Читаем без скачивания Солнечные пятна - Максим Ехлаков

Перед обедом регент Империи принимал присягу у столичных войск. Сырой плац Арсенала был заполнен рядами солдат, они повзводно выходили вперед, преклоняли колено и зачитывали наизусть короткий текст. Клянусь в вечной верности правителю Империи, регенту Эдварду Ротбергу, клянусь исполнять приказы, клянусь, клянусь, и так далее. По мнению самого Эдварда Ротберга это была пустая формальность, но военные — люди крайне консервативные, привязанные к формальностям и ритуалам, поэтому он терпеливо стоял под дождем, чувствуя, как волосы намокают и завиваются.

Отдельно стояли ромелийцы. Они казались светлым пятном в общей массе — должно быть, из-за их начищенных до блеска щитов и шлемов. Валерий Соларий, ромелийский военачальник, колена не преклонил, и присягу зачитал другую, менее обязывающую. Мол, клянусь-то клянусь, но в каких-то случаях клятва не работает. Ротберг что-то помнил об особом положении Ромелии, поэтому не проявил никакого недовольства, но про себя отметил, что надо бы почитать побольше про этих опасных союзников. А они, несомненно, опасны, если их армия так хороша.

Наконец все завершилось, отныне войска с песнями пойдут за ним и возможно даже умрут за него. Главной проблемой теперь стал Восток.

Военный совет собрался прямо тут же в Арсенале: Ротберг, Соларий и Стенн, Виндвард, Дорфхавн, который все еще был слаб, но горел желанием работать, и северянин Раутакирвес, заменивший Рузи.

— Хан уже довольно долго ничего не делает, — сообщил Дорфхавн. Его одутловатое лицо еще сильней распухло после внезапной болезни и даже приобрело багровый оттенок.

— Правильно, потому что хан не совсем еще выжил из ума, — сказал Стенн. — Они потеряли свою адскую черепаху, и теперь им совсем нечего делать. Они не смогут взять город приступом, мост слишком узок. Наши корабли блокируют их гавань, так что они не смогут зайти и с воды. Они сами загнали себя в тупик. Теперь им либо продолжать войну, но непонятно, как это делать, либо просить мира — а на это они не пойдут.

— Мы можем обойти их с моря, — сказал Раутакирвес с сильным десятирецким акцентом. — Высадиться и осадить город с суши.

— Это бесполезно, — Ротберг покачал головой. — Город так же неприступен, как Симиус. У меня есть один план, довольно реалистичный, но пока я вам его не расскажу, а то вдруг вы выдадите его врагу, — он ухмыльнулся. — Ну, и вы все-таки придумайте уже что-нибудь свое на тот случай, если мой план не сработает.

— У нас есть люди в Шемкенте, — сказал Дорфхавн. — Разумеется, связь с ними сейчас утеряна, потому что город закрыт. Но если бы кому-нибудь удалось проникнуть туда…

— Да, вот это дело, — подхватил Виндвард. — Вы ведь, собственно, без Исмарка…

— Вот и займитесь этим! — перебил его Ротберг. — Стенн, что у нас с войсками вообще?

— Столичный гарнизон был около двенадцати тысяч, и еще тысячи всадников. Но пятьсот человек на кораблях. У ворот полегло около полутора сотен, и еще двести человек ранено. То есть одиннадцать тысяч пехоты у нас в распоряжении. Еще две тысячи ромелийцев…

— Что такое? — Ротберг заметил, что Стенн вдруг запнулся и закусал губы.

— Фьелль. Он идет сюда с остальным войском Ромелии.

— По суше? Ну, это не страшно. Это уж я как-нибудь решу. Отлично, значит, в столице шестнадцать тысяч с конницей. Вместе с моими пятнадцатью… Господа, понимаете ли вы, что у нас уже сейчас в распоряжении самая большая армия, которую видел мир? Даже у кочевников нет таких сил, если прочесать всю их степь!..

Тишину, наступившую за этим его восторженным высказыванием, прорезал далекий звук рога.

— Это рог легиона, — сказал Соларий.

— И только что наша армия стала еще сильнее!

Восемь тысяч ромелийцев стояли на поле перед Западными воротами Симиуса. Капли дождя стекали по их полированным доспехам в лужи грязи. Ровные квадраты сотен были упорядочены идеально, настолько, что казались игрушечными.

— Кого я вижу! — заорал Ротберг со стены. — Старина Фьелль!

Фьелль и генерал легиона Гай Маркилий верхом уже стояли под самой стеной в окружении тысяцких.

— Вонючка Эдвард? — Фьелль был несколько растерян. — Как тебе удалось войти в город?

— О, довольно просто. Мне помогли мои друзья. То есть, конечно, наши друзья.

— Что-то я не понимаю, — сказал Маркилий, напрягшись.

