Читаем без скачивания Противостояние «Утомленным солнцем». Кто и зачем ведет войну с фильмами Никиты Михалкова - Петр Мультатули

Я, порою, боюсь той пророческой силы, которой наделены наша литература и кинематограф. Ее можно не замечать, можно ничего не знать об этом, но, когда приходит понимание этого, становится страшно. Достоевский, написав «Бесов», напророчил страшную революцию и кровавых революционеров, утопивших в крови целую страну. Гоголь вывел в люди маленького человека, Акакия Акакиевича, который прочно поселился в нашей стране. Грибоедов раз и навсегда утвердил, что у нас в стране от ума одно горе. Советский кинематограф, с его военными фильмами, незаметно для самого себя и для властей открыл простую формулу, что русский человек бывает свободен только в окопе, что жить он по-настоящему умеет только на грани. «Россия должна быть в подмороженном состоянии, иначе она стекает со стола». Толстой писал: «Чтобы жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и не бросать. А спокойствие – душевная подлость». Во Львове 9 Мая толпа недоумков не дала ветеранам, прошедшим войну, подойти к памятникам, чтобы почтить память павших, в Латвии закрываются русские школы, на Востоке с геометрической прогрессией растет религиозная нетерпимость. Дети, русские мальчики, воспеваемые Достоевским, насилуют и избивают друг друга. Человеческая жизнь перестает быть ценностью. Раскольников с его душевными метаниями не просто непонятен, а он уже смешон нынешним школьникам. Люди воспринимаются как пушечное мясо, включишь телевизор – сотни трупов, никого не жалко. И пошлость! Пошлость везде, во всем. В том, что мы смотрим, в том, что мы читаем, в том, как мы веселимся, в том и над чем мы грустим, как мы думаем, над чем «размышляем». Пошла жизни вообще, в целом. Пошла эта жизнь, когда каждый что-то тащит к себе – надо, не надо – тащит. Пошла эта вещная жизнь. Пошла эта медийная установка, вливаемая ведрами в сознание: не кисни, зависни, расслабься, отдохни. А то все устали! Пошла эта маленькая, удобоваримая, полезная в домашнем обиходе мораль: люби себя, плюй на всех. Леса, поля, деревни запущены настолько, что, кажется, скоро земля начнет стонать и встанет на дыбы. И везде мусор, ругань, грязь. Живем будто на постоялом дворе и вот-вот уедем. И на всем этом фоне полное спокойствие. Спокойствие властей, которые пытаются что-то модернизировать, живя в грязном сарае, где течет крыша, крысы и стены скоро рухнут. Спокойствие людей, на которых ежедневно выливаются бочками нечистоты из телевизора, газет, Интернета. В «Цитадели» есть одна интересная сцена, оставляющая после себя такое вязкое, оцепеняющее ощущение безысходности. Грузовик, застрявший в грязи под дождем пытаются вытолкнуть на дорогу, чтобы ехать дальше. Сначала его сами столкнули в канаву, а потом те же, кто его туда столкнул, и те, кто позволил его туда столкнуть, пытаются затащить его обратно на дорогу. И все это под дождем, в каком-то чаду, и атмосфера полной затхлости и бесцельности происходящего. Вот на этот самый грузовик похожа сейчас наша страна. По шею в грязи мы, засыпая, какими-то вялыми фрикциями пытаемся втолкнуть этот грузовик на дорогу, чтобы ехать дальше в светлое будущее. Но то ли мы ленивы, то ли дорога плоха, то ли грузовик сломался, то ли ехать нам некуда, а может, и все вместе. У Калатозишвили в «Диком поле» мужик, одичавший от скуки и безделья, обреченно вздыхает: «Война б хоть что ли началась». Жаль Россию, жаль народ, которой видит из всех ситуаций один лишь выход – революция, война. Война все спишет. После жизнь изменится, все заживут счастливо, по-честному, хорошо, а сейчас никак нельзя так жить больше. Только опыт показывает, что и через несколько десятков лет мы опять будем просить войны и смерти как милости и видеть в них единственную надежду. Завороженная страна.

«Каждый из нас немного комдив Котов. Просто не всякий себе в этом признается». Н. С. Михалков.

Справедливость по-христиански

Автор: Наталья Легкова

«Предстояние» и «Цитадель» стоило посмотреть уже ради того, чтобы вернуться к «Утомленным солнцем». Фильм вышел в 1994-м (а кажется – вчера…). Помню то время. Оно очень сильно сказывалось на восприятии фильма (да и лет мне тогда было совсем немного, романтизм девичий от уха до уха гулял). Только мученическая смерть в застенках НКВД могла оправдать Котова в моих глазах. Сейчас – смешно. Тогда же сочувствие вызывали только «побежденные». Такие утонченные, интеллигентные, образованные. И тут этот… Мартин Иден по-нашенски, свиное (пардон) рыло, портящее весь калашный ряд по праву сильного. Забравший то, что по праву принадлежало другому.

