Читаем без скачивания Унесенные ветром. Том 1 - Маргарет Митчелл

– Мисс О’Хара… Я должен вам что-то сказать… Я… люблю вас.

– Что? – машинально переспросила Скарлетт, стараясь за группой громко разговаривавших мужчин разглядеть Эшли, все еще сидевшего у ног Мелани.

– О да, люблю! – восторженно прошептал Чарльз, окрыленный тем, что Скарлетт не расхохоталась, не взвизгнула и не упала в обморок, что, по его мнению, обязательно происходит с девушками при подобных обстоятельствах. – Я люблю вас! Вы самая… самая… – И тут впервые в жизни у него вдруг развязался язык: – Вы самая красивая, самая добрая, самая очаровательная девушка на свете! Вы обворожительны, и я люблю вас всем сердцем. Я не смею и помыслить о том, чтобы вы могли полюбить такого ничем не замечательного человека, как я, но если вы, дорогая мисс О’Хара, подадите мне хоть искру надежды, я сделаю все, чтобы заслужить вашу любовь. Я…

Чарльз умолк, будучи не в состоянии придумать никакого подвига, достаточно трудного, чтобы он мог послужить доказательством глубины его чувства, и сказал просто:

– Я прошу вас стать моей женой.

При слове «женой» Скарлетт показалось, что ее внезапно сбросили с облаков на землю. В эту минуту она в мечтах уже видела себя женой Эшли и потому с плохо скрытым раздражением взглянула на Чарльза. Нужно же, чтобы этот глупый теленок навязывался ей со своими чувствами именно в этот день, когда у нее ум за разум заходит от тревоги! Она взглянула в карие, полные мольбы глаза и не сумела прочесть в них ни первой робкой любви, делавшей их прекрасными, ни преклонения перед нашедшим свое живое воплощение идеалом, ни нежности, ни восторженной надежды на счастье, горевшей, как пламя. Для Скарлетт было не внове выслушивать предложения руки и сердца, притом от куда более привлекательных, на ее взгляд, мужчин, чем этот Чарльз Гамильтон, и у каждого из них хватило бы деликатности не заниматься этим на барбекю, когда голова у нее была забита своими, несравненно более важными проблемами. Она видела перед собой просто двадцатилетнего мальчишку, заливавшегося краской от смущения и выглядевшего крайне глупо. Ее так и подмывало сказать ему, какой у него нелепый вид. Но наставления Эллин невольно сделали свое дело, и она, по привычке скромно опустив глаза, машинально пробормотала подобающие для такого случая слова:

– Мистер Гамильтон, я, разумеется, высоко ценю честь, которую вы оказали мне, прося стать вашей женой, но это такая для меня неожиданность, что, право, я не знаю, что вам ответить.

Это был изящный способ, не задевая самолюбия поклонника, не дать ему сорваться с крючка, и Чарльз проглотил приманку с ретивостью неофита.

– Я готов ждать вечность! Пусть это будет лишь тогда, когда у вас не останется сомнений. О, мисс О’Хара, пожалуйста, скажите, могу ли я надеяться!

– Хм, – произнесла Скарлетт, чей острый взгляд приметил, что Эшли не присоединился к мужчинам, чтобы принять участие в разговоре о войне, и все так же продолжает с улыбкой глядеть снизу вверх на Мелани. Если бы этот домогающийся ее руки дурачок помолчал с минуту, может быть, ей удалось бы услышать, о чем они там беседуют. Ей это просто необходимо. Почему с таким интересом смотрит сейчас Эшли на Мелани, что могла она сообщить ему особенного?

Восторженное бормотание Чарльза заглушало их голоса.

– Ах, помолчите! – прошипела Скарлетт, машинально сжав его руку и даже не поглядев на него.

Обиженный, ошеломленный Чарльз покраснел еще сильнее, но тут он заметил, что взгляд Скарлетт прикован к его сестре, и облегченно вздохнул. Скарлетт, конечно, просто боится, как бы его слова не долетели до чьих-нибудь ушей. Она, естественно, смущена, ее природная стыдливость задета, и она в ужасе, что их разговор может быть услышан. Мужская гордость взыграла в Чарльзе с небывалой дотоле силой – ведь впервые в жизни он сумел смутить девушку. Ощущение было захватывающим. Он постарался придать лицу выражение небрежного безразличия и украдкой сжал в свою очередь руку Скарлетт, показывая, что он человек светский, все понимает и не в обиде на нее.

А она даже не заметила его пожатия, так как в эту минуту до нее отчетливо долетел нежный голосок Мелани – бесспорно, главное орудие ее чар:

– Боюсь, я никак не могу согласиться с вами. Мистер Теккерей – циник. Мне кажется, ему далеко до мистера Диккенса – вот тот уж истинный джентльмен.

