Читаем без скачивания Скажи нам правду - Рейнхардт Дана

Эверетт усмехнулся:

— Не надо так быстро соглашаться. Защищай себя.

— Я не могу.

— Мне кажется, ты пришел в группу в разгар внутренней борьбы; я видел это. У тебя были сложности. Настоящие сложности. Не знаю какие и не знаю, осознаешь ли ты их сам, но ты должен в этом разобраться. Только не с нами.

— Хорошо. Но я хочу попытаться все исправить. Сказать правду, попросить прощения. Может, ребята меня простят. Не Мейсон, конечно, но, может, другие?

Эверетт наполнил свою чашку из чайника, стоявшего между нами.

— Ривер, когда ты извиняешься, то признаешь, что причинил кому-то боль. В этом все дело. Ты не можешь просить прощения, ожидая, что тебя простят. Ты должен извиниться просто потому, что хочешь этого.

Эверетт был прав. Целиком и полностью. Поэтому он был лидером группы, а я — мошенником.

— Значит, будет нормально, если я приду на следующей неделе? Я не хочу никому мешать. Я уже и так помешал.

Эверетт откашлялся.

— Ривер… — Он помолчал. — Погоди, тебя действительно зовут Ривер?

— Невероятно, но да.

— Ривер, ты любезно приглашен в следующую субботу на встречу группы для подростков «Второй шанс». Просьба прибыть на место строго в шесть сорок.

— Но встречи начинаются в половине седьмого.

— Я окажу тебе услугу и всех предупрежу.

Я не сказал Эверетту, что в следующую субботу собирался отмечать свой день рождения. Восемнадцать лет мне исполнялось в четверг, а в субботу мама и Леонард планировали устроить праздничный ужин с моим друзьями. Я спросил, можно ли перенести вечеринку на пятницу. Натали расстроилась:

— Но мы уже договорились на субботу. Я выбрала бумажные тарелки.

— И что? Пятница даже раньше. А твои бумажные тарелки будут одинаково замечательными что в субботу, что в пятницу.

— Мне надо будет поменяться на работе… — сказала мама. — А что не так с субботой?

Мне показалось, что она скорее любопытствовала, чем тревожилась.

— Дело в том, что я хочу пойти во «Второй шанс».

Мама метнула взгляд на Леонарда. В нем читалось: «Видишь? Я же тебе говорила, что парень — наркоман».

— Боже, мам! Клянусь! Повторяю еще раз: я не принимаю наркотики. Не знаю, что еще сказать. Хочешь, пописаю в чашку?

— Зачем тебе писать в чашку? Гадость какая. И почему мама думает, что ты любишь наркотики?

На миг я забыл, что в комнате находилась Натали и что ей всего восемь лет.

— Я шучу, Нат. Я никогда не писал в чашки. По крайней мере, в те, из которых ты пьешь. — Я состроил рожицу. — А мама дразнит меня наркоманом, потому что мне нравится ходить на встречи, где помогают людям с проблемами.

— Это странно, — протянула Натали.

— Мама странная, — улыбнулся я.

— Эй! — возразила мама.

— Но, Ривер, — сказала Натали, — у тебя есть другие проблемы, о которых ты можешь рассказывать на этих встречах.

Я положил руку на голову сестренке. Моя ладонь все еще могла накрыть ее целиком, хотя это не будет длиться вечно.

— Ты права, Нат. У меня действительно проблемы.

— Ничего. Они есть у всех.

— Но не у тебя. Ты идеальна.

В свой день рождения я узнал новости из колледжей Калифорнийского университета. Меня приняли во все, кроме Беркли, где, как я надеялся, нашлось место для Мэгги.

Я сразу же ей позвонил.

— Я сейчас не могу говорить, — прощебетала девушка. — Я с Уиллом. Я прошла. Прошла! С днем рождения, Рив!

— Спасибо, Мэг.

Я посмотрел на экран телефона. Прокрутил все свои контакты, помедлив на имени Дафны. Я писал сотни сообщений и удалял их; каждое было вариантом «Прости», «Позволь мне объяснить» или «Дай мне шанс».

Это был день моего рождения, и с сердцем, полным бессмысленной надежды, я думал: может, она позвонит или напишет? Что-нибудь простое.

Таким было мое желание, загаданное в день рождения, и оно не осуществилось.

