Читаем без скачивания Гуси-гуси, га-га-га… - Владислав Крапивин

Инспектор Мук молча упал лицом на одеяло.

Корнелий вышел в коридор, старательно задвинул на кованой двери старинный засов. Ровным шагом прошел через двор. Сердце не колотилось, а как-то всхлипывало. Но он неторопливо шагнул в проходную. Сказал молодому, с круглыми щеками улану:

— Ну, как служба?

Тот криво зевнул: скучища, мол.

— Альбин… то есть инспектор Мук велел пока не тревожить его никакими звонками. А как приедет комиссия, позвоните.

— Понял, — опять зевнул улан.

Корнелий взял со стола стакан, отколупнул крошку. Из обшарпанного сифона плеснул на дно шипучей струйкой, пополоскал, вытряхнул брызги в открытую дверь. Налил полстакана, выпил.

— Да, кстати. Там привезли заключенного, сидит в третьей камере. Он буйный. Если услышите, что орет и барабанит, не обращайте внимания.

Улан проявил некоторый интерес:

— А откуда он взялся? Вроде никого не проводили тут.

— Через школу провели, по внутреннему. Случай особый, он симулирует шизика. Запомни!

— Лады.

— Да не «лады», а «слушаюсь», — лениво сказал Корнелий. — Все-таки с муниципальным советником говоришь, а не с тещей. Ну, черт с тобой, сиди.

Он вышел на улицу, неспешно дошагал до угла, а там, огибая территорию тюрьмы, почти бегом — к школьной проходной. Улан здесь был пожилой, усатый. Снисходительно-почтительный.

— Инспектор Мук не появлялся? — бросил Корнелий.

— Появлялись. Вас искали. Очень они взъерошенные какие-то…

— Будешь взъерошенным! Всех детей зачем-то срочно вызывают в школьный сектор муниципалитета. Только в отпуск собрался, а тут… чиновники чертовы.

Улан сочувственно покивал.

Ребята во дворе стояли у достроенного балагана. Видимо, они давно и с тревогой ждали Корнелия.

— Антон! Бегом ко мне!

И откуда только такое командирство в тоне? Прямо штатт-капрал Дуго Лобман.

Антон подлетел, встал прямо. В глазах: «Что случилось?»

— Всем ребятам переодеться в школьное. Сейчас идем на прогулку. Без вопросов. Это важно и срочно. По дороге объясню.

— Хорошо, господин Корнелий. Только Цезарь, наверно, не захочет переодеваться.

— Пусть. Лишь бы все выглядели прилично…

Ребята убежали в дом. Кроме Цезаря. Цезарь подошел и сказал тихо, но со скрытым вызовом:

— Вы, конечно, не позвонили.

— Не было возможности. И не было смысла. Я объясню… Возьми с собой курточку, мы уходим надолго.

Цезарь молча ушел к балагану, поднял с земли «гусарку». Издалека бросал взгляды на Корнелия. Маленький, обиженный. Упрямый…

А время шло. Корнелий смотрел на часы, плотно сидящие на запястье пониже белых точек — следов индексной прививки. Крупные зеленые цифры менялись, отмеряя секунды и минуты. А ребят все не было…

«Что они возятся, как старые паралитики!..»

«Не трепыхайся, всего три минуты прошло…»

«Интересно, когда очнется и примется орать и колотить в железо Альбин?.. Надеюсь, я не угробил его…»

«Боже ж ты мой, а до появления той самой щели в храме уже меньше часа…»

— Цезарь, будь добр, сбегай, поторопи ребят. А, вот они!

Мальчики и девочки стали шеренгой — аккуратные, молчаливые. Корнелий вереницей вывел их через проходную (Цезарь — позади всех). Небрежно сказал улану:

— Вернемся, вероятно, к ужину.

Пока видна была проходная, шли неторопливо, парами. Когда свернули в переулок у запертой лавки, Корнелий не выдержал:

— Живей, ребята, живей! Нас могут догнать!

— Быстро… — вполголоса скомандовал Антон, и все ускорили шаг. Почти побежали. Никто ничего не спросил, только Цезарь глянул сердито и недоуменно.

Тата с забинтованной ногой захромала, Корнелий подхватил ее на руки. Справа потянулась решетка глухого парка. В одном месте кованые узоры были выломаны. Корнелий сообразил, что, если не огибать парк, а пересечь его, можно сэкономить минут пять и выйти прямо на улицу, что ведет к оврагу.

— Антон, давай туда, в сад!

В тени векового ясеня они остановились, чтобы передохнуть. И тогда звонко и враждебно Цезарь спросил:

— Куда мы идем?! Почему вы не говорите?!

— На Луга… — выдохнул Корнелий.

Они сбились кучкой. Приоткрытые рты, распахнутые глаза. Тата замерла у него на руках.

— На Луга… Есть способ. Есть дорога. Это будет скоро. Надо спешить. Это не сказка, ребята!

Видимо, они поверили. Сразу. А если кто-то и не поверил, привычка к послушанию сделала свое. Молчали, ждали. И вдруг Тышка сказала протяжно и тонко:

— Ой, а я синее платье не взяла. И куклу Анну.

«Они ничего не взяли в дорогу! Я — дурак… А что надо было взять? Как их там встретят, кто нас примет? Ничего не знаю. Теперь не до того…»

— Там все есть, ребята! Там же — Луга. Там все люди живут без индексов и никто никого не обижает!

