Читаем без скачивания Пора свиданий - Жюльетта Бенцони

— Действительно, у нас будет шанс, если заманить Ла Тремуйля и, разумеется, короля в Шинон. Но главный камергер не любит Шинон. Тень Девы слишком жива там, и городские жители сохранили в своих сердцах память о ней. Король же легко поддается влиянию. Ла Тремуйль боится, что он услышит эхо голоса Жанны в Большом Зале. Он не знает, что Гокур перешел на нашу сторону, но он никогда не согласится привезти короля в Шинон!

— И все-таки нужно, чтобы он его привез! — воскликнула Катрин. — Разве нет никого, кто мог бы повлиять на него? Речь идет только о сентиментальной боязни, которую можно перебороть. Каждый человек, по-моему, имеет какую-то слабость и ее нужно использовать. Какая слабость есть у главного камергера?

На этот раз ответил Амбруаз де Лоре, рыжий анжевенец мрачного вида.

— У него их две: золото и женщины! — сказал он. — Его алчность сравнима с его ненасытным стремлением к женским ласкам. И если найдется красивая женщина, способная свести его с ума, он, возможно, пойдет на рискованные действия.

Пока Лоре говорил, его взгляд с нескрываемой откровенностью изучал Катрин, отчего ее щеки зарумянились. Намерение анжевенца было таким ясным, что молодая женщина вспыхнула от гнева. За кого принимал ее этот циник? Думает ли он положить в постель Ла Тремуйля жену Арно де Монсальви? И все-таки она не высказала вслух свой вопрос… Может быть, в конце концов, за этим скрывалась какая-то идея? Ведь свести с ума мужчину — еще не значит вручить ему себя, кто знает, если…

Сердитое восклицание Пьера де Брезе оборвало ход ее мыслей. Он, как и все другие, впрочем, схватил смысл слов де Лоре и воскликнул, белый от злости:

— Ты сошел с ума! О чем ты думаешь? Страдания благородной дамы, какой бы красивой она ни была, должны защищать ее от подобных мыслей. Я загоню тебе назад в глотку твои неслыханные дерзости, хотя ты мне и друг. Я никогда не соглашусь…

— Успокойтесь, мессир де Брезе! — оборвала его королева. — В конце концов, наш друг Лоре не сказал ничего такого, что могло бы огорчить мадам де Монсальви. Единственно, его взгляд был неприличным. Забудем это!

— Как бы то ни было, — прогрохотал Ришмон, — Ла Тремуйль опасается благородных дам. У них острый взгляд, коварный язык, к тому же они прекрасно знают истинную цену этого выскочки. Он любит развратниц, проституток, ловких в любовных утехах или красивых деревенских девушек, которых он может унижать сколько ему угодно!

— Вы забываете еще молодых пажей, монсеньор, — добавил Тристан Эрмит саркастически, — и другие услады. Примерно месяц назад табор цыган устроился на откосах замка Амбуаз, поближе к городу из-за опустошений в провинции и зимних холодов. Местные жители боятся их, потому что цыгане воруют и занимаются ворожбой. Мужчины пришельцев — кузнецы или музыканты. Девушки — танцовщицы. Некоторые из них очень красивы, и Ла Тремуйль пристрастился к ним. Нередко он зазывает их в замок для развлечений, и это, я полагаю, больше, чем голод и холод, привлекает племя к Амбуазу.

Катрин с неослабевающим интересом следила за рассказом фламандца, тем более что он, кажется, предназначался в первую очередь ей. Она чувствовала это, но еще не могла разобраться, в чем тут дело.

— Думаете ли вы, — сказал Жан де Бюэй высокомерно, — что мы должны связаться с одной из этих дикарок? Надежная гарантия, что мы проникнем в замок, нечего сказать! Нас продадут Ла Тремуйлю за пару куриц!

— Ни в коем случае, монсеньор, — ответил Тристан, не спуская глаз с Катрин. — Но я уверен, что умная, смекалистая и отважная женщина, переодетая…

— К чему вы клоните? — прервал оруженосца Брезе, подозрительно посмотрев на него.

Тристан колебался с ответом, но Катрин все поняла. Она на лету схватила идею, которую тот не очень-то хотел развивать, опасаясь резкого протеста некоторых шевалье, и ей она пришлась по душе. Катрин улыбнулась фламандцу, как бы подбадривая его, жестом остановила Пьера де Брезе.

— Я, кажется, понимаю мысль мессира Эрмита, — промолвила она. — Он хочет сказать, что я готова на все ради отмщения Ла Тремуйлю. Я сама не раз повторяла это.

Поднялся страшный шум: все принялись говорить перебивая друг друга, особенно выделялся фальцет епископа. Только Амбруаз де Лоре молчал, а его тонкие губы растянулись в подобие улыбки. Пришлось королеве повысить голос и призвать почтенное собрание к порядку.

— Успокойтесь, мессиры, — сказала она твердо. — Я понимаю ваше возбуждение, вызванное столь смелым предложением, но не стоит кричать. К тому же мы находимся в такой ситуации, когда почти нет никакой надежды на успех. Этот дерзкий план должен обсуждаться хладнокровно. Хорошо ли вы, Катрин, взвесили ваши слова, сознаете ли опасность, которой себя подвергнете?

— Да, я все учла, мадам, и не нахожу, что препятствия будут непреодолимы. Если я смогу оказать услугу вам и королю, отомстив при этом за своих близких, я буду бесконечно рада.

Голубые глаза коннетабля искали взгляд Катрин и, найдя, остановились на ней.

— Вы рискуете жизнью. Если Ла Тремуйль вас узнает, вы уже не увидите солнечных восходов. Вам это известно?

— Да, я знаю, монсеньор, — ответила она, присев в реверансе, — и я иду на риск. Но не надо преувеличивать степень риска. Главный камергер плохо меня знает. Я была дамой при дворе королевы Марии, женщины набожной и серьезной, которую окружение короля не баловало своим вниманием. Ла Тремуйль видел меня два или три раза в толпе других дам. Этого недостаточно, чтобы опознать меня, особенно в переодетом виде.

— Тогда все хорошо! У вас есть на все ответ, и я восхищаюсь вашей смелостью.

Повернувшись к Тристану Эрмиту, он хотел что-то сказать, но вмешался Жан де Бюэй.

— Предположим, что мы примем предложение мадам де Монсальви и она возьмется играть опасную и малоприятную роль, но ничто нас не убеждает в положительном исходе этого плана. У цыган странные манеры и еще более странные обычаи…

— Обычаи мне известны, — прервала его Катрин. — Мессир, моя преданная Сара — одна из этих цыганок. Когда-то ее продали в рабство в Венецию.

Следующее замечание сделал Пьер де Шомон:

— Согласятся ли эти люди быть нашими сообщниками? Они дикие, независимые, непредсказуемые.

Узкие губы фламандца сложились в холодную улыбку, улыбку с оттенком угрозы.

— Они тоже любят золото… и боятся палача! Угроза наказания с обещанием хорошенькой суммы сделает их более понятливыми. К тому же Сара, будучи своей в их кругу, будет наверняка хорошо принята… И если мессир коннетабль не возражает, я сам буду сопровождать мадам Катрин в табор. Я буду осуществлять связь с вами, господа!