Читаем без скачивания Знак шпиона - Андрей Троицкий

Сейчас он видел темную стену склада, поднимавшуюся, кажется, к самому небу, полосу сплошного забора, поверху которого протянули нитки колючки. Впереди светлый абрис легкового автомобиля. Вроде бы, это «ягуар» или что-то похожее.

Ходаков разглядел человеческую фигуру возле автомобиля. Прищуривая глаза, он всматривался в лицо мужчины, но не мог его узнать. Или зрение село или слишком темно? Сегодняшним утром, как обычно, один раз в неделю, ему выдали безопасную бритву, зеркальце размером с записную книжку, пузырек, на дне которого плескался одеколон. Ходаков начал соскребать со щек щетину, рассматривая свое отражение. Он решил больше не брать бритву и зеркало, отпустить бороду. Только для того, чтобы не видеть этой страшной физиономии.

Он постарел на десять, а то и на все пятнадцать лет. Серая пупыристая кожа обвисла на щеках, а на шее собралась складками, глаза провалились и погасли. Два передних верхних зуба Ходаков проглотил вместе с кашей. Он выглядит, как кусок дерьма. А запах… Господи, ведь несколько месяцев он не залезал душ. По утрам в его подвал приносили губку и тазик с холодной водой, которой едва хватало, чтобы протереть грудь и сполоснуть лицо. Сейчас он пахнет, как кусок дерьма, на который побрызгали одеколоном. И похож на кладбищенского нищего, жалкого и убогого, ночующего на чужой могиле, глотающего отбросы с ближней помойки.

За время, проведенное на ферме, Ходаков так ослаб, что тряслись колени, и так похудел, что грязный мятый пиджак спускался с плеч. Ремень и шнурки от ботинок отобрали давным-давно, так поступают с узниками тюрем или камер предварительного заключения, чтобы арестанты в приступе отчаяния не могли свести счеты с жизнью. Штаны, истончавшиеся, протертые на заду чуть не до дыр, сваливались, их приходилось поддерживать рукой, то и дело подтягивать, чтобы не остаться в одних трусах, а ботинки на кожаной подметке с растрескавшимся лаковым верхом, утопая в вязкой жиже, пропускали воду.

Вот из «ягуара» вылез второй человек, остановился, ожидая команды. Сзади Ходакова подтолкнули в спину.

– Иди к той машине.

Ходаков сделал несколько неуверенных шагов, стараясь справиться с дрожью в ногах. Сейчас в его душе шевельнулось какое-то странное чувство, то ли облегчения, то ли надежды. Он подумал, что все мучения, как бы ни сложились обстоятельства, погибнет он или останется жить, кончатся именно сегодня, через час или через минуту…

Гойзман, глядя себе под ноги, медленно двинулся навстречу. Когда от Ходакова его отделяли каких-то пару метров, он помимо воли поднял взгляд, чтобы в последний раз посмотреть в лицо дипломата. Взгляды встретились. Ходаков остановился. Гойзман хотел отвернуться и зашагать дальше, но вдруг тоже встал на месте. Ходаков подтянул брюки. Отупевший после бессонных ночей, наполненных животным страхом неизвестности, он только сейчас узнал хозяина «Маленькой розы», стоящего на расстоянии вытянутой руки.

– Слышь, я хотел сказать…

Гойзман закашлялся. Похоже, он сам не знал, что хотел сказать. Извиняться и просить прощения – глупо. Любые слова сейчас неуместны. Гойзман тронулся с места, сделал вперед несколько шагов, остановился.

Он не услышал выстрела, не понял, кто выпустил пулю, откуда она прилетела. Только почувствовал, как кипятком обожгло спину, справа, ниже поясницы. Отнялись ноги, Гойзман тихо охнул, опустился на колени, раскинув руки, упал лицом в грязь. Ходакову оставалось сделать десяток шагов к «ягуару», когда он услышал за спиной звук падающего тела. Он повернул голову. В первую секунду показалось, что Гойзман просто поскользнулся, неловко подвернул ногу. И теперь лижет в луже и не может подняться. Ходаков необдуманно, скорее инстинктивно, чем сознательно принял решение: вернуться и помочь человеку.

Но пуля обожгла правую руку выше локтя. Ходаков вскрикнул. Он почувствовал боль, голова пошла кругом, а рукав пиджака сделался тяжелым и горячим. Он теснее прижал раненую руку к телу. И подумал, что крови много, слишком много. Она хлещет, как вода из крана. Пуля наверняка раздробила кость, вырвала добрый кусок мякоти.

– Ложись, – крикнул Колчин. – Ложись, черт побери…

Ходаков не сразу понял, кому кричат. Он застонал, успев подумать, что ранение не смертельное, а руку наверняка удастся спасти, только не нужно терять сознание. И хорошо бы убраться из зоны обстрела куда-нибудь в сторону, к «ягуару» или обратно к фургону. Но не смог сделать и шага. Зажав рану ладонью, сел в грязь, широко расставив ноги. И в следующую секунду понял, что не сможет справиться с головокружением. Мир вертелся перед глазами, эта чертова карусель крутилась все быстрее, набирала обороты, словно хотела сбросить с себя человека. Ходаков, крепче прижимая к телу простреленную руку, повалился боком на землю.

