Читаем без скачивания Знахарь - Марина Александрова

— Папа, а кто он? Где нам его найти? Скажи, я отыщу! — страстно произнес Стас, припав к ложу отца. Тот погладил сына по голове горячей рукой и сказал:

— И искать не надо, сам пришел, теперь только ждать надо, пока война кончится, и в семью принять, — рука вдруг остановилась на голове отрока, и Иван каким-то чудом привстал и, глядя горячечным взглядом на жену, продолжил:

— О-о-обещай, Вера, обещай, что примешь его в семью! Обещай, ведь ему мы обязаны выздоровлением Стаса! А, может, бумагу послать да вызволить? А? Сынок, как ты думаешь? — он откинулся на подушки, тяжело дыша.

— Филипп? — в один голос произнесли мать и сын. На их лицах отразились совершенно противоречивые чувства и эмоции, только вот какие, Иван заметить не успел. Он, закрыв глаза, все повторял, словно молитву:

— Прими его, Вера, — потом, обратив взор на сына, добавил: — Люби его и ты, Стас, почитай. Вера, пред Богом мы виноваты за Нину, так что Филиппа не обидь, слышишь, Вера?

— Да, да, слышу. Конечно, все как ты скажешь. Да ты и сам его встретить сможешь, покаешься и обнимешь по-отцовски, — успокаивала Вера, до конца не веря в этот бред.

Стас после услышанного смотрел в одну точку, словно столб соляной. Он знал о своей сестре немногое, но исповедь отца открыла ему глаза, и он понял, что дело тут гораздо серьезнее. Его родители виноваты в том, что Нины сейчас нет рядом.

Вера испугалась, как бы мальчик опять зрение не потерял, ведь Филипп предупредил, что сильное потрясение может сказаться на его здоровье.

— Стас! Сыночек, миленький, что с тобой? — она кинулась к мальчику и одновременно смотрела на мужа, который в мучениях отходил в мир иной. Священник попросил всех удалиться и оставить его наедине с умирающим.

— Мама, давай я тебя провожу, — тихо проговорил Стас, видя, что она уже не в состоянии двигаться самостоятельно.

— Нет, нет, я сама. Я смогу, — она поднялась, и они покинули комнату Ивана Ивановича.

Знакомые и родственники, знатные горожане собрались в большой гостиной и молча ждали каких-либо известий о состоянии здоровья губернатора. Многие говорили о том, что один человек мог бы спасти Ивана Ивановича, даже несмотря на молчание Распутина. Надо сказать, что мало кто из окружения губернатора верил этому «нечестивому» монаху.

— Да-а-а, — важно протянул комендант Рассат, — может, и есть надежда на спасение Ивана Ивановича, да вот только далеко она. Все понимали, о ком говорил Рассат.

А тем временем Филипп и Олег направлялись обходными путями в тыл противника.

События последних недель войны наложили свой отпечаток на лица, судьбы и характеры солдат. Некоторые задумались над своей прошлой жизнью: правильно ли они поступали? честно ли жили?

А большинство из них, конечно, хотели изменить настоящее. Изменить его в корне, чтобы их детям никогда не пришлось видеть того, что видят отцы и матери.

Неправы те, кто говорят, что храбр тот солдат, который не боится. Нет, именно тот, кто боится, храбрее остальных. Страх и ужас заставляют действовать его по велению не рассудка, а каких-то древних инстинктов самовыживания, и тогда он творит чудеса, в которые потом сам с трудом верит.

Так случилось с Олегом. Когда их отряд был окружен врагами около маленькой деревеньки в Пруссии, вот тогда Олег испугался. Испугался за молодых ребят, доверенных ему, за честь армии, за себя! И этот испуг послужил толчком к действию. Мозг лихорадочно работал и искал выход из создавшегося положения. Он прекрасно осознавал, что большая ответственность лежит на нем, и он совершил невозможное: его отряду удалось выбраться практически из полного окружения.

В тот же день Филиппа послали сопровождать раненого генерала. Эта поездка была сопряжена с большим риском, и Филипп перед тем, как отправиться в путь, позвал Олега и сказал:

— Времени нет, Олег, да и не место сейчас. Одно хочу сказать и передать кое-что. Ты сам прекрасно знаешь, что мы можем не вернуться, а если и останемся в живых, то как бы не в плену. Так вот, пока ты со мной, я перстень тебе отдаю, — Филипп снял кольцо и протянул его оторопевшему родственнику.

— Нет, нет! Я не могу, это твое, — начал отказываться Олег, но Филипп его тотчас же остановил.

— Я старший из мужчин в нашей семье! Этот перстень — наш родовой оберег и должен передаваться из поколения в поколение. Он у меня, значит, я несу ответственность за его сохранение, — он надел перстень на безымянный палец левой руки брата и крепко ее сжал, — я не хочу чтобы он бесследно исчез, если со мной случится беда!

