Читаем без скачивания Четыре брода - Михаил Стельмах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неожиданно на узенькой дорожке, там, где сходились рожь с пшеницей, Данило увидел фигуру девушки. В лунном разливе она шла впереди, вот остановилась, нагнулась к колосьям, что-то поворожила и снова неторопливо пошла, покачивая тонким станом и волосами, покрывшими плечи.
Кто бы это мог быть? Полевая царевна, которую встретил когда-то Чипка[6] весной? Но прошло время полевых царевен. Вот снова остановилась, перебирает руками житечко. И не боязно одной ночью? Пошла потихоньку. И что-то привлекательное, прекрасное было в том, как она несла в лунном разливе тонкий стан и волосы. Уродились же они у нее.
Данило пошел быстрее, его шаги услыхала незнакомка, сторожко обернулась, остановилась, касаясь станом колосков. Настоящая полевая царевна с мягким сиянием в волосах, с настороженностью в межбровье и в глазах, над которыми дрожат длинные ресницы, отбрасывая на лицо тень. Такие же ресницы были и у его матери. Да мы как-то не замечаем этого, пока наши матери не покинут нас.
— Добрый вечер, дивчина. Ты не заблудилась в наших полях?
— Нет, — коротко ответила девушка и еще немного подалась к колосьям.
— Откуда же ты?
— Издалека, — пристально смотрит на него и гасит ресницами влажное лунное сияние.
— И это ответ. — Данило насмешливо кивнул головой. — Что же ты делаешь тут в потемках?
— Смотрю на ваши земли.
— Это уже интересно. И что же ты заметила?
— Очень хорошие у вас нивы, а луга уже похуже: и кротовые норы есть, и конский щавель разросся. Верно, соня ваш луговод или лентяй, не знаю, как вы его называете.
Данило удивился:
— Ты даже луга осматривала?
— Ага.
— Для чего же тебе эти смотрины?
Девушка помолчала, потом доверчиво взглянула на Данила:
— Прикидывала себе, оставаться здесь или ехать дальше. А вы кто будете?
— Я?.. Учитель.
— Вот хорошо, — почему-то обрадовалась девушка. — А вы не скажете, какой у вас председатель колхоза?
— Председатель как председатель, — неопределенно ответил Данило.
— Говорят, что он очень злой?
Данило смутился:
— Кто же сказал такое тебе?
— Люди.
— Те, что в поле работали?
— Нет, в дороге. Так очень он злой?
— Не очень, но рыба не без кости, а человек не без злости. Кто же ты будешь, что нашими полями заинтересовалась?
— Агроном. Я только окончила институт, и меня послали к вам. Но услыхала в дороге о злом председателе, и отпала охота оставаться тут. Я с детства боюсь злых людей. — И на лице девушки появилась та трогательная беспомощность, которую всегда мужчины хотят взять под защиту. — Что вы скажете на это?
Данило улыбнулся: ему понравилась девичья непосредственность, ее тревога, да и личиком, и станом девушка была как на картине. А какой сноп волос у нее! И впрямь настоящая полевая царевна!
— Что же мне сказать молодому агроному? — наморщил он лоб. — Ты сегодня вечером начала знакомиться с полем, с лугом, завтра же познакомься с людьми, с председателем, так, может, послезавтра и прояснится в голове.
Девушка подумала, а потом оживилась:
— А и вправду, может, прояснится.
— Где же твои вещи?
— В лесу.
— В лесу? — не поверил Данило.
— Ага, у вашего лесника. Он меня подвозил из района.
«Так вон какие «люди» сделали меня очень злым».
— Наш лесник показался тебе добрым?
— Вроде ничего. Он все время заботился обо мне. Теперь мне надо идти туда на ночлег, но уже так поздно, не заметила, как и стемнело.
Данило подумал, что девушка, видно, из тех, которые увлекаются работой, и сказал:
— Ночлег тебе найдем в приселке, потому что в лес в такую пору небезопасно идти: еще волк встретится, и останемся мы без агрономии.
— А у вас есть волки?! — Тень испуга пробежала по девичьему лицу.
— И волки, и лисицы, и кабаны, и барсуки, и козочки, похожие на тебя. Как тебя зовут?
— Мирослава.
— Какое славное и необычное для нас имя. Я его только в произведениях Ивана Франко встречал, а теперь — на своем поле. Ну, как, Мирослава, в лес или в приселок?
— Наверное, в приселок. Он так хорошо и таинственно затерялся посреди ночи, и луна сверху, и вода снизу убаюкивают и убаюкивают его.
— Ты стихов не писала?
— Слушала, как музыку. А вы?
— Тоже люблю, словно музыку. Так пошли, а то люди всю ночь по кускам разберут.
— Так и моя мама когда-то говорила, — улыбнулась и сразу же помрачнела девушка.