«Ты уверен?.. Ладно, хуже не будет…»

Цезарь мягко отступил на несколько шагов, к зарослям бузины. И сказал оттуда:

— Тогда прощайте. Я пошел.

— Куда? — метнулся Корнелий. Хотел опустить Тату, но замер. Понял: при лишнем его движении Цезарь рванется прочь без слов.

— Как это куда? Искать маму и папу, — ответил Цезарь. Чуть удивленно и без враждебности. — Не могу же я их оставить.

«Я действительно идиот! Даже не подумал об этом…»

— Но где ты их найдешь? Тебя схватят, вот и все!

— Не такой уж я глупый!

— Куда ты пойдешь?

— Сначала домой. А если там никого нет — к папиным друзьям.

— Ты пойми, что с минуты на минуту в тюрьме подымут тревогу! Тебя, как зайчонка…

— Без индекса-то? Фиг им! — У Цезаря прозвучала сердито-озорная, истинно мальчишечья интонация.

— Ты мог бы уйти с нами, а потом вернуться, — неуверенно сказал Корнелий.

Цезарь глянул печально и снисходительно:

— Зачем? Вы спасаете себя, у вас здесь никого нет. А у меня мама и папа. Вы идите…

Корнелий поймал на себе пристальный взгляд Антона: «А ведь Цезарь прав…»

«Да, но как я могу оставить мальчишку?»

— Чезаре… — осторожно проговорил Корнелий.

Цезарь ответил почти ласково, по-взрослому:

— Если меня поймают, хуже не будет. Посадят опять. А я опять убегу. А если вас поймают — убьют.

— Чек…

Он спиной вдавился в заросли, ветки закачались и сомкнулись. Прошелестел и замер звук стремительного бега. Ребята подавленно молчали. Потом Антон глуховато сказал:

— Не надо его ловить.

«И бесполезно. И нет лишней минуты. Он один, а этих — тринадцать. И я отвечаю за каждого…»

«И боишься за себя…»

«Да! Да! Но прежде всего я боюсь за них! Это правда…»

— Вперед.

С девочкой на руках, прикрывая ее пиджаком, он ломился через кусты. За ним остальные. Антон замыкал.

Потом — улица с тесно стоящими кирпичными домами. Кажется, не та, что в прошлый раз. Но все равно — к оврагу. Крутая тропинка вниз. Кто-то из малышей пискнул, ободравшись в чаще стрелолиста. Кот и Чижик — кубарем. Лючка разорвала подол. Ничего…

Теперь — глухая дорожка на дне оврага, среди сырых, пахнущих болотом ольховых зарослей. Под ногами чавкает.

— Ой, я сандаль потерял.

— Не важно. Быстрее, ребята! Давайте друг за дружкой, гуськом.

«Гуськом… Гуси-гуси, га-га-га…»

«Неужели это правда? Неужели скоро свобода?»

«А Цезарь?»

«А что я мог сделать?»

— Стоп… Присели! Головы в кусты!

Черт, откуда взялся этот мост? Не с монорельсом, а другой, небольшой. В тот раз не было! Значит, сошли в овраге не там, где следовало… А по мосту — ж-жик, ж-жик, ж-жик — один за другим пролетают на дисках уланы… Издалека уланы похожи на черные перевернутые запятые с большими круглыми точками и короткими хвостиками. Кто-то выпустил бесконечную строчку этих запятых, они мчатся, мчатся…

Кого-то ищут? Его, Корнелия? Ребят? Или у них совсем другие дела? Все равно, пока они катятся через овраг, путь к храму закрыт! Да когда же это кончится? До того моста, с дверью, еще идти да идти. А время летит.

Ну, наконец-то! Мост опустел!

— Ребята, бежим!

…Вот он, каменный свод моста, вот она, неприметная железная дверь! Ключ теплый и очень тяжелый. «Бедняга Альбин… Сам виноват…»

— Антон, возьми Тату, я отопру дверь.

Полумрак, желтые плафоны. Железная плита двери как бы отрезала за спиной весь враждебный мир. Сразу — ощущение покоя и безопасности. Почти финиш… Тихо шелестят шаги, настоятель Петр идет навстречу. «Прелат…»

— Вот, мы здесь. Мы не опоздали, мы точно.

— К сожалению, опоздали. Вы не виноваты, «врата» закрылись раньше. Компьютер ошибся в расчетах, точные сроки трудно предсказать. Пойдемте в келью.

Младшие, видимо, ничего не поняли. Скорее всего, и не расслышали разговор. Но Антон, Илья, Дина, Лючка уставились на Петра, потом на Корнелия так, будто вот-вот заплачут. «Все пропало?»

— Пойдемте в келью, — повторил настоятель Петр. И зашагал впереди молчаливой вереницы — легкий, шелестящий.

В келье малыши тесно уселись на топчане, старшие — на табуретах и скамье под фонарной нишей.

— Что же теперь? — тихо спросил Корнелий.

— Думаю.

— Обратно нельзя, — глухо и с нарастающим тоскливым раздражением сказал Корнелий. Нервно хмыкнул: — По крайней мере, мне. При уходе я уложил инспектора. Возможно, насовсем. Не было выхода.