Но беды, которой боялся Филипп, не случилось. Филиппу без труда удалось доставить генерала Волоколамского Леонида Ильича в госпиталь.

— Я и не подозревал, что ты великолепный врач! — восхищался Леонид Ильич, прося, чтобы Филипп остался с ним в госпитале до полного его выздоровления. — Уж не больно я люблю эти лазареты, но если ты будешь рядом, я постараюсь быть послушным пациентом, — уговаривал он, и Филиппу ничего не оставалось, как согласиться.

Леонид Ильич просил не просто из прихоти. Военная разведка донесла, что как только они пересекли границу, немцы напали на лагерь и отряды русских войск. Когда же Филипп узнал об этом и захотел присоединиться к армии, он услышал:

— Это опасно! Да и не время, надо переждать и обдумать новый план наступления! — в сердцах крикнул Леонид Ильич, крайне расстроенный сложившейся ситуацией.

Глава 30

Филипп уже не ходил в госпиталь, а постоянно находился в казармах и на приемных пунктах. Он расспрашивал поступающих раненых об Олеге и не слышал ничего утешительного. Немцы пробили кольцо окружения, а австрийцы и венгры атаковали с востока.

Как-то раз он услышал свое имя. Его кто-то позвал.

— Филипп? — молодой человек с необыкновенно красивым лицом внимательно смотрел на него.

— Да, это я, — ответил он.

— Я знаю Олега, он очень просил передать вам кое-что. Я не мог сразу, думаю, вы понимаете. Он говорил, что эта вещь очень дорога вам, и потому просил передать ее…

— Что?! — Филипп в один прыжок очутился рядом с незнакомцем. Он сразу понял, о какой вещи идет речь, но его беспокоило другое. — Как она оказалась у вас? И почему… — в растерянности он смотрел на парня, и глаза его выражали крайнюю озабоченность.

— Давайте по порядку, — произнес молодой человек, — во-первых, зовут меня Степан Кузнецов, а рассказывать в общем-то и нечего. Перед тем как пойти в наступление, Олег со своим отрядом был в разведке, и поняв, что дело серьезное, он попросил меня об этой услуге. Он объяснил, что эта вещь много значит для вас, — с этими словами Степан передал кольцо Филиппу.

— И после этого вы его не видели? — спроси он.

— Я был ранен и находился в госпитале. Извините, мне пора, — Степан махнул рукой на прощание и исчез.

— Он жив! Я верю, что он жив, и я обязательно его найду! — поклялся Филипп, надевая кольцо на палец. Всего на мгновение, как показалось владельцу, вспыхнуло в камне алое зарево и тотчас же погасло.

Нечеловеческая улыбка, больше похожая на звериный оскал, коснулась его губ. Сам он этого не заметил, но вот если бы кто-нибудь увидел его в этот момент, непременно принял бы за демона.

— Я поеду следующим эшелоном! — резко заявил Филипп Волоколамскому.

— Куда? Они едут на восточный фронт, а твой полк, как мне известно, базируется на юге! — удивился генерал.

— Я это знаю, и повторяю: я поеду на фронт! Мой брат был в окружении и, вероятно, погиб! Я… — он сам с трудом верил в такое, и его голос предательски срывался.

Волоколамский, видя твердую решимость молодого человека, смирился.

— Ладно! Поезжай, я сегодня же распоряжусь о твоем назначении в дивизию Батурина, — он вдруг почувствовал дурноту и попросил Филиппа позвать сиделку.

— Вам необходим свежий воздух! И запретите этим глупым женщинам закрывать окно! — сказал Филипп, принявшись открывать окна. Он напоил генерала микстурой, и тому сразу полегчало.

— Филипп, я отлично вижу, непростой ты человек. Есть в тебе отметина Божья. Еще бабушка моя говорила, что у таких людей, как ты, и простая вода за святую идет. С тобой мне не страшно, может, и смешно говорю, но поверь мне. От моей бабушки кое-какой дар передался и мне, но рядом с тобой я ощущаю себя слепым котенком, а ты — вроде ангела-хранителя. Вот такие дела, брат! — Леонид Ильич прилег и уже через несколько минут погрузился в сон.

«Пусть в твоем сне родится хороший план, который поможет одолеть врагов!» — пожелал Филипп командиру, не отрывая от него взгляда.

Внезапно он почувствовал смертельную усталость. Глядя на Леонида Ильича, он вдруг почувствовал, будто в его мозг и тело вкрадывается чужая сила, желающая разрушить его изнутри. Борьба длилась несколько секунд, и Филиппу удалось избавиться от наваждения.