Вчера ночью пересмотрела первую часть трилогии. Взглядом взрослого человека, давно выросшего из коротких штанишек романтизма. Как можно было столько лет считать Митю положительным страдальцем, невинной жертвой обстоятельств? Все-таки Олег Меньшиков сильно смутил тогда мой девичий покой.

Жила-была счастливая семья: папа, мама и дочка Надя. И обитали они… в Раю, окруженные милыми и смешными Ангелами. Которые не всегда понимали папу, да и маму тоже, но жили дружно. И без страха.

А потом появился дядя Митя. Ангел, который волей обстоятельств много лет скитался в чужих краях. Человек, который уже давно живет в своем собственном Аду. Потому что однажды предпочел предательство смерти. Оборотень на задании, которому мало просто разрушить этот маленький уютный Рай. Ему нужно насладиться мучениями, упиться дьявольским коктейлем из мести и мук совести, чтобы в очередной раз попытаться умереть. Но падшие Ангелы – бессмертны. Не буду врать, известие о том, что Н. Михалков решил снимать продолжение «Утомленных солнцем», меня шокировало. Вроде бы все умерли. Но «воскрешение» Мити в «Предстоянии» выглядит не просто возможным, оно – необходимо. Слишком прост и слишком ненадежен выбранный им способ самоубийства. Слишком уж азартно он играет со смертью, чтобы действительно умереть. Восставший из Ада встанет и из ванны, когда вода остынет. И продолжит свои игры. В отличие от Котова Мите не на что и не на кого опираться. И это дает ему возможность играть со всеми: с Марусей, с Котовым, со Сталиным и даже со следователем в НКВД.

22 июня 1941 года все личные трагедии померкли, начался всеобщий Ад, в просторечии называемый войной. Я не историк, чтобы рыть горы пыльных книг в поисках «блох» в «Предстоянии» и «Цитадели». Я просто смотрю на экран и либо верю героям, либо не верю. С «Цитадели» я вышла с вопросом, которым не задавалась, наверное, со школьных лет: «А что бы я делала в 41-м? Кем бы из героев я оказалась?» Вспомнились бабушка-блокадница, сохранившая в голодном городе детей; дед-связист, соединявший телефонные провода зубами на сорокаградусном морозе под пулеметным огнем; бабушкина сестра (ох, и матерщинница была, ох огонь-баба!), прошедшая фельдшером и Финскую, и Отечественную; мама покойная, которая всю жизнь ненавидела кисель, он ей столярный клей напоминал, фирменное блокадное лакомство… А я-то – кто?

Для меня неприятие этих фильмов широкой публикой – последствие не только и не столько снижения общего культурного уровня в стране, сколько полной дегероизации нашего прошлого и стремительной победы идеологии общества потребления. Для развлекательного кино герои Михалкова слишком сложны и неоднозначны. Но и думающий, и чувствующий зритель нынче очень не любит, когда ему с экрана просто и грубо бьют по морде.

Как хороша была Маруся в исполнении И. Дапкунайте! Ее обаяние делало незаметными небольшие «звоночки» от той Маруси, которую сыграла В. Толстоганова. Но ведь были они, «звоночки» эти, были! И вот: кругом война, а Маруся продолжает свои игры в бесприданницу. И при этом скручивает в бараний рог троих мужиков, не растрепав прически. Абсолютно современная стратегия выживания «женщины-приза», которой все должны, все обязаны, которую все обидели, а она сама ни в чем не виновата.

В первом фильме мы узнаем, что когда-то Ольга Николаевна, мать Маруси, изменяла с ним смертельно больному мужу. Одна фраза, штришок в портрету. Который и в памяти-то не задержался. А так – Ангел как Ангел, до самого конца. До того, как его прорвет бросить в лицо Котову: «Вот когда мы, маленькие люди, придем к власти…». И становится страшно. Потому что через несколько дней такие же плоскостопые, подслеповатые маленькие люди пойдут на верную смерть, штурмуя «Цитадель». И Котов (вчерашний штрафник, фронтовая пыль) – вместе с ними. Митя из всесильного энкавэдэшника превратится в арестанта с расстрельной статьей. А Кирик пересидит войну в тылу и ведь получит вожделенную власть, встав на место погибшего «большого» человека. А если даже не получит, не пропадет. О нем не придет похоронка, за ним не приедет черный «воронок», он так и будет крутить чужое кино, сидя под каблуком Маруси.

В «Предстоянии» великолепно разделены личный героизм и ответственность за свои поступки. Нам, привыкшим, с одной стороны, к безупречным героям военных фильмов, а с другой – к ощущению себя властелинами если не мира, то уж своей жизни точно, просто страшно осознавать, что героизм может быть и бессмысленным, и неуместным, и приводить к множеству нелепых смертей. Мы слишком привыкли к тому, что изо дня в день просыпаемся в одной и той же реальности.