Читаем без скачивания Русский диверсант - Сергей Михеенков

— Примите, Георгий Алексеевич, это ружье в качестве моего вам подарка. В знак благодарности за то, что вы согласились сопровождать меня по угодьям вашего имения. По сути дела, я у вас в гостях. — Генерал оглянулся, внимательно посмотрел на Радовского и, чтобы разрушить его оцепенение, сказал: — В моих словах есть какой-то изъян?

Радовский не знал, как на это реагировать. Вначале дорогой подарок. А теперь Фейн недвусмысленно заговорил об имении. Что это, игра искушенного в политике человека или искренние пожелания солдата?

— Если вы сумеете закрепиться в абвере, то карьера вам обеспечена. Звания, награды. Но к крестам, друг мой, неплохо было бы присовокупить хорошенький кусочек земли, заселенный трудолюбивыми людьми. — Генерал сделал паузу. — Тем более, вы знаете язык и обычаи этих людей, и они не воспринимают вас как чужого. Что очень важно. Настолько важно, что это, быть может, решает и все остальное. А если наши дела здесь пойдут блестяще, то, я думаю, возврат прежней собственности лично для вас не станет неразрешимой проблемой. Напротив, я уверен, что все решится просто и быстро.

Далее генерал рассказал Радовскому о неких списках, которые еще с лета сорок первого года существуют в каждой дивизии, в каждом корпусе, на основании которых после завершения восточного похода будут розданы имения не только высокопоставленным офицерам, но и рядовым солдатам, а также семьям погибших. Списки постоянно пополняются. Но иногда из них исчезают некоторые фамилии. Особенно много было изъято после зимнего контрудара русских. В этот список может, после некоторых усилий, попасть и он, майор вермахта Радовский.

— И мне, старику, будет куда приехать пострелять из своей одностволки. Выпить русской водки над могилами моих боевых товарищей. — И Фейн по-отечески похлопал Радовского по плечу. — Вы еще молоды. Молоды. А это, друг мой, всегда преимущество.

Мотор машины уже прогревался. Дратхар снова забил лапами по стеклу.

— Садитесь в машину, Георгий Алексеевич. Не будем начинать наш день с пустопорожней болтовни. Посвятим его охоте.

Листва на опушках уже начала желтеть. Одинокие березы в лугах поредели. Но ветви их не потеряли упругости и волновались на ветру молодо и весело. Пахло грибами. Даже здесь, в лугах. Место было знакомое, и Радовский, улучив минуту, когда генерал Фейн увлекся преследованием тетеревиного выводка и ушел довольно далеко, сел на серый камень, покрытый сизым лишаем, и стал смотреть на горизонт. Где-то там, за лесом, была усадьба. Дом и то, что осталось от храма. За храмом кладбище с дорогими могилами. Он сидел на холодном камне и смотрел вокруг. Кругом была родина. Он узнавал и не узнавал ее. А может, он просто еще не возвратился к себе домой? Берега, что мне обещаны, исчезают за туманами… Или же сюда вернулся не он, не Георгий Алексеевич Радовский, сын «пана Радовского», а кто-то уже другой? И тот, другой, тоскует по совершенству первого. Потому что именно тот, другой, был настоящим. И все, что он сейчас видит и вдыхает, принадлежит другому. А значит, и то, что там, за кромкой леса, тоже не его. Но как же быть с могилами родителей и рождением сына?

Видимо, именно так сходят с ума…

Генерал выстрелил еще несколько раз. Видимо, он решил истребить весь выводок. Его дратхар оказался отличным охотником. Он легко отыскивал наброды, потом делал стойку и ждал вылета тетерева, а затем выстрела хозяина. После выстрела он радостно взвизгивал, бросался вперед, отыскивал в траве еще живую птицу, пахнущую теплой кровью, легонько прикусывал ее. С этого мгновения птица становилась добычей, которую он должен был принести хозяину и положить к его ногам. Когда хозяин промахивался, дратхар это сразу понимал. Он взвизгивал, бросался вперед, пробегал несколько стремительных шагов в сторону улетающей птицы, быстро, чтобы тот не смог разглядеть упрека в его глазах, оглядывался на хозяина, и снова начинал работу. Хозяин промахнулся, но это не должно помешать ему отыскать другую птицу или даже целый выводок, и поднять его на верный выстрел.