Колчин не слышал выстрела и ничего не понял, когда Гойзман повалился на землю, а Ходаков, схватившись за плечо, закричал. Штейн старший, стоявший у фургона, зашевелился, сунул руку в карман куртки. В темноте трудно было разобрать, есть ли в его руку пушка.

Времени на обдумывание ситуации не осталось.

Колчин выхватил пистолет и, не целясь, трижды выстрелил навскидку от живота. Первая пуля прошла рядом с виском Штейна. Пробила лобовое стекло фургона и застряла в спинке водительского сиденья. Два других выстрела оказались точнее. Пули вошли в левую сторону груди. Штейн выпустил из руки пистолет, пошатнулся. Казалось, он устал и хочет присесть на выступающий вперед бампер фургона, как на скамейку.

Штейн младший, ещё не поняв, что его отец убит, повернулся на сто восемьдесят и бросился к распахнутым настежь воротам. Колчин поднял руки с пистолетом. В светлом проеме темная человеческая фигура отличная цель. Колчин поймал на мушку спину Штейна младшего и нажал на спусковой крючок. Сухой хлопок выстрела. Пуля достала жертву, когда обе ноги были оторваны от земли, свинец вошел под сердце, пробив грудную клетку навылет. Молодой человек успел выставить вперед руки, будто собирался с разбега нырнуть в речку. Уже мертвый пролетел пару метров, упал плашмя, проехался животом по мокрой земле, подняв грязные брызги.

Все события промелькнули перед Донцовым, занимавшим заднее сидение, словно кадры кино. С его позиции открывался хороший обзор, потому что «ягуар» имеет тонкие передние стойки. Однако понять, кто же стрелял первым, было уже невозможно. Донцов, не дожидаясь команды, сделал то, что, по его мнению, сделать необходимо. Не вылезая из машины, чтобы не попасть под пулю, он поднял ноги, рывком перескочил на переднее сидение и включил расположенные попарно круглые фары. Снопы яркого света вырвали из дождливой ночи светлый фургон и тела людей, лежавших на земле. Раненый в руку Ходаков, лежа на боку, двигался, казалось, он ползет к машине, но на самом деле не мог сдвинуться с места. Только шевелил ногами, хватал здоровой рукой комья грязи, поднимал и опускал голову.

Периферическим зрением Донцов заметил, как Колчин сорвался с места и растворился где-то в темноте. Нужно принимать решение. Оставаться здесь, в машине, как условились или…

Колчин рванулся вперед, пробежав несколько метров, остановился перед железной лестницей, поднимавшейся на крышу. Переложив пистолет в правую руку, он, хватаясь за перила, стал карабкаться вверх. Подметки скользили по ступенькам из дюймовых металлических прутьев. Преодолев два пролета, он остановился на огороженной перилами площадке, задрал голову кверху. Но увидел лишь низкое небо, навалившееся на город.

В следующие несколько секунд он преодолел два оставшихся пролета, спрыгнул с верхней площадки лестницы на плоскую крышу, утыканную вентиляционными трубами. Колчин замер. Никого. Впереди россыпь битых кирпичей, размокшие мешки из-под цемента, сломанная двухколесная тачка, груда какого-то хлама, оставленного здесь строителями. Снайперу, если он стрелял именно с этой позиции, некуда деваться. Вентиляционные трубы слишком тонки для того, чтобы человек смог за ними прятаться, а других укрытий вокруг не видно.

Донцов распахнул дверь. Выскочил из салона, в несколько длинных прыжков добрался до Ходакова. Присел на корточки перед раненым, быстро терявшим силы, ухватил его за плечи, приподнял над землей, подставив под спину свои колени.

– Все нормально, – Донцов потеребил Ходакова за щеку ладонью, перепачканной в крови. – Мы друзья. Мы приехали, чтобы вытащить тебя с того света. И мы это сделаем. Через полчаса тебя осмотрит доктор. Он заштопает твою царапину на руке. Слышишь меня?

– Это… Мне надо…

– Пустяки. Ничего делать не надо. Расслабься. Просто потерпи. Сейчас я подтащу тебя к машине, наложу жгут. И кровотечение остановится. Это пустяковая рана. Крови много, но опасности для жизни нет. Только не теряй сознание. Договорились?

– Договорились. Я хотел…

Донцов снова похлопал Ходакова ладонью по щекам, разогнулся, подхватив раненого под плечи, поволок к «ягуару». Под ногами хлюпала жидкая грязь, холодный дождь не унимался. Донцов пятился задом, дважды он поскользнулся и упал, но тут же поднялся. Дотащив раненого до машины, посадил его, прислонив спиной к задней дверце.