«Наверное, сирота», — подумал Данило, и ему захотелось чем-то помочь этой доверчивости, что только начинает раскрывать книгу жизни. «Чем она ляжет на ее хрупкие плечи?»
Они молча дошли до подворья Лаврина Гримича, Данило открыл калитку, пропустил вперед девушку, кивнул головой на хату:
— Тут вот и переночуешь.
— Неудобно так поздно беспокоить людей, — смутилась Мирослава.
— Они еще не спят, только подворье спит, — звякнул щеколдой Данило.
Вскоре из сеней отозвалась хозяйка:
— Кто там?
— Это я вам, Олена Петровна, привел гостью на грибы и сома. Не все съели?
— Найдется и для гостьи, и для тебя, — повеселел женский голос. Тут же тетка Олена встала на пороге, внимательно посмотрела на Мирославу, всплеснула полными руками. — Какую же хорошенькую высмотрел дивчину! Вот к кому ты спешил на ночь глядя.
— Да нет, я впервые вижу ее.
— Так я и поверю тебе!
— Правду говорю, тетушка. Это к нам прислали с такими косами агронома.
— Такая молоденькая — и уже агроном?! — снова всплеснула руками Олена Петровна. — Ты ж хоть этими пальчиками умеешь в земле копаться?
— Умею, — стыдливо улыбнулась девушка. — Я из хлеборобского рода.
— Тогда совсем хорошо. А жить, если захочешь, можешь у нас — занимай вторую половину хаты и живи, одна или с моей Яринкой. Все городские говорят, что у нас, над бродом, и красиво, и тихо. Картошка, хлеб и молоко есть, рыбы, наловим, сала нажарим, а на разные там городские выдумки да марципаны не рассчитывай.
— Спасибо вам, Олена Петровна, — поблагодарил Данило и начал прощаться с Мирославой. — Не беспокойтесь, товарищ агроном, здесь о вас позаботятся как о своей. — Да и пошел, а из головы не выходили ее доверчивый взгляд, ее луной или солнцем накупанные волосы и то покачивание стана, что так хорошо вписывалось в эту ночь.
Идя за Оленой Петровной на другую половину хаты, Мирослава сказала:
— Видать, душевный у вас учитель.
— Какой учитель? — удивилась женщина.
— Вот этот, который привел меня к вам.
— Бог с тобой, девушка! Какой же это учитель, когда он председатель нашего колхоза? — удивилась, а потом рассмеялась Олена Петровна.
— Председатель?! — ошеломленно переспросила Мирослава и почувствовала, как на щеках вспыхнул румянец. — Вот это да!
— Выходит, пошутил?
— Бессовестный!.. — невольно вырвалось у Мирославы.
Олена Петровна, скрестив руки на груди, покачала головой:
— Да нет, девушка, он очень совестливый, справедливый и к людям, и к хлебу святому. За это некоторые не любят его. Вот те уж бессовестные.
— Как пахнет у вас маттиола, — с путаницей в мыслях подошла к окну.
— А возле нее витает дух татарского зелья — это уже с брода. Тебе положить городской матрац или на лесном сене будешь спать? Никогда не будет так пахнуть сено, как пахнет в молодости.
— И в детстве тоже, — вздохнула девушка, прислушиваясь к броду.
На следующее утро смущенная Мирослава пришла к председателю в кабинет и стала на пороге.
«Словно судьба! — подумал Данило. — С какого ты поля, с каких ты чар?..»
А «судьба» даже не поднимала на него глаз.
«Какие они у нее?»
— Оставайся, Мирослава, у нас, — попросил Данило. — Люди у нас добрые, и председатель не очень злой.
«Бессовестный», — про себя, уже без осуждения, сказала девушка и подняла длинные неровные ресницы на «бессовестного».
Он дружелюбно посмотрел на нее и подумал: «Полевая царевна!» И снова увидел ее в полях.
А «полевая царевна», покачиваясь топольком, подошла к нему:
— Вам сейчас отдать документы?
— Зачем мне эти хлопоты, держи их при себе. А теперь можно поехать к леснику.
— Я бы сейчас лучше пошла на поля. — Мирослава бросила взгляд на невидимые еще поля и ласково улыбнулась им.
«Славная. Землю, верно, любит. А волосы пахнут маттиолой, зельицем грусти».
— Тогда я дам тебе, как в песне поется, сивого коня да черную бричку — и езжай на смотрины.
— А конь норовистый?
— Спокойный. Только не подставляй ему волосы — подумает, что пшеница.
Мирослава сжала припухшие губы, не зная, как ей быть: смолчать или что-то сказать с перцем?..
На рассвете следующего дня, когда она босиком вышла на подворье, к которому с брода подошел туман, с улицы окликнул веселый голос: