Читаем без скачивания Люся, стоп! - Людмила Гурченко

«Понимаете, Костя, я всю жизнь прожила с человеком старше себя. Это очень трудно. У вас еще есть шанс. Надо его использовать».

Она люто возненавидела папу.

«Ну, мам, я же уже родилась. Это все у вас было до меня. Что ты его ругаешь?» Ну, не знаю, не знаю я такой любви, как у них. Такой я больше не встречала никогда. И нигде, и ни у кого. Иногда у мамы были «проблески», и она сама об этом рассказывала с упоением и становилась молодой и красивой.

После книги, где я так бешено влюбленно пишу об отце, нашлись «добрые» люди, которые ей писали и звонили: что же, Лёля, ты мать, разве Марк такой необыкновенный? Что это Люся его так превозносит, что же ты, Лёля? Не давай себя в обиду.

Злые языки страшнее пистолета. Это точно.

«Знаешь, Люся, а ведь музыкальность у тебя от моего отца. Он прекрасно пел. Это от нашей семьи. Ведь у твоего папы есть сын от Феклы, а он немузыкален». Откуда кому было знать, что в нашей семье была такая игра, где папа якобы был глава. А на самом деле все решала мама. Она «шея». Поворачивала куда хотела. «Лёль, быстро купи себе ети часы, а то я передумаю». — «Люся, как он может «передумать», если все деньги у меня, хи-хи-хи…»

И потом, она талантливо прикрывала папину неграмотность, его слабости. Ах, он мог так пожалеть, успокоить, расплакаться. Сколько он мне уделял внимания, да, как и какими необычными, небывалыми человеческими проявлениями. Я так часто и так много думаю о нем. Чем он «брал»? Брал всех. Независимостью и оригинальностью мышления? А может, его ум сохранил ту свежую наивность, которую, как правило, ослабляет обширное образование? Интересно.

Короче, и после его смерти я ни на шаг не отошла от обожания отца. Начался бурный раскол. Все, что исходило от меня, — все разбрасывалось, расшвыривалось. Кроме денег. Деньги мама очень ценила. Жизнь такая была. Костя ушел. И моя жизнь, как он мне и пророчил, становилась невыносимой.

«Знаешь, Люся, когда я была молодой, одна моя знакомая вышла замуж, а он ее моложе. Конечно, он… Она так переживала, так переживала». Я совсем не узнавала свою маму. Ее не узнавали все наши знакомые. Моя любимая тетя Лида, родная мамина сестра, приехала из Харькова, и они вдвоем вдруг всколыхнулись и стали дворянками:

«Лёля! Ты помнишь, у мамы был бархатный салоп с буфами? Чем он внутри был подбит, кажется, лисой, не помнишь?

«Лидочка, лисой изнутри не подбивают. Это очень пушистый мех. Наверное, норкой».

«Да, наверное, ты, Лёлечка, права. А помнишь, Лёля, наша мама говорила: из хама не будет пана» — и т. д., и т. д. Намеки на папино происхождение. «Как в семнадцатом году мужичонки-то головы подняли! Кончилось, Лёля, кончилось их время!»

«Да, Лидочка, кончилось их время, кончилось».

Много я должна была выносить невозможного. Домой идти не хотелось. Началась слежка: с кем говорю, с кем встречаюсь. Я стала ночевать у друзей. Но это же тоже не вечно. У них своя жизнь. Очень не хотелось омрачать атмосферу дома друзей своими горестями и потерянным лицом. Ну раз, ну два… А однажды ночевала в гараже. Ту ночь я не забуду никогда.

Все! Еду куда угодно. Заработаю денег и куплю маме однокомнатную квартиру. Она очень скучала без внуков. Говорила с ними с утра до вечера. Обожала Марика. В общем, договорившись, ушла жить к Маше. Маша приехала за вещами. Я сказала, что буду зарабатывать деньги на квартиру маме, чтобы они расширили свою площадь.

Когда через год они оформляли однокомнатную квартиру в центре, на Пресне, мама отказалась там жить:

«Люся, там же рабочие рядом».

Я чуть с ума не сошла. А с кем мы жили всю жизнь? Бок о бок? А кто папа? А из каких дебрей, окружения обыкновенных людей, — баянистов, теть Мань, Дусь, Сонь и Роз, — мы «вылезли»?

Нет, точно, с возрастом что-то происходит с людьми. Господи, не дай бог.

Мой зять, милый Саша, забыл шведский язык. Переводчиком денег не заработаешь. Холоден, расчетлив, своя фирма. Что ему я? Тоже мне, народная артистка! Большую квартиру не смогла сделать. А я-то думала, что теперь, когда я осталась одна, у меня может быть помощь от зятя. Он может меня и встретить и проводить. Черта с два. Я ничегошеньки не понимаю в технике. Даже пылесос не знаю как включить. Позвонила зятю.

«Там есть инструкция, прочитайте», — и повесил трубку. И все. Кто-то здорово настроил его. Откуда вдруг такая перемена в отношении ко мне? И до самого того дня, когда моей маме понадобилась срочная помощь, во мне не было надобности. Вот так, если без подробностей.

1993 год. Фильм «Послушай, Феллини». Самое мощное, самое дисциплинированное время. Тут я себя проверила до самого конца. Нет, не сломалась. К психиатру не обращалась. Руками, зубами, локтями вгрызалась в жизнь, хоть все вокруг орало, кричало: согнись, постарей, превратись в жалкую, бледную и тощую, ну! Ах, как ждали этого. А сколько подставных звонков!

А хуху не хохо?

Такого фильма и такой роли у меня не было никогда. Такая роль — большая редкость в театре, не говоря уже о кино. Весь фильм актриса в кадре одна. Кинокамера и актриса. Героиня — актриса театра, когда-то прославившаяся в нескольких ролях. И — стоп. Дальше тишина. Жизнь в искусстве заглохла надолго.

И вот, очевидно, кто-то из друзей, желая ее подбодрить, сообщает ей, что итальянский маэстро Федерико Феллини ищет на одну из ролей русскую артистку. Попробуйся, — чем черт не шутит. И вот она приходит на пробу. О, как мне знакомы эти «вынимания из небытия», эти реанимирования. Когда ну совершенно все равно, что о тебе подумают, высоко или низко упадешь. Да вообще, кроме мрака и тупости нет ничего.

Думаю, понимая это, режиссер Михаил Швейцер и пригласил меня на эту роль. Вся моя жизнь прошла на глазах режиссера. Репетировали очень интересно. Рассказывал он о замысле тонко, с юмором. Меня сильно захватила эта история — поединок талантливой одиночки с судьбой. Светлый человек Михаил Швейцер. Говорил о том, что искусство — счастливая история. Оно призывает помнить о человеке, о штучности его судьбы. Искусство заставляет нести свет и веру в активную способность изменить все вокруг. Ого, как мне нужно было услышать оптимистичное и еще раз понять, что иду хоть и на ощупь, но правильно.

Бюджет фильма небольшой. Снять надо быстро. Снимали по 150–200 полезных метров пленки в день. Полнометражный фильм был снят за десять-двенадцать дней!

Действие происходит сегодня. 1993 год. Весна. Монологи актрисы обо всем. О том, что на улице, в магазинах, в театре, в закулисной жизни, в личной. Она и поет, и танцует, и играет сцены из спектаклей успешных и несостоявшихся. Она рассказывает Феллини обо всем искренне и без страха. Она даже устраивает сцену обеда — пусть «там», у «вас», увидят, как и что я ем. А вообще мне (героине) уже все равно. Знаю, что меня друзья разыграли. Знаю, что я вам, маэстро, не нужна…