцатая

ХАРАКТЕРЫ

На нашей якорной стоянке в Атуоне было какое-то движение в отличие от мертвого покоя соседнего острова Нука-хива. Видно было, как от берега плывут лодки: то вельботы с туземцами-гребцами, везущие на продажу копру, то одинокие каноэ, плывущие за покупками. Кроме того, на якорной стоянке часто бывали рыбаки, не только одинокие женщины, сидящие в нишах утеса, но и целые компании, которые иногда разбивали лагерь и разводили костер на берегу, иногда лежали в каноэ посреди гавани и поочередно прыгали в воду; ныряли они на глубину восемь-девять футов, чтобы, как мы полагали, загонять рыбу в сети. Покупки туземцы иногда делали странные. Помню, одна лодка возвращалась с единственным окороком, свисавшим с шеста на корме. А однажды в лавку мистера Кина явился очаровательный парень с превосходными манерами, говоривший по-французски правильно, но с каким-то детским акцентом, очень красивый и большой щеголь, что было видно не только по его блестящей одежде, но и по тому, что он купил. Покупки его представляли собой пять судовых бисквитов, флакон духов и два мешочка стиральной синьки. Приплыл он с Тауаты, куда и отправился тем же вечером на лодке с этими сокровищами для юных леди, бросая вызов пучине. Основная масса туземных пассажиров была менее приятной: рослые, крепкие люди, покрытые татуировкой, с пугающими манерами. Их отличало что-то грубое, глумливое, нередко напоминавшее мне трущобы какого-нибудь большого города. Однажды вечером, когда сгущались сумерки, к той части пляжа, где я случайно находился в одиночестве, причалил вельбот. Из него вылезли шесть или семь разбойничьего вида туземцев, все в достаточной мере владели английским, чтобы сказать мне «до свидания», что служило обычным приветствием, или «доброе утро», что они, видимо, считали более выразительным; последовали колкости, они окружили меня с грубым смехом, неприязненными взглядами, и я счел за благо уйти. С мистером Стюартом я был еще незнаком, иначе вспомнил бы о его первой высадке в Атуоне и о юмористе, который впился зубами в пятку отрубленной ноги. Но их соседство угнетало меня, и мне казалось, что будь я потерпевшим кораблекрушение, без надежды на помощь, у меня стало бы плохо с сердцем.

Но не только туземцы плавали там. Пока мы стояли на якоре, произошло странное совпадение. В море появилась шхуна, собиравшаяся войти на якорную стоянку. Мы знали все шхуны на архипелаге, но эта казалась больше остальных, к тому же оснащена была на английский манер, и когда она встала на якорь неподалеку от «Каско», подняла наконец синий кормовой флаг. Тогда, по слухам, в Тихом океане находилось не меньше четырех яхт; но странно было, что две из них оказались борт о борт в этой отдаленной бухте, еще более странно, что во владельце «Нианзы», капитане Дьюаре, я узнал человека из одной со мной страны, одного графства, с которым я гулял в детстве по берегам Альпес Маритаймс.

Кроме того, у нас побывал белый гость с берега, он приплыл и отплыл в баркасе с туземными гребцами; прочитав о яхтах в воскресных газетах, он загорелся желанием увидеть хотя бы одну. Зовут его капитан Чейз, это старый китобой, крепко сложенный, седобородый, говорящий с характерной индианской медлительностью, старожил этих мест, хороший товарищ в бою, один из тех стрелков, чей огонь по мишеням нагнал страху на воинов Хаамау. Живет капитан Чейз восточнее Атуоны, на берегу бухты Ханамате, вместе с мистером Маккаленом, вернее, они жили одно время вместе, потом дружелюбно расстались. Капитана можно найти на краю бухты, в доме-развалюхе со слугой-китайцем. В противоположном углу на высоком пае-пае стоит еще одно жилище. Прибой там бывает особенно сильным, волны высотой семь-восемь футов разбиваются под стенами дома, поэтому он постоянно наполнен их грохотом и пригоден только для одиноких или по крайней мере молчаливых жильцов. Вот там мистер Маккален с книгами Шекспира и Бернса наслаждается обществом пенистых волн. Его фамилия и любовь к Бернсу свидетельствуют о шотландской крови, но родился он в Америке, где-то на востоке, стал корабелом-плотником, долгое время возглавлял бригаду из сотни индейцев, разбирал потерпевшие кораблекрушение суда у мыса Флэттери. Многие из белых, рассеявшихся в Южных морях, представляют собой самую художественно восприимчивую часть своего класса и не только наслаждаются поэзией этой новой жизни, но приплыли сюда специально для этого. Я плыл на одном судне с уже немолодым человеком, который отправился в первое в его жизни морское путешествие только из любви к Самоа; и причиной его паломничества стали несколько писем в газете. С мистером Маккаленом произошло то же. Он читал о Южных морях; увлекался этим чтением, и образ этих морей запал ему в душу: в конце концов он больше не смог удерживаться — отправился новым Раделом к этой в глаза не виданной родной стране и уже много лет живет на Хива-оа, где в конце концов охотно сложит свои кости; у него нет желания вновь увидеть те места, где жил в детстве, только, возможно, раз перед смертью решит взглянуть на грубый зимний ландшафт мыса Флэттери. Человек он деятельный, полон разных планов, купил у туземцев землю, посадил там пять тысяч кокосовых пальм, намерен приобрести пустынный остров и сдавать его в аренду, на стапеле у него стоит шхуна, которую он заложил, строил сам и даже надеется завершить. С мистером Маккаленом мы не встречались, но, подобно галантным трубадурам, вели переписку в стихах. Надеюсь, если я приведу здесь образчик его музы, он не сочтет это нарушением авторских прав. Маккален с епископом Дордийоном являются двумя европейскими бардами Маркизских островов.