Читаем без скачивания Славянские легенды о первых князьях. Сравнительно-историческое исследование моделей власти у славян - Алексей Щавелев

37. ПСРЛ. Т. III. С. 103; Шахматов, 1897. С. 1-58; Шахматов, 1908/2. С. 1-58; Гиппиус, 2005. С. 57-60.

38. ПСРЛ. Т. III. С. 103.

39. Повесть временных лет, 1996. С. 11. При этом описание славянских обычаев исключительно достоверно в этнографическом отношении. См.: Лихачёв, 1996/1. С. 392-394; Свердлов, 1996. С. 592-594.

40. Повесть временных лет, 1996. С. 71-72.

41. Там же. С. 77-78. О волхвах летописец узнал от главного участника событий Яна Вышатича, но все же «подтвердил» его рассказ авторитетными классическими примерами. Ср.: Мильков, Милькова, 1997. С. 203.

42. Повесть временных лет, 1996. С. 107-108.

43. Там же. С. 127-128.

44. Там же. С. 127. См.: Аничков, 1914. С. 336-339; Гальковский, 2000. Т. I. С. 24; Т. II. С. 51-52; Афанасьев, 1865/1. С. 250; Васильев, 1995. С. 12-22.

45. ПСРЛ. Т. III. С. 106; Шахматов, 2003/2. С. 206.

46. Повесть временных лет, 1996. С. 10-11.

47. Там же. С. 13.

48. Характерно, что в более поздних летописных версиях князь Олег убивает не Аскольда и Дира, а Кия и его родственников; в ряде случаев сказание о Кие привязано к рассказу о Рюрике и его братьях (Гиляров, 1878. С. 59-70). Возможно, похожий процесс включения предания в единую систему отражает версия Яна Длугоша о династической связи Кия и Аскольда и Дира (Щавелёва, 2004. С. 78-80, 225-226, 374-375).

49. Мельникова, 1999. С. 159.

50. Лев Диакон, 1988. С. 71, 206.

51. Возможно, что на княжеский статус Кия здесь указывают знаковые мотивы — охота, основание города (Мельникова, 2002/1. С. 16), но в изначальном повествовании княжеский титул, видимо, отсутствовал, и поэтому автору летописи пришлось подчеркивать княжеское достоинство Кия лишь иносказательно. Правда, позже формула «старший брат» широко употреблялась в переговорной и дипломатической практике князей-Рюриковичей, но многие исследователи указывали на её исключительную архаичность (Комарович, I960. С. 84-104; Назаренко, 1986. С. 149-157; Толочко, 1992/2. С. 66-69).

52. Мельникова, 1999. С. 158.

53. Об историческом контексте взаимоотношений Руси и дунайских областей см.: Коновалова, Перхавко, 2000. С. 5-16, 20-38.

54. Мельникова, 1999. С. 157.

55. Мельникова, 2002/1. С. 15.

56. О мифологических истоках тернарного деления см.: Петрухин, 1982. С. 143-158; Иванов, Топоров, 1965. Об исторической проекции троичного принципа см.: Петрухин, 1995/2. С. 52-61.

57. Я. Банашкевич видит в объединении трёх братьев и сестры отголоски полиандрии или левирата, т.е. архаичных брачных стратегий. Он приводит фольклорные аналогии (Белоснежка и семь гномов, девушка и группа богатырей) и пример из «Старшей Эдды», в ковром жена Одина Фригг была одновременно женой его братьев Вили и Be (Banaszkiewicz, 11998. S. 52-53; ср.: Старшая Эдда, 2002. С. 99 (песня «Перебранка Локи»); Мелетинский, р004. С. 319-323, 336-339).

58. Banaszkiewicz, 1998. S. 64. Типологически близкую эволюцию претерпели сказания о нартах: «Когда речь идет о персонаже или эпизоде, заимствованных из осетинского эпоса, то всегда показательно проследить, как он эволюционировал в обществах с мировосприятием, отличным от того, в котором был создан... деление действующих лиц эпопеи на три категории четкое и постоянное в сказаниях осетин, трифункциональному мировоззрению которых оно соответствовало, троичное деление стушевывается у всех народов, которые этот эпос заимствовали, и уступает место либо единому роду (абхазцы), либо многочисленным родам (черкесы), либо двуединой структуре (чеченцы и ингуши)» (Дюмезшь, 1990. С. 117).