Глава двадцать вторая

В день моего восемнадцатого дня рождения, после того как я отлично выполнил все тесты, Калифорнийский департамент по регистрации транспортных средств выдал мне временные водительские права.

В тот же день я заполнил бумаги для изменения фамилии на Маркс, чтобы не отличаться от других членов семьи. Чтобы управлять силой наследственности.

Получив новые постоянные права с новой постоянной фамилией, я собирался просунуть их под дверь Натали, положив в цветную картонную открытку, украшенную блестками.

В пятницу ко мне пришли мои лучшие друзья. Мама приготовила любимую лазанью, Мэгги испекла пирог в виде водительских прав. Мы ели с бумажных тарелок Натали, на которых был нарисован Человек-Паук: когда-то он мне нравился, а Натали была в том возрасте, когда считают, что, если ты что-то любишь, это навсегда.

В субботу вечером я поехал во «Второй шанс», и это был мой первый самостоятельный выезд на грузовике Леонарда.

В шесть тридцать пять я остановился напротив того самого знака, который заметил во время долгого одинокого похода домой несколько месяцев назад. Казалось, этот знак сиял, как Вегас или Таймс-сквер. Этот ЗНАК — яркий, большой, мерцающий — вновь светил мне сегодня вечером, когда я смотрел на него, сидя за рулем автомобиля Леонарда.

ВТОРОЙ ШАНС.

В конечном итоге это действительно оказался ЗНАК, но он обещал не второй шанс с Пенни — он обещал второй шанс для меня.

Я вышел из грузовика, взял сумки с покупками и подошел к стеклянной двери, где вновь прочел послание.

ЭТО: твое место.

ЗДЕСЬ: начнутся изменения.

СЕГОДНЯ: время пришло.

Я открыл дверь и вошел внутрь.

Никаких громких вздохов. Никаких отвисших челюстей. Ни перешептываний: «Он здесь?» Но и никаких улыбок. Никаких «Привет, Ривер». Никаких жестов.

Меня ожидал пустой стул в центре круга. На четвертом стуле слева сидела Дафна. Я не пытался поймать ее взгляд, не в силах вынести, если бы она отвернулась.

Я вышел в центр, открыл сумки и начал раздавать содержимое. Кристоферу я подал теплый французский сэндвич от «Филиппе», который купил чуть раньше этим днем. Бри — разноцветную морковь и спред из козьего сыра с медом и чабрецом из «Цельных продуктов». Мейсону досталась кукуруза с пирса Санта-Моника, поскольку однажды он рассказал, что приемная мать отвезла его туда в день их первой встречи. Для Эверетта я привез несколько травяных чаев, а для Дафны — клубничные «Джарритос» и пакет свежих кукурузных чипсов из такерии в Венис, где мы ужинали тем вечером, когда я впервые ехал на автобусе. Остальные закуски я передал по кругу.

Всю неделю я нервничал, но теперь, опустившись на металлический складной стул и сделав глубокий вдох, я начал рассказывать свою историю — свою настоящую историю — и ощутил тот покой, который испытывал на этих субботних вечерах в последние несколько месяцев.

Я говорил больше, чем на всех предыдущих встречах, вместе взятых. Никто не закатывал глаза и не отворачивался, даже Мейсон. А некоторые, как я заметил, втихомолку ели то, что я принес.

— Даже если я бы набрался смелости и сказал правду в тот первый вечер, — закончил я, — то ничего бы не понял. Я думал, все дело в Пенни. В том, что меня бросили. Но эти субботние встречи объяснили мне, что все гораздо сложнее. Вы сделали меня… лучше. — Я замолчал, чтобы перевести дух. Побороть внутреннюю лягушку. — И мне очень важно, чтобы вы знали: хотя я почти ничего не говорил, я слушал. Я слышал всех вас. Каждого. И… простите меня за всю эту ложь.

Последнее «простите» я прохрипел. На глаза навернулись слезы, и я вытер их.

Я встал, сложил кресло и прислонил его к стене.

— Эй, Ривер.

Я обернулся. Мейсон.

— Надеюсь, мы больше никогда не увидим здесь твою грустную лживую физиономию. Но прежде, чем ты уйдешь… — он вздохнул и показал на попкорн у себя на коленях, — пять с плюсом за закуски.

Я вышел из здания и сел в грузовик Леонарда. Не был нужен ни дождь, ни сентиментальная музыка Уилла — я ехал домой и плакал всю дорогу.