Читаем без скачивания Памятник крестоносцу - Арчибалд Кронин

На углу проспекта Мариньи — улицы элегантных особняков и фешенебельных модных ателье — Стефен остановился перед величественным и строгим зданием с колоннами из белого камня. Собравшись с духом, он решительно направился к позолоченному порталу в венецианском стиле к ступил на мраморные плиты вестибюля, стены которого были обшиты панелями розового дерева, а окна и двери завешаны красными бархатными портьерами. Из-за инкрустированного столика эпохи Людовика XVI навстречу ему поднялся молодой человек во фраке. За его спиной, между неплотно задвинутыми портьерами, виднелся большой зал, украшенный огромными букетами лилий в фарфоровых вазах и увешанный эффектно освещенными картинами, перед которыми прохаживались, заглядывая в каталоги и негромко переговариваясь, хорошо одетые дамы и господа.

— У вас приглашение на вернисаж, мсье?

Стефен перевел взгляд на прилизанного молодого человека, разглядывавшего его с настороженной враждебностью, прикрытой профессионально учтивой улыбкой.

— Нет. Я не знал, что у вас здесь выставка. Мне нужно видеть мсье Тесье.

— По какому делу?

— По личному.

Все с той же невыносимо слащавой улыбкой молодой человек произнес:

— Боюсь, что мсье Тесье сейчас нет здесь. Но все же будьте любезны присесть, я справлюсь.

Стефен сел, а молодой человек грациозно выскользнул из-за столика и исчез. И почти в ту же секунду отворилась боковая дверь и в вестибюль вошли трое: дама, вдетая с большим шиком, вся в черном, вплоть до кокетливой маленькой шляпки с пером (на затянутых в лайку руках, с которых ниспадал каскад браслетов, она держала крошечного пуделя в бантах, постриженного самым фантастическим образом); за дамой следовал пожилой мужчина, безукоризненно одетый, во всем коричневом, от шляпы до ботинок, со скучающей миной на исполненном чувства собственного достоинства лице; третьим был Тесье Стефен узнал его с первого взгляда: темноволосый, гладко выбритый, вкрадчивый, с выпяченной нижней губой и карими глазами, полускрытыми тяжелыми веками. Торговец картинами что-то говорил — негромко, но воодушевленно, сопровождая свои слова сдержанными жестами.

— Уверяю вас, это настоящая жемчужина. Лучшая вещь за последние несколько лет.

— Она мне нравится, — проронила дама.

— Но цена! — довольно угрюмо возразил мужчина.

— Я уже говорил вам, сэр, что такая картина за сто тысяч франков — это находка. Но если вы не желаете, чтобы я оставил ее за вами, дайте мне знать, вот и все. Говоря по чести, у меня есть другой покупатель.

Последовало молчание, прикосновение затянутой в перчатку руки к рукаву пиджака, несколько произнесенных вполголоса слов, после чего прозвучало уже отчетливо:

— Считайте вашу картину проданной.

Мсье Тесье ответствовал на это всего лишь легким наклоном головы без всякого подобострастия, но с должным уважением к только что проявленному хорошему вкусу. Затем он проводил покупателей до дверей, и, когда, заложив руки за спину, склонив голову, он в задумчивости направился обратно, Стефен встал.

— Мсье Тесье, простите за беспокойство. Не можете ли вы уделить мне пять минут?

Торговец картинами резко вскинул голову, потревоженный среди своих раздумий, а вернее всего — подсчетов, и в его полузакрытых глазах промелькнули испуг и досада, словно при виде чего-то неприятного и надоевшего. Казалось, он одним взглядом охватил стоявшую перед ним жалкую фигуру — от промокших грязных ботинок до наспех завернутых в бумагу холстов под мышкой.

— Нет, — проговорил он, — не сейчас. Вы видите: я занят.

— Но, мсье Тесье, — с решимостью отчаяния дрожащим голосом настаивал Стефен. — Я прошу вас только взглянуть на мои работы. Неужели художник не может попросить вас даже о таком одолжении?

— А, так вы художник? — Тесье втянул в рот выпяченную губу. — Поздравляю вас. Известно ли вам, что каждую неделю меня донимают, выслеживают, осаждают различные доморощенные гении, и все они уверены, что я упаду в обморок от восторга, как только взгляну на их отвратительную мазню. Однако ни у кого еще не хватило нахальства потревожить меня здесь, в разгар моей осенней выставки, когда я занят по горло.

— Я очень сожалею, что потревожил вас. Но это дело не терпит отлагательства.

— Не терпит отлагательства? Для вас или для меня?

— Для нас обоих. — Стефен судорожно глотнул воздух. Он был так взволнован, что говорил как помешанный. — Вы только что продали Милле за довольно крупную сумму. Я случайно услышал, простите. Дайте мне возможность показать вам свои работы, и вы увидите, что они не хуже тех, барбизонских.

Тесье снова взглянул на Стефена, отметил про себя его истощенный вид, ввалившиеся глаза.

