Читаем без скачивания Меч времен - Андрей Посняков

А вот Мише-то как раз бы туда и надобно. Как вот только? Эх, кабы раньше про Долгое озеро знал — уехал бы вместе с парнями и Марьюшкой! Они ж тоже примерно в те места подались… да уж — знал бы…

Один выход — уйти от тысяцкого да пробираться самому по себе, с каким-нибудь купеческим караваном. А о караване том — на торгу спросить… или лучше у кого-нибудь из хороших знакомых… да хоть у тех же лодочников. Михаил так и сделал, уже ближе к вечеру — отпросился у Сбыслава: мол, по важным делам — к Мирошкиничам, да был таков. Ничто его на усадьбе тысяцкого Якуна не держало.

Однако следовало быть осторожным — конечно, вряд ли тысяцкий тут же отправит погоню за сбежавшим рядовичем, но и просто так побег не спустит — начнут искать. А где будут искать? В «родных» Мишиных местах — в Заволочье. А это не очень хорошо — ежели вовремя сообразят, могут и нагнать на полпути, — дальше-то дорожки разойдутся. Поэтому нужно было рассчитать так, чтобы покинуть усадьбу в день отплытия каравана.

Лодочники были на месте — жгли костерок, переговаривались, перед тем как разойтись по домам. Вечерело, и длинные тени крепостных стен и башен, подрагивая, ложились на серебристо-желтые волны Волхова, качающего на своей могучей спине ладьи и лодки. Онуфрий Весло уже ушел домой, а вот Онисим Ворон не торопился — сидел вместе с молодыми парнями вокруг костра, слушал какого-то плюгавого типа, взахлеб вещающего о кровавых проделках водяного.

— Ой, ой, сколь народу к себе утянул водяник-от! Несть числа! Вчерась — двух дев, Любомиры-вдовицы дочек, прям на глазах и утянул. Пошли с подружками купатися — глядь-поглядь — и нет их. Токмо хвост над водою махнул, стра-а-ашный…

— Знаю я Любомиру-вдову, — негромко подтвердил Онисим. — На Славковой живет. Сегодня видал — убивается… О, Миша! — заметив Михаила, лодочник приветливо махнул рукой. — Садись с нами, ушицы похлебай, послушай.

— Так от, водяник-то третьего дня на плесе трех отроков утащил — приблудные были отроки, никто об них и не плакал… Однако все ж жалко.

— А какой он из себя, водяник-то? — несмело полюбопытствовал один из парней. — Я вот его не видал…

— И слава Богу, что не видал, — Онисим Ворон усмехнулся и перекрестился… а следом за ним — и все, окромя рассказчика.

Вообще, странного вида он был, этот плюгавый мужичок с растрепанными — палею — волосами и редковатой козлиной бородкой. Одет в какую-то длинную сермягу, на шее — ожерелье из звериных клыков, на поясе — какие-то мелкие черепушки — то ли птичьи, то ли змеиные головы. Волхв, что ли? А, похоже, что так…

Рассказчик сделал паузу, принявшись прихлебывать из протянутой кем-то миски обжигающе-вкусное варево. И тут же посыпались вопросы:

— Что же, никак этого водяника не поймать? — спросил востроглазый парень с синюшными, будто вечно мерзнет, губами. — Ишь, озорует.

Плюгавец выплюнул в ладонь кость и презрительно усмехнулся:

— Поймать? Смотри, паря, кабы он тебя не поймал! Сжует, да выплюнет.

— Молитву, молитву творить надобно!

— Молитву?! — неожиданно засмеялся рассказчик. — От вашей молитвы ему никакого вреда. Другое надо молвить… присловье одно… Сказать?

— Скажи, скажи, Всеславе!

Волхв зачем-то оглянулся вокруг и понизил голос:

— Он-от, водяник-то, любит, когда его орехами потчуют… Орехи завсегда с собою носите… иль в челнах где спрячьте. Как почуете — здесь он, водяник, так быстро скажите: сиди-сиди, Яша, под ракитовым кустом, сиди под кустом, ешь орешки каленые… Бросайте орехи через левое плечо — и поскорее, покуда водяник их есть будет — веслами, веслами… Главное — не оглядывайтесь. Оглянетесь — смерть! Утащит водяник под воду, выпьет всю кровь, сожрет с потрохами!

— Господи, Господи, помилуй!

— А как же мы его почуем, водяника-то? — снова спросил тот, с синюшными губами.

Волхв негромко хохотнул:

— Почуете… Водяник, как на поверхность из воды-от выходит, ухает… Протяжно так, гулко — у-у-уххх!!! У-у-уххх!!!

Рассказчик приложил руки к губам, изобразил…

На что уж Миша в подобные ужастики не верил — а и у того от подобных мерзких звуков мурашки по коже побегли, что уж говорить о молодых лодочниках.

— Темнеет уже, — посмотрел в небо синюшный. — Пора и домой пробиратися…

— Да уж, пора… — согласно кивнул Онисим. — Ты, Мисаил, чего приходил?

— Спросить кой-что… — Миша поднялся, отошел от костра с парнями. — На Заволочье купцы-гости не отправляются ли на днях?