Снова на опушке прогремел ружейный выстрел. И, не опало еще эхо в глубине леса, окаймлявшего луг, огромный тяжелый петух, планируя упругими крыльями, вылетел на Радовского. Он вскинул ружье, натренированным движением взведя оба курка, прицелился. Тетерев плавно лег на прицельную планку. Радовский мгновенно прикинул расстояние до цели — сорок шагов, не больше. Когда-то отец учил его: стрелять в птицу, которая летит на выстрел, нужно один раз, с упреждением, учитывая и угол сближения, и скорость полета, а другой патрон нужно приберечь на тот случай, если первый заряд пройдет мимо. Второй раз стрелять нужно вслед улетающей птице. И если прицел и упреждение взяты верно, то заряд ее догонит. Вот он, его петух, желанная добыча любого охотника. Увидев стрелка, тетерев шарахнулся в сторону и начал набирать высоту. Нет, он не хотел расставаться с жизнью и, как мог, боролся за нее. Это был старый косач, быть может, повидавший не одного охотника и даже переживший не один выстрел. Но на этот раз он все же допустил оплошность и вылетел прямо на стрелка. Радовский проводил его взглядом и опустил ружье. Я знаю, что деревьям, а не нам, дано величье совершенной жизни… В этом вечном лесу совершенна жизнь и этой птицы. Прервать ее праздным выстрелом показалось Радовскому не только нелепым, но и пошлым, и какое-то время, пока приступ держал его; он старался не смотреть ни в сторону Фейна и его танцующего в высокой траве дратхара, ни на свой прекрасный «зауэр».

— Почему вы не стреляли, Георгий Алексеевич? — спросил его Фейн, когда они снова сошлись в конце луга.

— Далековато.

— Далековато? Он пролетел прямо над вашей головой! Я уже представил, как этот огромный петух рухнет на землю!

Радовский махнул рукой и отвернулся.

— Странный вы народ, русские… — Генерал не думал его щадить. Видимо, не мог простить того, что Радовский упустил такую добычу. — В бою не щадите ни себя, ни своих солдат, а тут… Мне докладывали, как вы ведете себя во время операций. Здесь, в этих лесах и деревнях. Вас ведь здесь узнают?

— Вряд ли. Столько лет прошло.

— Годы памяти не помеха. Порой именно с годами прошлое начинаешь видеть более отчетливо.

— Там у меня нет выбора, господин генерал. Там я — солдат. А здесь — охотник. Здесь, на охоте, в лесу, я размышляю.

— А разве ружье не мешает вашим размышлениям?

— Нет, напротив, оно помогает.

— Да, это прекрасно. Отчасти я разделяю ваши чувства. Но не до конца. Я ведь тоже здесь, в России, уже стал немножко русским. Так вот я разделяю ваши чувства до того предела, до которого я русский. А дальше — немец. Не могу. Не получается. — Фейн засмеялся.

— А там… Там, в партизанских деревнях, — другое. И залитые кровью недели ослепительны и легки…

— Что?

— Я процитировал стихи.

— Стихи? Пушкина? Лермонтова?

— Нет, Гумилева.

— Гумилева? Когда он жил?

— Совсем недавно. Расстрелян двадцать лет назад большевиками.

— За что?

— За стихи.

— Почитайте еще что-нибудь.

— Та страна, что могла быть раем, стала логовищем огня, мы четвертый день наступаем, мы не ели четыре дня. Но не надо яства земного в этот страшный и светлый час, оттого, что Господне слово лучше хлеба питает нас. И залитые кровью недели ослепительны и легки…

— Это — о вашей войне?

— Нет, господин генерал, это — о нашей душе.

— Да, да… Русская глина. Пространства… Здесь все огромно. Расстояния, леса, дороги, которым нет конца, и бездорожье… Ни одно европейское колесо, даже германское, даже с клеймом великого рейха, не сможет одолеть эти глины в период дождей. Дожди могут идти неделями. Иногда мне кажется, что это совсем и не дожди, а сама Россия. Но какие вместе с тем пейзажи! — И Фейн сделал жест рукой в сторону опушки, куда уходил, теряясь в небольшой лощинке, луг, больше похожий на огромную поляну посреди такого же огромного леса. — Притом что здесь — равнина. И глазу, казалось бы, не за что ухватиться.

— Вы начинаете понимать русский пейзаж, господин генерал.

— Сюда бы этих заносчивых берлинских стратегов… Изучают передовую с самолета. Нет, я всегда твердил и буду твердить: генералы должны, хотя бы раз в неделю, маршировать в одной колонне вместе со своими солдатами. Почему русские нас бьют? Потому что у них много таких генералов, которые маршируют вместе со своими солдатами. Помните, того, которого хоронили около церкви возле шоссе? Как называлась та деревня?

— Слободка.

— Да, Слободка. Мы знали, что русские генералы в последний момент покидали свои войска, вылетали из «котлов» на самолетах, пробивались в танковых колоннах. Этот не вылетел. Хотя, как показали пленные, мог это сделать. Многие старшие офицеры вылетели. И он их провожал на полевом аэродроме. Как его фамилия?