59. Иванов, Топоров, 1995/2. С. 222.

60. Banaszkiewicz, 1998. S. 54-56.

61. Ср. упоминание в ПВЛ перевоза (Повесть временных лет, 1996. С. 9). О сочетании мотивов «водного» и «женского» см.: Мачинский, 1981. С. 124-128.

62. Жирмунский, 1958. Исследователь также констатирует, что «мотив Лебединой Девы исключительно распространен в фольклоре».

63. Иванов, Топоров, 1974/2. С. 90; Старшая Эдда, 2002. С. 121-122 (Песня о Велунде). Связь воды и кузнечного дела восходит к индоевропейским мифологическим концептам. См.: Зданович, 1995. С. 37-39; Медведев, 1999. С. 149-159.

64. Мельникова, 1999. С. 156-157. О трансформации культового предания полян в историческую легенду писал В.Л. Комарович (Комаровым, 1960. С. 84-104). Эту версию поддерживал Н.Ф. Котляр (Котляр, 1986. С. 15-39).

65. Повесть временных лет, 1996. С. 9.

66. Мельникова, 2002/2. С. 143-150.

67. Седов, 1999/1. С. 183-200, 202; Седов, 2000. С. 160-165; Приходнюк, 1996. С. 64-79; Стрижак, 2002. С. 74-84; Петрухин, 1996. С. 371-383; Трубачёв, 1998. С. 53-62. Ср.: Коновалова, Перхавко, 2006. С. 5-16, 20-38. Лексема Дунай восходит к индоевропейским корням и принадлежит к общеславянскому языковому фонду. Это очень раннее славянское заимствование из готского языка (Фасмер, 1996. Т. I. С. 552).

68. Петрухин, 1997. С. 139-144. Петрухин, 1995/2. С. 15-25; Петрухин, 2000. С. 38-50.

69. Jagič, 1876. S. 289-333.

70. Мачинский, 1981. С. 110-171.

71. Иванов, Топоров, 1995/1. С. 172-173; Мифологический словарь, 1990. С. 197-198. В эпических повествованиях Дунай может заменять Днепр, Волхов, Дон (Хроленко, 1992. С. 31-33). О гидрониме Дунай см.: Шрам, 1997. С. 25-33, 134-136. О хтонических функциях воды см.: Афанасьев, 1994. Т. I. С. 364-381; Т. II. С. 120-246. Связь воды и «иных» миров — один из универсальных мифологических архетипов. См.: Башляр, 1998.

72. Иванов, Топоров, 1995/1. С. 171.

73. Творогов, 1995. С. 149-151; Петрухин, 1999/2. С. 146-147.

74. Мотив перехода пограничной реки, мотив пересечения границы в качестве символа смерти играет одну из ведущих смысловых ролей в «Слове о полку Игореве» (Гаспаров, 2000/1. С. 197-211, 228-233). См. также: Мачинский, 1981. С. 156; Клейн Й., 1976. С. 64-68.

75. Термин «честь» употребляется в диалоге Ольги и древлянских послов как эвфемизм погребальных почестей: «Приникъше Ольга и рече им имъ: добра ли честь... они же реша пуще ны Игоревы смерти» (Повесть временных лет, 1996. С. 27).

76. «Мотив Орфея в Аиде». См.: Боура, 2002. С. 28-29, 507; Ярхо, 2001. С. 309, 318; Аполлодор, 1972. С. 6-7, 127-128. Отметим, что территории на границе с потусторонним миром обычно населяют враждебные народы. Ср.: «И хотяше (Кий. — А.Щ.) сести с родомъ своимъ и не даша ему ту близь живущии...» (Повесть временных лет, 1996. С. 9). Этот мифологический мотив похода в загробное царство, связанный с культом предков, присутствует в эпосе о Гильгамеше («Все видавшем»): Дьяконов, 2004. С. 129, 173; Гильгамеш, 2001. С. 65-94 (Гильгамеш переправляется через воды смерти).

