Читаем без скачивания Сокол на запястье - Ольга Елисеева

Обе руки архонта давно отяжелели, но он сумел поднять их и вцепиться в сеть. Когда-то длань Гекатея славилась своим ударом. Длинным мечом для верхового боя он разрубал противника до седла. Страх смерти прибавил ему сил, и веревка затрещала под набрякшими пальцами архонта.

В следующую минуту он ударом свернул скулу жрице, накинувшей сеть, и, опустив кулак, размозжил череп другой, появившейся следом. Но вторая охотница за «Осетром» успела со всего размаху вонзить в ногу жертве свой трезубец. Гекатей не сразу вытащил его, а когда дернул, разворотил себе пол ступни.

Он захромал прочь. Теперь широкий кровавый след тянулся за ним, как темная борозда за пахарем. В короткой драке у ручья архонт потерял последние силы и слишком хорошо понимал, что он их уже не восстановит.

Оставшаяся на противоположном берегу жрица громким свистом сзывала подруг. Двух беглец успокоил навсегда. Но остальные шесть продолжали преследование, и где-то среди черных колышащихся трав потерялась седьмая. Она в любой момент могла налететь на него с криком:

— Перепел!

Гекатей терял скорость. Он уже не бежал, а брел, волоча за собой ногу. Так, должно быть, чувствует себя колодник, на время оторвавшийся от охраны, но знающий, что далеко ему не уйти.

Из предплечья перестала течь кровь, а правая рука повисла плетью. Из-за засевшего под ключицей острия стрелы беглец почти не мог дышать. Каждый глоток воздуха давался ему с болью. Сейчас Гекатея не надо было даже добивать. Упасть где-нибудь на землю и сразу умереть — это было бы избавлением. Но священную охоту никто не начинает, ради такого конца.

За спиной от ручья уже слышались крики и тяжелое дыхание, далеко разносившиеся в темноте. Охотницы вышли на берег и вновь взяли след. Они набирали темп, в то время как жертва двигалась все медленнее и медленнее. Преследовательницы давно могли настичь его, но они растянулись дугой, не давая Гекатею свернуть ни в право, ни в лево. Словно гнали его к определенной цели.

Вскоре он хорошо различил ее — белевшая в темноте гряда камней над обрывом, увенчанная раскидистой шелковицей. Она росла за сжатым ячменным полем. Короткая прошлогодняя стерня, торчавшая из земли, уже щекотала и колола архонту ноги. На мгновение ему показалось, что он спасен. Не в смысле — будет жить. Но хоть умрет достойно.

Дерево. Камни. Обрыв. Один прыжок — и все.

Ни стыда. Ни боли. Ни ужаса еще живого тела, которое кромсают на куски тупыми каменными ножами и раскидывают вокруг.

Он мужчина. Он воин. Полтора десятка лет он защищал этот проклятый город! Он не может умереть так… Как мальчик Дионис, на котором в экстазе скачут задастые фурии, попутно отхватывая то нос, то пальцы.

Еще шаг.

Из черной тени между валунами появилась другая тень. Она выскользнула на дорогу и встала перед Гекатеем, преградив ему путь к обрыву.

Это была всего лишь девочка. Хрупкая. Не особенно рослая. Но у архонта уже не осталось сил отшвырнуть ее в сторону. Не было сил даже шагнуть вперед. Он грузно повалился на колени. Не потому что хотел встать в эту позу, просто ноги больше не держали.

В этот миг луна, выглянув из-за дерева, ярко осветила Арету. За время сидения среди холодных камней лавровый дым несколько выветрился у нее из головы. Но все происходящее еще виделось девушке в ярко-серебристых тонах и шло медленно-медленно, как танец с чашами.

Увидев ее, Гекатей застонал. Почему подлецам все сходит с рук? А он единственный раз пошел на сделку с самим собой — и вот его грех, стоит и сморит черными пустыми глазами.

Если б эта девочка погибла, ему было бы легче. Смерть убивает боль. Но она жила.

«Я хотел только, чтоб эти сволочи поняли: надо строить стену, через бреши могут прийти скифы… чтоб они почувствовали на себе…»

Сзади на поле послышался хруст стерни под дюжиной усталых ног. Девушка шагнула к жертве. «Ты должна только ранить его так, чтоб он не смог двигаться. А дальше мы завершим ритуал». Но он и так не двигался. Стоял и смотрел, как она водит ножом по руке вверх-вниз, вверх-вниз, и не может понять, зачем это нужно.

— Арета! — окликнули ее с другого конца поля.

— Ячмень. — тихо прошептала девушка. Нож твердо лег ей в ладонь.

Гекатей закрыл глаза, и в ту же секунду, всадница ловко перехватила ему горло от уха до уха.

Архонт еще успел с удивлением понять, что захлебывается кровью, что мчащиеся по полю фурии уже никогда его не догонят. Он успел испытать последнюю волну стыда перед чумазой девочкой, которую хладнокровно отдал насильникам Скила и которая сейчас пожалела его — загнанного и безоружного.

Из-за края поля появилась первая тройка преследовательниц. Тиргитао, тяжело дыша, уставилась на мертвое тело мужа. С минуту царица молчала, потом подняла глаза на Арету и усмехнулась:

— Тебе никогда не быть жрицей.

Гекуба с явным отвращением ногой повернула тело Гекатея.

— Ты хоть понимаешь, что натворила? — она махнула рукой, приказывая жрицам разорвать останки жертвы.

Охотницы ринулись на Гекатея, сбивая друг друга с ног. Сплошной клубок женских тел скрыл врага от осоловевших глаз Ареты. Она стояла в оцепенении, не в силах двинуться с места. А жадные подруги не пригласили ее на пир.

До ушей девушки долетал треск ломаемых костей. Когда охотницы отхлынули, взгляду Ареты представился окровавленный остов, лишенный всех человеческих черт. На голове не было ни глаз, ни носа, ни ушей. Комок волос и содранной кожи валялся в стороне. Руки, обрубленные по локоть, раскинуты в разные стороны. Живот вспорот и кишки разметаны по земле.

Она знала, что Гекатей уже мертв. Однако в рассеченной груди все еще ударялось о ребра сердце.

Жрицы давно слезли и ушли, оставив самой Матери Гекате забрать душу жертвы. А Арета все стояла над телом, не в силах отвести глаз от вздрагивающих внутренностей. Наконец, она подняла с земли оброненный кем-то из подруг нож и, коротко размахнувшись, остановила трепыхание синевато-бурого сердца.

IX

Сын архонта стоял у окна и ссыпал остатки завтрака на карниз. Ему нравилось смотреть, как голуби методично загаживают барельефы царского дворца в Горгиппии. Захватив этот эллинский город еще при бабке Тиргитао, меотийцы сделали его своей временной столицей. Кочевники толком не умели жить в городах — могли разбить кибитки на агоре или выпустить овец щипать траву вокруг обводного рва. Поэтому основное население Горгиппии, по прежнему составляли греки-колонисты.

Царский дворец — бывший дом народных собраний, перестроенный в варварском вкусе — блистал сказочной роскошью. В первый момент, когда Делайса ввели под его своды, пленник на минуту лишился дара речи. Он никогда не видел такого богатства — оштукатуренные стены, забранные расшитыми войлочными коврами, полы из горной сосны, кипарисовые стулья и столы, инкрустированные слоновой костью, золотая посуда, цистерны для воды на крышах…