Читаем без скачивания Священная кровь - Айбек

— Устал я. Пойду домой.

Покачиваясь от слабости, он поднялся и, опираясь на палку, заплетающимися шагами направился к выходу.

Икрамбай, словно он только сейчас заметил больного, окинул его безучастным взглядом, равнодушно спросил:

— Как здоровье?

— Спасибо, — ответил Тахирджан чуть слышно. Дрожащей рукой больной открыл дверь и вышел, не оглянувшись на гостя.

Юлчи до сих пор ни разу не встречал Икрамбая в своем квартале. Одежда на госте была грубая, нескладно сшитая, но зато новая, добротная. Видно было, что он человек с достатком. Из дальнейшего разговора Юлчи понял, что Икрам — разъездной торговец и оптовый заказчик Шакира-ата, что он дал старику вперед деньги под ичиги и теперь пришел за товаром.

Шакир-ата со свойственным должникам смирением, расточая благословения Икраму и его детям, униженно сообщил, что сейчас он в состоянии дать только десять пар ичигов.

Икрамбай возмутился:

— Денег я вам давал на сорок пар ичигов? На сорок! А спрашиваю только двадцать. Было бы, конечно, лучше, если бы вы сразу отдали все и рассчитались. Но трудно требовать то, чего нет. Вот и отдавайте все, сколько есть готовых. — Торговец кивнул на разложенные в ряд около Шакира-ата ичиги, блестевшие свежей отделкой.

Старик снова начал упрашивать, пустил в ход все свое красноречие:

— Я был близким другом твоего покойного отца. Хоть в память его смилуйся, сын мой. Ты, слава богу из торговых людей. Не ремесленник убогий, как я. Если рассказывать обо всех моих горестях, их ни в какую книгу не вместить. Больной сын, невестка да три внука. И все они на попечении у меня — старика. Завтра среда. Базарный день. Оставь мне десять пар. Продам, и этим прокормимся пока. Хоть ради голодных моих внучат окажи милость, дай отсрочку дней на десять… на неделю.

— У каждого свои заботы, отец! О пропитании беспокоитесь не вы один, — холодно заметил Икрамбай.

Юлчи сидел молча, низко опустив голову. Грубость и холодное упрямство торговца раздражали его. Он хмурился, пощипывал кончиками пальцев жиденькие, только-только пробивающиеся усы и думал: «Словами такого разве проймешь? Схватить бы его поперек и вышвырнуть на улицу. Только старику от этого едва ли будет легче. Все равно этот живоглот сдерет с него. Да еще и к ответу притянет. Потому на его стороне сила — деньги. А за беднягу старика кто заступится!..»

Старик сделал еще одну попытку смягчить торговца:

— Я имел дело со многими купцами. И ни одного даже на копейку не обманул. Мое за ними пропадало, а ихнее — нет… Я согласен питаться одной водой. Тысячу раз согласен! Но даже на чужую соломинку не позарюсь… На той неделе непременно получишь. Непременно!

Икрамбай усмехнулся:

— Эти ваши разговоры — ни к чему. В наше время никто не допустит, чтобы другой присвоил его добро. Ну давайте, мне пора. Спать хочется, глаза слипаются. А завтра с рассветом в кишлак отправляться.

Шакир-ата снова заговорил о своей нужде. Жаловался он не только на свою судьбу, а и на бедственное положение всего ремесленного люда. Рынки, говорил он, заполнены фабричными товарами, кустарные изделия идут за бесценок, и многие мастера «складывают свои колодки и инструменты» — разоряются… Однако жалобы старика только ожесточили Икрамбая.

Юлчи не вытерпел, гневно взглянув на торговца, сказал:

— От слов старика и камень растаял бы! Вы заберете двадцать пар ичигов, а целая семья должна котел пустой водой полоскать. Надо же и совесть иметь. Не колите шилом высохшую от работы грудь старого человека.

Икрам даже не взглянул в сторону Юлчи.

— Я свое спрашиваю. К чужому кошельку рук не протягиваю, — равнодушно проговорил он.

Шакир-ата поднялся. Растирая занемевшие коленки, он принялся отсчитывать ичиги. Поставив их попарно перед Икрамом, старик с дрожью в голосе сказал:

— Бери, сын мой, торопись забрать свое добро!..

Торговец встал, потянулся, зевнул. Потом сосчитал ичиги и, отделив пять пар, отложил их в сторону:

— Пусть эти пять пар останутся вам. Не обижайтесь, отец.

У старика задрожали губы.

— Забирай все! Чем скорее рассчитаюсь, тем лучше. Может ли обижаться человек на то, что разделывается с долгом? Радоваться надо!

— Мы с вами земляки, мастер. Мы еще понадобимся друг другу. К следующей неделе приготовьте еще пятнадцать пар. Если хотите, я могу вам и кожу доставить. Ну ладно, об этом потом поговорим. Всех вам благ!