77. ПСРЛ. Т. I. Стб. 10.

78. ПСРЛ. Т. II. Стб. 8.

79. Новичкова, 2001. С. 121; Рождественская, 2000. С. 58-61.

80. Гуревич, 2005/1. С. 88, 93, 108; Гуревич, 2005/2. С. 69-117; Хойслер, 1960.

81. Песнь о нибелунгах, 2002. С. 504-513.

82. Старшая Эдда, 2002. С. 251, 253.

83. Там же. С. 77-86.

84. Повесть временных лет, 1996. С. 9.

85. Мельникова, 2002/1. С. 14.

86. См.: Лукин, 2003. С. 257-285. В этой работе не учтена практически вся современная археологическая литература. Полное исчезновение племенных традиций в XI в., которое декларируется в исследовании П.В. Лукина, на мой взгляд, является преувеличением, тем более что, например, завоевание северян шло поэтапно и они были полностью подчинены только во время Мстислава Ярославича Тмутараканского (Григорьев, 2000. С. 187, 218-221); радимичи были окончательно подчинены только в середине XI в., а вятичи — на рубеже Х-ХИ вв. (Фетисов, Щавелёв, 2004. С. 282-289). Племенная специфика в XI в. сохранялась и на севере Руси (Конецкий, 1995. С. 75-83; Петров, 1998. С. 151-153).

87. Шинаков, 2000/1. С. 303-347. О культурной преемственности славян XI в. (которая отразилось в таком важном племенном маркере, как «височные кольца», и в других украшениях) по отношению к VIII—X вв. см.: Рыбаков, 1948. С. 116; Макарова, 2002. С. 126-131.

88. Толочко, 2002. С. 112-117. Ср.: Андерсон, 2001. Это связано с минимальным количеством материалов IX в. на данной территории. Однако такова ситуация с материалами этого времени и на территориях кривичей, радимичей, северян. Это объясняется тем, что ранее славяне практиковали трудно распознаваемый бескурганный обряд погребения: «Погребальный обряд славян сохранил традицию полей погребений раннего железного века, усугубленную нивелирующим влиянием позднеримской провинциальной культуры: остатки трупосожжений, совершаемых преимущественно на стороне, захоранивались на бескурганных могильниках или под небольшими полусферическими насыпями в ямках, реже — в урнах без сопровождающего инвентаря» (Петрухин, 1995/2. С. 196).

89. Готье, 1927. С. 232-233, 239-243.

90. Седов, 1982. С. 106-112 (раскопки и материалы Я.Я. Волошинского, Э.К. Витковского, А.П. Богданова, В.Б. Антоновича).

91. Третьяков, 1953. С. 246; Пархоменко, 1924. С. 6-7; Пархоменко, 1926. С. 267-270; Ляпушкин, 1968. С. 28-56. Очень показательно, что обереги с лунной и солнечной символикой концентрируются на левом берегу Днепра, а «белемниты» и кремни, символы громовых стрел Перуна — на правом (Моця, 1987. С. 70).

92. Моця, 2002. С. 16-24; Моця, 1987; Моця, 1990; Лебедев, 1985. С. 237-245.

93. Моця, 1990. С. 69, 97-101; Моця, 1987. С. 36-37.

94. Моця, 1990. С. 106-107, 109; Моця, 1987. С. 41, 112-113, 126-127.

95. Эту гипотезу поддерживает и А.Е. Мусин {Мусин, 2002. С. 31, 34).

96. Например, в могильнике Подгорцы выявлены дружинные погребения, по обряду идентичные моравским, в частности, с вложенными в рот погребенных золотыми пластинами (Моця, 1990. С. 107).

97. Назаренко, 2003/1. С. 55. О восточной части пути см.: Моця, Халиков, 1997.