Читаем без скачивания Четвертый раунд - Альгирдас Шоцикас

И когда кто-то пытается оправдать свое поражение тем, что ему якобы просто не повезло — нарвался на удар или посекли бровь, — то за этим, как правило, ничего, кроме пустой болтовни, не стоит. Верно говорится: после драки кулаками не машут. Рассекли бровь — значит, не хватило умения ее сберечь. Нарвался на удар — следовательно, не сумел предвидеть его или избежать. Случайность тут не причина, а лишь следствие собственной небрежности и неосторожности, свидетельство того, что в какое-то мгновение оказался слабее противника, в чем-то уступил ему. А мгновение сплошь и рядом решает судьбу всего поединка. Можно оставаться лучше противника на протяжении всех трех раундов, но в последнюю секунду оплошать и проиграть бой. Обидно, но винить судьбу или несчастливое стечение обстоятельств тут не приходится: виноват сам.

На ринге есть только одна справедливость — побеждает сильнейший. Сильнейший не вообще, а в данном бою, в данном раунде, в данное мгновение.

Впрочем, разговор о нокауте далеко не исчерпывается тем — случаен или не случаен завершивший поединок удар, является ли он результатом мастерства или вмешательством слепого рока; обвинения обычно принимают более общий характер, и объектом критики становится так называемый силовой бокс. Нокаутеры, файтеры, драчуны — такие и подобные им упреки в ходу у тех, кто ратует за игру на ринге, фехтование на кулаках, сводя на нет роль сильного акцентированного удара.

Не стану вдаваться в подробности этих бесконечных дискуссий, которые, как правило, всегда носят конъюнктурный характер и никогда ничего не решают по существу. Сошлюсь вместо этого на недавний и типичный в этом смысле разговор, который произошел вскоре после мадридского первенства Европы, где в качестве одного из тренеров нашей сборной посчастливилось побывать и мне самому.

— Почему мы проиграли подряд три первенства Европы: Рим, Бухарест, Мадрид? — спросили меня в одной из спортивных редакций.

— Думаю, сегодня этого никто не знает, — ответил я, имея в виду многозначность самого вопроса.

— Сложная проблема?

— Одной тут не обойтись. Их, к сожалению, значительно больше.

— Например, так называемый проклятый вопрос: игровой или силовой бокс? — настаивал мой собеседник.

— Тут как раз вопроса никакого нет, — возразил я. — Какой смысл искусственно разделять единое целое на составные части?

— Но разделяют же! — Собеседник взял со стола подшивку газет и прочел вслух: — «Международные турниры последних лет, на которых преобладал темпераментный силовой бокс, наложили отпечаток и на подготовку наших спортсменов. Некоторые тренеры, забыв об основном положении игрового бокса (бокс — искусство самозащиты), готовили своих учеников к чисто атакующим действиям с акцентом на сильные, нокаутирующие удары… Традиции советской школы бокса должны быть восстановлены. Только курс на искусный технический бокс может принести нам стабильные успехи». Это заявил в своем интервью от 26 марта 1971 года председатель Федерации бокса СССР. Что скажете?

— Могу, пожалуй, тоже привести цитату, — отозвался я и, взяв со стола другую подшивку, отыскал нужное место и тоже прочел вслух: — «Серьезным недостатком в тактике многих наших боксеров было отсутствие сильного удара… Прикрываясь демагогическими рассуждениями о необходимости «оздоровить бокс», «оградить спортсменов от сильных ударов» и т. п., навязывался псевдоигровой стиль бокса, вводился в правило соревнований ряд ограничений, выхолащивающих смысл поединка на ринге».

— Чья это мысль? — поинтересовался собеседник, потянувшись к подшивке.

— Председателя Федерации бокса, — ответил я, передавая номер газеты за 6 июля того же года.

— Кто же прав? Простите, с каким из высказываний — весенним или, так сказать, летним — следует, по-вашему, согласиться? — взглянув на подпись и, судя по всему, нисколько не удивившись, продолжал допытываться собеседник.

— По-моему, правильнее всего согласиться с многократным чемпионом Советского Союза, двукратным чемпионом Европы и чемпионом Мельбурнской олимпиады Геннадием Шатковым. В своей статье «И сила, и игра» он когда-то писал: «Игровой бокс не исключает, а, наоборот, предполагает наличие в арсенале боевых средств сильного нокаутирующего удара, с той лишь особенностью, что нокаут становится здесь логическим завершением игрового преимущества одного из боксеров». Убедительнее не скажешь.

— Да, но и Шатков, со словами которого действительно не поспоришь, тоже пользуется термином «игровой бокс». Не подразумевает ли тем самым и он здесь альтернативы?

— Думаю, что нет. Спор выдуман не боксерами, а вокруг боксеров. И сами термины тоже. Шатков пользуется ими вынужденно. Но его интересуют не слова, а существо дела.

— Хорошо. С цитатами мы разобрались, — улыбнулся собеседник. — Но вот, допустим, на ринге встретились два противника: один делает ставку на нокаутирующий удар, другой, наоборот, уповает только на технику, которая, по его замыслу, принесет ему победные очки. Что все-таки лучше?

— И то и другое плохо. Хороший боксер добивается не нокаута, а победы, и стремится ради нее не только овладеть разносторонней техникой, но и обзавестись сильным, акцентированным ударом.

Не знаю, удалось ли мне убедить своего собеседника — разговор вскоре перешел на конкретные проблемы, касающиеся наших неудач на европейском ринге, и к этой теме мы больше не возвращались, — но сам я твердо уверен в правоте Шаткова, чьи точные и исчерпывающие слова настолько отвечали моим собственным мыслям, что запомнились мне наизусть.

Тогда, двадцать с лишним лет назад, в разгар поединков на первенство страны 1951 года, меня, разумеется, интересовала не столько теоретическая, сколько практическая сторона подобных вопросов. И хотя к тому времени болельщики уже успели зачислить меня в ряды нокаутеров, тем не менее заканчивать бои сильным ударом я специально никогда не стремился. Это выходило как бы само собой, как естественный результат развития схватки. Добиваясь победы, я старался переиграть противника и в тактике, и в темпе, и в технике, не упуская, естественно, из виду и возможность провести сильный завершающий удар. Что там ни говори, а чистая победа оставляет куда большее впечатление. Особенно если она подготовлена всем ходом боя, а не добыта с помощью одного голого натиска или случайным ударом. А именно так обычно и обстояло дело.

«Долгое время существовало мнение, будто техника боксеров тяжелого веса, как правило, ниже техники боксеров легких весов, — писал по этому поводу известный в то время специалист и тренер по боксу, заслуженный мастер спорта Богаев. — Практика советского бокса опровергла эту теорию. На целом ряде состязаний можно было наглядно убедиться, что наши боксеры-тяжеловесы, упорно работающие над освоением разнообразных боевых приемов, достигают высот спортивного мастерства и ни в какой мере не уступают в технике боксерам более легких весов. Так, на первенстве СССР 1951 года вызвала всеобщее восхищение встреча Н. Королева с А. Навасардовым. Оба тяжеловеса продемонстрировали разнообразие атак, применение быстрых серий ударов, наиболее рациональные формы защиты, продуманные тактические замыслы. У них было чему поучиться боксерам других весовых категорий. Столь же высокоспортивной была и встреча Н. Королева с А. Шоцикасом».