Читаем без скачивания Прекрасная страна. Всегда лги, что родилась здесь - Цянь Джули Ван

– Тсс. Я пойду.

Ба-Ба взвился в прыжке, вот он уже у окна, а потом у двери. В полосе уличного света я увидела на лице у него выражение, какое он надевал, как маску, чтобы казаться храбрым, тогда как на самом деле был напуган. Я видела его, когда Ба-Ба пошел со мной кататься на колесе обозрения в Пекине: его глаза не смели ни опуститься вниз, ни оглядеться по сторонам, ни посмотреть на меня, зато лицо превратилось в маску храбрости.

Я села в постели, а Ма-Ма подкралась к двери и встала за спиной Ба-Ба. Он отворил скрипнувшую дверь и просунул в щель голову. Поток света, хлынувший затем во все щели, подсказал мне, что он осмелился нажать на выключатель в коридоре. Одновременно с этим раздался писк.

– Э! Ван шэн![60]

Это был усталый голос нашей миниатюрной квартирной хозяйки. Я вскочила и подбежала к родителям, стоявшим у двери, просунув голову между их телами. Хозяйка, дама восьмидесяти с чем‑то лет, стояла на верхней площадке стремянки в шесть ступеней, прислоненной к стене, которая отделяла нашу комнату от коридора. Ее морщинистые руки с цилиндрическими выпирающими венами лежали на контрольной панели обогревателя, на самом верху, там, где стена встречалась с потолком.

– Что вы делаете? Вам помочь? – Ба-Ба сделал пару шажков вперед. Вопросы он задавал вполголоса, чтобы не тревожить наших многочисленных соседей.

– Лоу шан кай да чуан я. Бэби хао цзин ку я![61]

Ее речь, состоявшая из невообразимой смеси мандарина, кантонского и английского – которой, как я теперь понимаю, мешали еще и зубные протезы, – всегда была не вполне внятной, но посреди ночи стала и вовсе неразборчивой.

– О…

Напускная храбрость слетела с лица Ба-Ба. Ее место заняло напускное понимание.

– Мэй ши ле, мэй ши ле.

Она стала спускаться с лестницы, один маленький шажок за другим, ее обтянутые носками ступни елозили в отделанных кружевом шлепанцах, которые, в свою очередь, скользили на деревянных ступеньках. Едва очутившись на полу, хозяйка принялась передвигать стремянку по стене в сторону ванной комнаты, рядом с которой я видела всегда закрытую дверь: теперь она впервые была распахнута настежь. Хозяйка решительно отпихнула Ба-Ба в сторону и замялась всего на пару секунд, прежде чем засунуть стремянку в чулан.

– Мэй ши ле, мэй ши ле, – продолжала повторять она свою мантру, со скрипом спускаясь по лестнице на первый этаж.

Махнув рукой, Ба-Ба позвал нас обратно в комнату и захлопнул дверь. Едва успев запереть замок, расхохотался.

Я тоже начала хихикать, радуясь тому, что впервые вижу Ба-Ба таким веселым с тех пор, как мы встретились в Мэй-Го. Это снова был он – Ба-Ба из прошлого, молодой мужчина, который еще никогда не выезжал из Китая, мужчина, чей характер был легче на целую вселенную, потому что он еще не столкнулся с ежедневной травлей, еще не гнался за голым пациентом по коридорам психиатрической больницы.

Ма-Ма непонимающе посмотрела на нас обоих и спросила:

– Ни сяо шэн ме?[62] – а потом ей в рот тоже попала смешинка.

– Она сказала… она сказала, что ей придется выключить обогреватель, потому что… слишком жарко! – изнемогая от смеха, Ба-Ба едва сумел выговорить это между приступами хохота. – Она сказала, что младенцу на третьем этаже приходится тяжело, потому что слишком жарко. Родители даже открывают окна!

Семейство, жившее на третьем, было самым богатым в доме. На самом‑то деле это ни о чем не говорило, но мне оно казалось очень даже гламурным. Они тоже были пуэрториканцами, как и многие наши соседи, но у них была самая светлая кожа из всех, кто на тот момент жил рядом с нами. Как по мне, их вполне можно было считать белыми богачами: они снимали весь верхний этаж с двумя спальнями, гостиной и своей собственной ванной комнатой. Когда мне случалось разминуться с матерью семейства в коридоре или кухне, я во все глаза смотрела на ее запястья и шею, гадая, уж не благодаря ли отдельной ванной ее кожа выглядит настолько белее, настолько лучше, чем моя.

– Можете себе представить! Можете себе представить… – с этими словами Ба-Ба, не чуждый театральности, поднес ладонь к подбородку и дунул в воздух. Его горячее дыхание сконденсировалось в туманное облачко перед нашими глазами. – Вот это вот – слишком жарко!

Не знаю, было ли дело в ночном холоде, который уже доходил до серьезных температур, или в том, как мы изголодались по радости, но мы все втроем вернулись в тепло одеял и продолжали смеяться до тех пор, пока у нас не заболели животы, а из глаз не потекли слезы. Было слишком холодно выпрастывать руки из-под одеяла, чтобы вытереть лицо. Так я и заснула оставив слезы высыхать, как придется.

На следующее утро, проснувшись со стянутой солью кожей вокруг глаз, я услышала, как бледнолицый отец с верхнего этажа бродит по коридору под контрольной панелью обогревателя, бормоча:

– Вот сука старая, тупая коммунистка! На улице гребаные минус семь, а она отключает отопление!

Остаток зимы мы провели, дрожа под нашими двумя пуховыми одеялами, прислушиваясь к еженощным стукам и скрипам. И каждый раз, заслышав их, тихонько заговорщицки посмеивались.

* * *

Рождество вскоре стало моим любимым временем в Мэй-Го. В День благодарения мне только по нашему крохотному телевизору удалось посмотреть, как праздновали лао-вай: ели мертвых индеек, которые были упитаннее иного китайского младенца, с напиханными внутрь животов хлебными крошками и овощами. Мы и мечтать не могли о любом из этих блюд.

Однако в праздновании Рождества мне довелось поучаствовать. Однажды в декабре я вошла в класс и увидела миз Тан в красном платье, а на ее столе стояло маленькое колючее пластиковое зеленое деревце.

– Сегодня, – объявила она, – начинаем готовиться к Рождеству!

Миз Тан нажала кнопку на классном бумбоксе, и из него полилась жизнерадостная музыка. Затем она пустила по кругу в классе две коробки. Я наблюдала, как мои одноклассники рылись в коробках, которые все приближались и приближались ко мне. Однако я не видела, что вытаскивал из них каждый ребенок. Когда одна из коробок доплыла до меня, я поняла, что она полна крохотных игрушек, и у каждой нитяная петелька: сверкающие шарики, танцующие балерины, толстые бородатые мужчины в красном одеянии. Я так долго делала свой выбор, что как раз в тот момент, когда остановила его на пушистом котенке с мотком пряжи, Джейни выхватила коробку из моих рук.

А потом мы вставали с места, один стол