— Прошу вас, — сказал он устало, кладя конец затянувшейся беседе. — В другой раз, пожалуйста.

Он отступил в сторону, шагнул за порог и скрылся в салоне. Стефен, начавший было с лихорадочной поспешностью развертывать свои холсты, застыл на месте и с минуту стоял совершенно неподвижно, белый как мел. Затем лицо его приняло какое-то странное выражение, и он направился к двери. Когда он вышел на улицу, плохо завязанная бечевка развязалась, холсты выскользнули у него из рук и скатились с мокрого тротуара в канаву.

Стефен подобрал их и тщательно вытер, с нежностью, которая могла бы показаться смешной. Когда он наклонился, чтобы подобрать холсты, голова у него закружилась, все поплыло перед глазами. Но он упрямо, как одержимый, продолжал твердить себе, что не сдастся. В Париже есть другие торговцы, не такие наглые, как этот отвратительный Тесье. С ними, конечно, легче будет договориться. Он медленно пересек мостовую и направился на улицу Боэти.

Два часа спустя, промокший до нитки, он вернулся к себе на площадь Сен-Северин все с теми же тремя холстами под мышкой. Он был так измучен, что у него едва хватило сил взобраться по лестнице. На первой площадке он присел на ступеньку, чтобы передохнуть. В эту минуту дверь одним пролетом выше распахнулась, и на лестницу вышел мужчина лет тридцати, худой, темноволосый, с желтоватым, словно восковым, лицом и глубоко посаженными семитского типа глазами. Он был в рубашке без воротничка, в черном потрепанном пальто и в сабо. Спускаясь с лестницы, он едва не наткнулся на Стефена и поглядел на него с кривой усмешкой.

— Не повезло? — спросил он.

— Нет.

— А у кого вы были?

— Почти у всех… Начиная с Тесье.

— А у Соломона?

— Не помню уж.

— Он лучше других. Но сейчас никто из них не покупает.

— Я получил предложение. Подделать Брейгеля за двести франков.

— И вы взялись?

— Нет.

— Да! В жизни бывают свои мелкие неприятности. — Потом, помолчав, добавил: — Как вас зовут?

— Десмонд.

— А меня Амедео Модильяни. Заходите, выпьем.

Он поднялся обратно по лестнице и распахнул дверь своей каморки. Комната была почти такая же, как у Стефена, разве что еще более убогая. В углу, рядом с неубранной постелью, стояло несколько порожних грязных бутылок из-под вина, а посреди комнаты — мольберт с большой почти законченной картиной маслом, на которой была изображена лежащая нагая женщина.

— Нравится? — Достав бутылку перно из буфета и наливая вино в стакан, Модильяни кивком указал на холст.

— Да, — сказал Стефен, помолчав. В тонких причудливых линиях было своеобразное очарование, что-то монументальное и удивительно чистое.

— Я рад. — Модильяни протянул ему стакан. — Но полицейский комиссар, конечно, набросится на меня. Он уже заявил, что мои обнаженные скандализируют общество.

Вино восстановило силы Стефена. В голове у него прояснилось, он вспомнил.

— Это вы выставляли в Салоне независимых «Виолончелиста»?

Его собеседник утвердительно кивнул.

— Это была моя лучшая работа. Но она уже продана, а теперь они ничего не хотят покупать. Так что, если бы в отеле «Монарх» не оценили моих талантов судомоя, я уже давно закончил бы свое земное существование, к великой радости моих критиков.

— Судомоя? — не понял Стефен.

— Ну да, мойщика посуды. Хотите испытать себя на этом поприще? Я сейчас иду туда. Увлекательное занятие. — Мрачная усмешка промелькнула на его бесстрастном оливково-смуглом лице. — Там всегда с удовольствием принимают новичков.

Стефен ответил не сразу. Затем, внезапно решившись, встал.

— Я на все согласен, — сказал он.

Они вышли из дома и направились в сторону площади Звезды. «Великий монарх» — один из самых известных парижских отелей — занимал целый квартал сейчас же за Большими бульварами. Колоссальное здание это было выстроено в стиле Третьей империи и походило на дворец. Все здесь было внушительно, величественно, солидно, хотя, быть может, чуть старомодно, все дышало роскошью, богатством: мраморные лестницы, устланные красным бархатным ковром, просторные гостиные, сверкающие хрусталем люстр и канделябров, толпы затянутых в ливрею слуг, стоящих, казалось, в ожидании за каждой разукрашенной бронзой, отполированной до блеска дверью и готовых в любую минуту распахнуть ее перед каким-нибудь посланником, иностранным сановником или туземным царьком — завсегдатаями отеля. Однако, поравнявшись с центральным порталом, Модильяни преспокойно завернул за угол и направился вместе со Стефеном по темному проходу к задней части здания, где они спустились по грязной, заваленной отбросами и уставленной железными мусорными ящиками лестнице в подвальное помещение.