«Господи, о какой чепухе она разговаривает с мужчиной! – подумала, едва не фыркнув, Скарлетт, у которой сразу отлегло от сердца. – Да она же просто синий чулок, а ведь общеизвестно, как относятся мужчины к таким девушкам… Чтобы заинтересовать мужчину и удержать его при себе, нужно сначала вести разговор о нем самом, а потом постепенно, незаметно перевести на себя и дальше уже придерживаться этой темы». Скарлетт, несомненно, забеспокоилась бы, скажи Мелани примерно следующее: «Как это замечательно, то, что вы сказали!» или: «Какие необычайные мысли родятся у вас в голове! Мой бедный умишко лопнет от натуги, если я стану думать о таких серьезных вещах!» А Мелани вместо этого, глядя на мужчину у своих ног, разговаривает с таким постным лицом, словно сидит в церкви. Будущее снова предстало перед Скарлетт в розовом свете, и она опять настолько воспряла духом, что глаза ее сияли, а на губах играла радостная улыбка, когда она повернулась наконец к Чарльзу. Вдохновленный этим доказательством расположения, он схватил ее веер и с таким усердием принялся им махать, что у нее растрепалась прическа.

– А вашего мнения мы еще не удостоились услышать, – сказал, обращаясь к Эшли, Джим Тарлтон. Он стоял поодаль, в группе громко споривших о чем-то мужчин, и Эшли, извинившись перед Мелани, встал. «Он самый красивый мужчина здесь», – подумала Скарлетт, любуясь непринужденной грацией его движений и игрой солнца в белокурых волосах. Даже мужчины постарше умолкли, прислушиваясь к его словам.

– Что ж, господа, если Джорджия будет сражаться, я встану под ее знамена. Для чего бы иначе вступил я в Эскадрон? – Всякий налет мечтательности исчез из его широко раскрытых серых глаз, уступив место выражению такой решимости, что Скарлетт была поражена. – Но я разделяю надежду отца, что янки не станут вторгаться в нашу жизнь и нам не придется воевать. – Он, улыбаясь, поднял руку, когда братья Фонтейны и Тарлтоны что-то загалдели наперебой. – Да, да, я знаю, мы подвергались оскорблениям, нас обманывали… но будь мы на месте янки и захоти они выйти из Союза, как бы поступили мы? Да примерно так же. Нам бы это не понравилось.

«Ну конечно, как всегда, – подумала Скарлетт. – Вечно-то он старается поставить себя на место другого». Она не считала, что в споре каждая сторона может быть по-своему права. Порой она просто не понимала Эшли.

– Не будем слишком горячиться и очертя голову лезть в драку. Многие бедствия мира проистекали от войн. А потом, когда война кончалась, никто, в сущности, не мог толком объяснить, к чему все это было.

Скарлетт даже фыркнула. Счастье для Эшли, что у него такая неуязвимая репутация – никому даже в голову не придет усомниться в его храбрости, не то он мог бы нарваться на оскорбление. И не успела она это подумать, как шум в группе молодежи, окружавшей Эшли, заметно усилился, послышались гневные возгласы.

В беседке старый глухой джентльмен из Фейетвилла дернул Индию за рукав:

– О чем это они? Что случилось?

– Война! – крикнула Индия, приставив руку к его уху. – Они хотят воевать с янки.

– Война! Вон оно что! – воскликнул старик, нашарил свою палку и так резво вскочил со стула, что удивил всех, знавших его много лет. – Я могу им кое-что порассказать на этот счет. Я был на войне.

Мистеру Макра нечасто выпадала такая возможность поговорить о войне – чаще всего женская половина его семейства успевала заткнуть ему рот.

Размахивая палкой и что-то восклицая, мистер Макра поспешно зашагал к стоявшей поодаль группе мужчин, а поскольку он был глух, как пробка, и не мог слышать своих оппонентов, те вынуждены были вскоре сложить оружие.

– Эй вы, отчаянные молодые головы, послушайте меня – старика. Не нужна вам эта война. Я-то воевал и знаю. Участвовал и в Семинольской кампании, был, как дурак, и на Мексиканской войне. Никто из вас не знает, что такое война. Вы думаете, это – скакать верхом на красавце коне, улыбаться девушкам, которые будут бросать вам цветы, и возвратиться домой героем. Так это совсем не то. Да, сэр! Это – ходить не жравши, спать на сырой земле и болеть лихорадкой и воспалением легких. А не лихорадкой, так поносом. Да, сэр, война не щадит кишок – тут тебе и дизентерия, и…

Щеки дам порозовели от смущения. Мистер Макра, подобно бабуле Фонтейн с ее ужасно громкой отрыжкой, был живым напоминанием об ушедшей в прошлое более грубой эпохе, которую все стремились забыть.

– Ступай, уведи оттуда дедушку, – прошипела одна из дочерей старика на ухо стоявшей рядом дочке. – Право же, он день ото дня становится все невыносимей, – шепотом призналась она окружавшим ее раскудахтавшимся матронам. – Вообразите, не далее как сегодня утром он сказал Мэри – а ей всего шестнадцать… – Дальше шепот стал еле слышным, и внучка выскользнула из беседки, чтобы сделать попытку увести мистера Макра обратно на его место в тень.