Забрав пятнадцать пар ичигов, торговец вышел.

Старик старался казаться спокойным и даже бодрым, но было заметно, что он сильно расстроен. Он не находил инструментов, лежавших рядом, рука его, шарившая в поисках колодки, несколько раз попадала в клейстер, на кончике крючковатого, с широкими ноздрями носа блестели капли пота.

У мальчика-ученика уже слипались глаза, но он, чтобы не огорчать мастера, старательно тачал голенище очередного ичига, разводил и сводил руками, поскрипывая навощенной дратвой.

В мастерской становилось холодно. Ветер напирал на тонкую дверь, гремел промасленной бумагой окошка.

Юлчи пора бы и уходить, но неловко было оставлять Шакира-ата в такую минуту. Чтобы отвлечь старика от горестных мыслей, он спросил:

— Значит, завтра — на базар, отец?

— Если ремесленник в среду не побывает на базаре и ничего не продаст, у него целую неделю руки будут связаны, — ответил Шакир-ата. — Хоть дела мои и неважные, да какой-нибудь выход найдем.

— А как же вы их поправите — ваши дела? Ведь этот дурак все вам испортил.

Старик смочил слюной кусок кожи, помолчал и пояснил:

— Продадим оставшиеся пять пар ичигов, купим ниток, воска, клею, лаку. Так? Затем, дома у меня есть немного кожи. Правда, подошвы нет. Но и тут выход найдем. Ты хочешь знать — какой? В прошлом году я сшил себе пару ичигов. Ткач, говорят, без поясного платка, а гончар — без кувшина, — слышал небось? Поносил я те ичиги три дня на праздник и спрятал. Ну вот, мы их продадим и подошвы купим. Дела наши и поправятся. Но что в котле варить — не могу пока придумать, сынок. Плова мы не едим. Для нас был бы маш или пшено да репа — и довольно. Не так много и денег надо, чтобы котелок наш кипел целую неделю, Шакир-ата тяжело вздохнул, вдруг схватился за сведенную судорогой ногу и, охая, принялся растирать ее.

— Отец, может, вам денег дать, чтоб котелок ваш кипел? — Юлчи потупился. — Немного… три рубля.

Старик, склонив набок голову, долго смотрел на джигита поверх очков. В его взгляде были и растроганность и глубокая благодарность.

— Спасибо, сынок! Дай бог дожить тебе до ста лет, внуков и правнуков вырастить. Денег мне ты не давай. Заработал в поте лица и расходуй на себя. А для меня и слова твои дороже золота. Потому ты укрепил ослабевший дух мой. — Шакир-ата ударил кулаком себя в грудь. — Этот старик каких только невзгод не видел! А сегодняшняя — разве трудность? Пустяк! Эта седая голова много перевидала и еще много увидит. Аллах Тахирджана бы исцелил — вот мое же лание…

Шакир-ата снял очки, вытер слезы и снова принялся за работу.

Боясь обидеть старика, Юлчи не стал настаивать.

— Будет нужно, спросите, я найду. Хорошо?

— Если очень большая нужда случится, тогда другое дело.

Шакир-ата еще раз поблагодарил юношу и от всей души поже лал ему счастья и удачи в жизни.

Юлчи вышел на улицу. Резкий ветер засвистел в ушах, швырнул ему в лицо острыми как иглы снежинками.

Скользя и спотыкаясь в темноте о кочки на застывшей дороге. Юлчи направился к себе.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Нури с каждым днем все больше разочаровывалась в муже. Силь но преувеличивая его недостатки, она, особенно в последнее время, видела в нем одно плохое. О чем только не думала она, оставаясь одна, — даже развестись собиралась. Но все ее планы и поводы для развода, такие хорошие на первый взгляд, при более глубоком размышлении оказывались никуда не годными. Разве согласится Мирза-Каримбай развести дочь с таким зятем, как Фазлиддин! Нури понимала, что это невозможно. Тогда сердце ее устремилось к запретным удовольствиям. Так как она крепко верила в силу богатства, то путь тайных наслаждений казался ей самым доступным и удобным. Окончательно она пришла к такому решению в тот день, когда свекровь сообщила ей о предстоящем отъезде Фазлиддина в Москву.

Вечером, когда Фазлиддин после продолжительной беседы со старшим братом Абдуллабаем зашел к себе, Нури с притворной обидой сказала:

— Говорят, вы в Москву собираетесь. А почему я ничего не знаю?

Фазлиддин, усаживаясь на свое постоянное место у сандала, улыб нулся:

— Мне самому только сегодня стало известно. Я должен поехать вместо брата.

— Когда?

— Завтра-послезавтра…

— А что вы будете делать в Москве?

— Торговать, душа моя. И настоящая торговля, и настоящая прибыль только там, в Москве… Что привезти тебе из Москвы? Приказывай!