Читаем без скачивания И плачут ангелы - Уилбур Смит

Мунго поддерживал голову Робин, пока Элизабет заставляла мать пить обжигающую жидкость маленькими глотками. В беспамятстве Робин отбивалась, напуганная лихорадочными кошмарами. Затем малярийный озноб вдруг перешел в иссушающий тело жар, и Робин принялась жадно глотать воду, хотя и не узнавала тех, кто ее поил. Она настолько ослабела, что не могла самостоятельно приподнять голову, и Мунго пришлось ей помочь. Его сильные жесткие руки оказались неожиданно нежными, поддерживая подбородок Робин и утирая стекающие с губ капли.

— Сколько она выпила?

— Больше четырех пинт, — ответила Элизабет, проверив уровень воды в кувшине.

Солнце клонилось к закату, в комнате потемнело. Элизабет подошла к двери и выглянула на дорогу с перевала.

— Вики и Джубе давно пора бы вернуться, — заметила она.

Робин вскрикнула. Закрыв дверь, девушка поспешила к постели больной.

Опускаясь на колени рядом с Мунго, Элизабет вдруг почувствовала острый аммиачный запах.

— Мне нужно переодеть маму, — тихонько сказала она, отводя взгляд.

Мунго не двинулся с места.

— Она моя жена. Вики и Джуба еще не вернулись, а одной тебе не справиться.

Кивнув, Элизабет стянула с матери покрывало.

— Господи милостивый! — хрипло прошептала девушка.

— Именно этого мы и боялись… — безнадежно сказал Мунго.

Ночная рубашка Робин задралась, обнажая бледные бедра. Рубашка, как и матрас, промокла насквозь, но это было не желтое пятно, которое Мунго и Элизабет так надеялись увидеть. Потерянно глядя на мокрую простыню, Мунго вспомнил грубый стишок, который распевали добровольцы в отряде Джеймсона:

Если ты малярию схватилИ моча чернее чернил,Это цвет ангела смерти,Он тебя крылом осенил.Скоро рыть нам новую ямуВ длинном ряду могил.

Мунго и Элизабет безнадежно смотрели на жуткое пятно, черное, как свернувшаяся кровь: почки пытались вывести из тела погибшие красные кровяные тельца, недостаток которых и делал кожу белой как мел. Малярия превратилась в нечто гораздо более страшное и смертельное.

На веранде вдруг послышались торопливые шаги, дверь распахнулась, и на пороге застыла Виктория. Девушка светилась необычайной хрупкой красотой юности, впервые познавшей чудо любви.

— Вики, где ты пропадала? — спросила Элизабет и, увидев за спиной сестры высокого молодого человека, тут же все поняла по его удивленному и одновременно гордому виду.

Элизабет не почувствовала ни зависти, ни злости, а лишь мимолетную радость за сестру. К Гарри Меллоу она никаких чувств не испытывала и просто дразнила Вики, притворяясь влюбленной. На самом деле Элизабет любила другого, но он был недосягаем, и она давно с этим смирилась. Радость за сестру сменилась печалью неразделенной любви. Вики неверно истолковала выражение лица Элизабет и прижала руку к груди, словно стараясь унять вспыхнувший страх.

— Что стряслось? Лиззи, в чем дело?

— У мамы черноводная лихорадка, — грустно ответила Элизабет.

Пояснений не требовалось: близнецы выросли при больничке и знали, что гемоглобинурийная лихорадка весьма избирательна и поражает только белых, причем, согласно исследованиям самой Робин, заболевание связано с употреблением хинина, которым пользуются исключительно белые. За годы работы в миссии Робин пришлось лечить около пятидесяти больных черноводной лихорадкой — сначала бродячих торговцев и старых охотников на слонов, позднее добровольцев из отряда Джеймсона, а также поселенцев и золотоискателей, толпами поваливших за реку Лимпопо.

Близнецы знали, что из пятидесяти больных выжили всего трое. Остальные лежали на маленьком кладбище за рекой. Робин практически получила смертный приговор.

Вики бросилась к матери и встала на колени возле постели.

— Мамочка! — прошептала девушка, чувствуя себя ужасно виноватой. — Надо было мне пораньше вернуться!

Робин обложили нагретыми в костре речными булыжниками, обернув их в одеяла, и накрыли сверху четырьмя меховыми накидками. Она слабо попыталась сбросить накидки, но Мунго удержал ее. Кожа Робин совсем высохла, глаза блестели тусклым блеском обкатанного водой кварца.

Закатное солнце коснулось верхушек деревьев, и комнату озарило оранжевое сияние. Лихорадка пошла на убыль, вытекая из пор на мраморно-бледной коже, точно сок из раздавленных стеблей сахарного тростника. Крупные бусинки пота выступили на лбу и подбородке — капельки сливались вместе, текли ручейками, насквозь промочили волосы, словно Робин окунулась в воду с головой. Мунго не успевал вытирать пот, заливающий глаза больной: меховая накидка намокла, тонкий матрас пропитался влагой, по сухому земляному полу под кроватью стучали капли — будто дождь шел.

Температура Робин резко упала. Как только она перестала потеть, Джуба и близнецы обмыли губкой ее обнаженное тело. Она потеряла много воды и настолько исхудала, что все ребра торчали, кости таза выпирали, живот впал.

К Робин прикасались с предельной осторожностью, поскольку малейшее резкое движение могло вызвать разрыв хрупких стенок поврежденных капилляров в почках, и тогда неизбежно бурное кровотечение, которым часто и заканчивается черноводная лихорадка.

Пока обмывали лежавшую без сознания Робин, Мунго вместе с Гарри Меллоу сидел на веранде дома. Затем Мунго уселся на табурет у кровати и отослал женщин отдыхать.

— Я позову вас, если понадобится. — Он поставил фонарь на пол, чтобы тусклый свет не беспокоил больную.

Болезнь продолжала разрушать кровяные тельца, и ночью Робин медленно угасала. К рассвету она выглядела так, словно злобный вампир высосал из нее всю кровь. Мунго знал, что жена умирает, и взял ее за руку — Робин даже не шевельнулась.

Шорох за спиной заставил Мунго оглянуться: в дверях стоял Роберт. Ветхая, залатанная ночная рубашка была маловата мальчику в плечах, из-под короткого подола сверкали голые колени. Густые спутанные кудри падали на широкий лоб, сонные глазенки смотрели не мигая.

Понимая, что любое движение заставит малыша броситься прочь, точно спугнутого дикого зверька, Мунго замер. Через пару минут мальчик перевел взгляд на мать, и в его глазах впервые промелькнуло какое-то осознанное выражение. Осторожно, шаг за шагом, он подошел к постели и нерешительно протянул руку к материнской щеке. Робин открыла глаза — их уже затянула пелена, они слепо смотрели в темные глубины беспамятства.

— Мама, — сказал Роберт. — Мамочка, пожалуйста, не умирай.

Робин повела глазами из стороны в сторону, и каким-то чудом ее взгляд сфокусировался на лице сына. Она хотела поднять руку, но мускулы лишь дернулись и снова расслабились.