— В Заволочье? — лодочник задумчиво почесал затылок. — Так они третьего дня отплыли. А больше и не ведаю… На Софийском вымоле поспрошать разве что?

— Был я сегодня на Софийском, — парень с синюшными губами — Пахом — покачал головой. — Нет там заволочских, отплыли уже. Путь-то не близок-от.

— Жаль, — искренне огорчился Михаил. — Что, все-все отплыли уже?

— Ежели сильно надобно, их в Ладоге можно нагнать, — Пахом улыбнулся. — Уж там они постоят всяко… Стоит у Софийских мостков одна ладейка гостя ладожского, Рангвальда Сивые Усы. Он уж, Рангвальд-то, все свое распродал, чего надо — прикупил, день-другой — и отправится.

Услыхав такую весть, Миша обрадовался, упросил парня о госте ладожском получше узнать. Здесь же, на Федоровском вымоле, и встретиться уговорились — завтра примерно в это же времечко.

Покуда Михаил разговаривал с лодочниками, волхв все стращал оставшихся сторожить лодки парней — детин вполне себе ничего, мускулистых, однако ж, похоже, что боязливых… Хотя, с другой стороны — водяника-то дурак только не испугается, потому, как мозгов нет — не у водяника, у дурака.

Все выспрашивали: да какой из себя водяник, да как узнать, да как что…

— Водяник — он как ящерица огроменная али как коркодил-зверь… Слыхали про коркодила-то?

— Не-е…

— Ну, ящериц видали… Ящер целый! Так и зовут — Яша. Вы, главное, как услышите — плеск, а потом — у-у-уххх!!! Уххх!!! — так сразу ничком тут, на бережку, падите… Главное, на него, на ящера-то, не глядеть… тогда и он не увидит.

— У-у-у! — смешно было видеть, как здоровенный верзила боязливо передернул плечами. — А орехи… орех-то нетуть у нас!

— Ладно с орехами — не поспели еще. Главное — присловье помните: сиди-сиди, Яша, под ракитовым кустом!

— Сиди, сиди, Яша… — нестройным, словно нашкодившие первоклассники, хором повторили парни. — Ой, дяденька Всеславе, — поможет ли?

— Поможет. Обязательно поможет. Главное — все делайте, как я наказывал. Тогда живы останетесь. Ништо, он не страшный, водяник-то! — неожиданно рассмеялся волхв. — Главное, не смотреть на него, да шептать присловье… Сразу ж отвернитесь, а уж ежели оглянетесь — тут вам и конец.

— Господи! Господи! Страсть-то какая!

— Ништо-о-о-о! Делайте, как я сказывал.

Михаил слушал весь этот бред краем уха и едва сдерживал смех — уж больно это все походило на какой-нибудь инструктаж. Ну парни-и-и… Ну простота… Про крокодилов в Волхове — это только академик Рыбаков мог написать… Холодновато им тут, крокодилам-то, как и всем прочим ящерам-динозаврам. Как там песенка-то? Сиди-сиди, Яша, под ракитовым кустом? Жуй орешки каленые… Орешки, ишь, любит… Гурман!

Попросив Онисима перевезти на Софийскую сторону, Михаил переночевал у себя в избе на усадьбе, а прямо с утра явился пред очи тысяцкого Якуна.

Поклонился — тысяцкий как раз спускался с крыльца:

— Здрав будь, господине.

— И ты не хворай, Мисаил, — Якун явно куда-то спешил — слуги уже подводили коня, покрытого длинной расшитой попоной. — Хотел тебе поручить тут… Ну, да некогда — Сбыслав, сыне, расскажет…

Сбыслав как раз на крыльцо вышел, кивнул — с отцом простился: обнялись, поцеловались троекратно… Это куда ж тысяцкий собрался?

Заржали кони. По-молодому взметнувшись в седло, тысяцкий Якун нетерпеливо махнул рукою — привратники поспешно отворили ворота, и вся кавалькада помчалась к детинцу.

Проводив всадников взглядом, Михаил вопросительно посмотрел на Сбыслава.

— От псковичей посланцы явились! — скупо пояснил тот. — Изборск орденские взяли! Дело важное — Псков-от (Сбыслав говорил — «Плесков») давно от Новгорода отложитися хочет. Как бы орденских немцев не призвали! Могут… Ежели Ярослав-князь Владимирович почует, что прогнать могут, немцев позовет — бискуп рижский ему — по отцу второй жены — сродственником приходится. Позовет! А те и явятся… От того Новгороду — худо. Вот и поспешают посейчас все — помочь ли тем псковитянам, что за нас стоят, нет ли? Ой, непростое дело.

— Да уж, — согласился Миша. — Так что отец-то твой от меня хотел?

— А, — сын тысяцкого вдруг улыбнулся. — Мало дело. Отроци наши, холопи, Аксиньи, поварихи покойной, детушки, третьего дня купатися пошли… с тех пор нету. Сбежать вроде не должны — плохо им тут, что ли? («Цто ли?») Верно, утопли. Ты, Мисоиле, узнай — ежели утопли, пес-то и с ними, жалко, конечно — может, подросли б, так вышел бы толк — а так… ну да ладно. А вот, ежели убегли… — Сбыслав посерьезнел. — Так это совсем другое дело.