— А что тут понимать? Император отрекся. Я — законный регент Империи, — орал Ротберг. — Войска и владыки Запада присягнули мне на верность. Вам не нужно с нами воевать!

— Ты лживая скотина, Эдвард! — проорал Фьелль в ответ.

— Совсем нет! — Ротберг замахал руками. — Да, я лгал, и часто. Вот, например, вчера я обманул несчастную принцессу Алов. Но сейчас я не лгу. Спроси кого хочешь, да вот хоть его, — он повернулся и подтащил Стенна к краю стены. — Стенн, скажите ему.

— Как ни удивительно, сейчас он не лжет, — сказал Стенн.

— И вы все тоже скажите, — Ротберг пригласил Солария и Виндварда.

Увидев Солария, Маркилий расслабился.

— Все это правда, — прокричал Соларий по-ромелийски. — Наш враг не с севера, он ждет нас на востоке.

— Сейчас мы откроем ворота, — заорал Ротберг, — и вы сможете войти в город.

Увидев членов Новой Башни на стене рядом с Ротбергом, Фьелль махнул рукой. Да ему и не хотелось сражаться.

Конец мира

В полутемной холодной комнате на каменном столе лежало безжизненное тело Алов Вреддвогль, бывшей наследницы трона Запада.

Белая как мрамор кожа делала ее похожей на прекрасную статую работы древних мастеров с острова Фемос. Даже смерть не смогла отнять ее красоту, а скорее, наоборот, преумножила ее.

Ярелл провел рукой по ее ногам, по животу.

Эх, много бы он отдал, чтобы вот так прикоснуться к ней, когда она была жива. А сейчас — вот она, прекраснее всех живых женщин мира, лежит перед ним совершенно голая, совершенно доступная — и эта доступность лишает его всякого желания.

Он хотел ощущать, как она противится ему, и как это сопротивление слабеет с каждым ударом сердца, он хотел сам подчинить ее себе. А так — нет, это было бы неинтересно и даже неприятно.

Он еще раз прикоснулся к ее щеке, провел рукой по волосам.

— Все будет в наилучшем виде, принцесса, все будет идеально.

И принялся за работу.

Острейшей бритвой он удалил все волосы с ее тела; душистые масла и благовония смешал со смолой и медом и натер ее кожу, чтобы замедлить гниение. Янтарная смесь легла ровно, и тело принцессы словно опять ожило, приобретя почти естественный цвет.

Затем он взял мягкие полотнища и обернул ими руки и ноги принцессы во множество слоев, а между слоями вложил цветы, ароматные травы и кусочки папируса с молитвами. Потом, кряхтя от натуги, замотал также и туловище, и напоследок обернул голову, оставив открытым только лицо.

На этом его главная задача была закончена. Он поцеловал ее в губы и позвонил в колокольчик.

Вошли двое братьев, а за ними носильщики, и внесли резное кресло из сандалового дерева, и поставили на пол. Братья помогли Яреллу надеть на покойницу прекрасное белое платье и усадили ее в кресло, привязав бинтами к спинке и подлокотникам, а потом украсили ее бледными лилиями, источавшими невыносимый удушливо-прекрасный аромат.

Приготовления были завершены. Носильщики снова подняли кресло и вышли.

Они шли по улицам города, и люди замирали от ужаса при виде их, а затем падали ниц в рыданиях, и слезы их смешивались с дождем. Капли его сбегали по щекам мертвой принцессы, и людям казалось, что она плачет вместе с ними.

Носилки прошли мимо Арсенала, и воины, закаленные в сражениях, видевшие смерть и ужасы битв, плакали как дети.

Мостовые ворота открылись, и носилки проследовали на восток, и воины шли за ними и рыдали, и небеса плакали вместе со всеми.

На другом конце моста, у ворот Шемкента, процессия остановилась, и Ярелл, шедший впереди, закричал:

— Народ Шемкента! Мы пришли мирно, ибо несть в такой скорбный час мыслей о войне! Узрите тело девы сей, и скорбь по ней народа Запада!

И замер в ожидании. Воины на стенах умолкли и погрузились в оцепенение, ибо печальное зрелище угнетало и их. Кто-то из начальства послал к хану, потому что событие было совершенно непредвиденное.

Хан прибыл очень быстро, хотя стоявшим на мосту и на стенах это время показалось вечностью. Дождь все усиливался, и воины Запада уже было взроптали. Хан в окружении старших вазиров появился на стене, и все умолкли, а Ярелл закричал снова:

— Великий хан Востока! Мы просим тебя впустить нас, дабы эта дева обрела последний приют рядом со своим возлюбленным, твоим сыном! Мы пришли мирно!

Хан смотрел на толпу грустных людей внизу, на толстого Ярелла, а больше всего на тело Алов в окружении печальных цветов, и преисполнялся ужаса.