Читаем без скачивания Лидия Русланова. Душа-певица - Сергей Михеенков

— Вот Володя — изумительный артист. Читает Зощенко. Юмор Зощенко — современен. Но я понимаю и тот… Ведь я застала то время… Многое помню… Иногда даже страшно становится от того, что я знаю и помню…

Гаркави, чувствуя, что жена может сказать лишнее, попытался остановить её. Но Русланова сделала властный жест и продолжила:

— Политика… Политика… У нас слишком много песен про политику. Маршевые… Походные… И все — похожи. На что похожи? На гимны. А гимн должен быть один. Остальные — песни. И юмор должен быть не такой сухой. Вот расскажу вам историю… Я такой юмор больше люблю. И людям он больше по душе.

И Русланова стала рассказывать историю, как она уверяла, произошедшую с ней несколько лет назад во время гастролей по югу советской России. Рассказывала она эмоционально, в лицах, артистично. Став артисткой «разговорного жанра» ещё в детском приюте, она знала, как надо «врать», чтобы тебя слушали даже свои. На своих-то, кто знает тебя как облупленную, произвести впечатление куда труднее.

Рассказывала о молоденькой польке, о певице. Они встретились у кассы, получали гонорарные за концерт, в котором принимали участие обе. Полька — совсем небольшую сумму. Русланова — значительно большую. Та заметила разницу, и её это уязвило. Руслановой стало неловко за то, что она получила больше, и она пыталась ей объяснить, что это — и за прежние концерты. Но полька оборвала её на полуслове и в отчаянии рассказала «о своей жизни в Варшаве: сколько и как она в былое время зарабатывала…»:

— Вы можете мувич по-польску? Ну ладно, я буду шпарить на русски. Варшаву знаете? Не были? Тогда вы не были нигде. Рим, Париж, Афины — это камни и анекдоты. Выброшенные деньги. Варшава! О, эти польские пани! Там есть на что тратить деньги. Я пела… Не помню уж где… Рядом с шампанским. Получала с пробки. Чем больше пробок… Тем сильнее кружится голова. Один пан у меня интересуется, сколько я получаю в час. Я говорю: «Сто пятьдесят злотых»…

А «свои» уже лежали на стульях, давясь от смеха, оставив в покое и окорока, и пироги с капустой. Русланова же, чувствуя кураж, продолжала:

— Он говорит: «Я вам дам эти деньги, но только не пойте». Я ему говорю, что не могу жить без песни. А он говорит, что песня его не возбуждает, даже наоборот. Предлагает двести злотых с условием, чтобы я помолчала. Вызывает извозчика. Я сажусь рядом с паном и небрежно, словно от дуновения ветра, показываю ему место, откуда у меня выходят звуки. Понимаете, какое место? Как это звучит музыкально… Показываю ему свою мембрану… Он говорит: «Чудесная грудь» — и начинает её гладить. Абсолютно невежественный в музыке человек! Я возмущена, но любезно говорю пану, что он мало образован для меня, что я ради его культурного развития буду всё-таки петь. Он кладёт на мою мембрану триста злотых. Я вам говорила, что в Варшаве есть куда бросать деньги. Я их ловко смахиваю с мембраны в сумочку. Кружится голова… Через час я снова рядом с шампанским. Летят пробки. Кружится голова. Я снова куда-то еду. Пан просит меня петь. Умоляет петь. Становится на колени. Поднимает мою юбку, а я продолжаю петь. Пан в восторге. «Вы чудесно поёте!» — говорит он и кладёт опять на мембрану две сотни злотых. Я делаю вид, что падаю в обморок, а на самом деле падаю на кровать от излишне выпитого шампанского. При чём здесь кровать? Откуда кровать? Не помню. Но я пою! Я пою ровно час! За временем я слежу. Певица не должна перепевать или перепивать… Не знаю… Как правильно будет по-русски, но по-польски я зарабатываю неплохо… О! Варшава!

Когда гости успокоились, Алексей Алексеев[38] внимательно посмотрел на хозяйку и спросил:

— Лидочка! Я что-то не совсем, видимо, понял: это ты — про нас?

— Господь с тобой. Это я — про нас… Думаю-то я вот о чём: хочу спеть современную песню о любви, о девушке, которая любит и верит в своё счастье. Не романс, нет. Песню! Широкую, раздольную, чтобы дух захватывало и сердце ликовало! Чтобы ноги просились в пляс!

— К Блантеру надо ехать, — сразу сказал Гаркави, довольный тем, что тема пошла, наконец, в более спокойное и безопасное русло.

Поехали. Блантер жил на даче в посёлке Кратово Раменского района. Полчаса на электричке. Прекрасная природа Подмосковья. Хвойный лес. Озеро. Чистый воздух. Тишина. Покой. Все условия для творчества.

Блантер встретил их, хоть и непрошеных, гостеприимно. Угостил огурцами со своего огорода. За чаем разговорились. И, наконец, перешли к главному. Блантер признался, что есть одна мелодия. Но пока работа над ней продолжается. Стихи пишет Исаковский.

— Многое зависит от слов, — уклончиво сказал композитор. — Так что надо подождать.

Встреча грозила закончиться ничем.

— Конечно, — согласился Гаркави и в свойственной ему манере пошутил: — Песен без слов Лида не поёт.

Через неделю Блантер позвонил. По телефону прочитал первый куплет песни:

Расцветали яблони и груши,Поплыли туманы над рекой.Выходили Настя и АндрюшаНа высокий берег на крутой.

Русланова выслушала. Слух у неё был цепкий, особенно к стихам. И тут же отреагировала:

— Андрюша… Андрюша-то уже есть.

Песню «Эх, Андрюша, ты помнишь наши встречи…» пели Изабелла Юрьева и Клавдия Шульженко. В ней сквозило что-то одесско-приморское, чуждое и манере, и всему творческому стилю Руслановой, и выйти на сцену с ещё одним «Андрюшей» она ни за что бы не решилась.

— Хотелось бы не воспоминаний о любви. Что о ней вздыхать в который уж раз? Хотелось бы спеть о любви настоящей. Да и Настя — не поётся. Пусть в песне будет девушка и её распрекрасная любовь. А первые две строчки хороши!

— Может, Катюша? Груши — Катюша… А?

— Хорошее русское имя! — согласилась Русланова. — Звучит нежно, ласково. Народу понравится. Передайте Исаковскому, что мы с Гаркави — за Катюшу.

Когда появилась песня в том виде, в котором мы её теперь знаем и поём, Руслановой она понравилась необыкновенно. Певица была в восторге.

Но Блантер ей премьеру не доверил. Впервые «Катюшу» исполнила Валентина Батищева[39], солистка джаз-оркестра Союза ССР. Оркестром руководили Виктор Кнушевицкий и сам маэстро Матвей Блантер. Публика новую песню приняла хорошо. Певица два раза повторяла её на «бис». Блантер и Кнушевицкий от выступления к выступлению всё больше подчиняли мотив общей манере джаз-оркестра. У песни появился танцевальный припев. Так возник по существу новый её вариант под названием «Русский казачок». Это была уже совершенно другая музыкальная композиция.

Руслановой же больше пришёлся по душе её первый вариант — «Катюша».