Читаем без скачивания Невидимый - Герберт Уэллс

Невидимый остановился и задумался. Кемпъ тревожно посмотрѣлъ въ окно.

— Да, сказалъ онъ. Продолжайте.

XXII

Въ магазинѣ

— Итакъ, въ январѣ прошлаго года при начинавшейся вьюгѣ,- вьюгѣ, которая могла меня выдать, если бы я остался подъ нею. усталый, озябшій, больной, невыразимо несчастный и только на половину убѣжденный къ своей невидимости, — вступилъ я въ новую жизнь, къ которой присужденъ теперь навѣки. У меня не было пристанища, не было никакихъ средствъ и никого въ цѣломъ мірѣ, кому я могъ бы довѣряться. Раскрыть тайну — значило бы погубитъ себя: сдѣлать себя простою рѣдкостью и предметомъ любопытства. Тѣмъ не менѣе я уже подумывалъ подойти въ какому-нибудь прохожему и просить о помощи. Но я слишкомъ ясно понималъ, какимъ ужасомъ и грубою жестокостью будутъ встрѣчены моя слова. На улицѣ я не составлялъ никакихъ плановъ будущаго. Единственнымъ моимъ желаніемъ было укрыться отъ снѣга, закутаться и согрѣться, — тогда уже можно подумать и о будущемъ. Но даже для меня, невидимаго человѣка, ряды лондонскихъ домовъ стояли запертые, непроницаемые и неприступные, какъ крѣпости. Я видѣлъ ясно передъ собою только одно: холодъ, безпріютность и муки ненастной ночи. Но тутъ мнѣ пришла блестящая мысль. Я повернулъ въ одинъ изъ переулковъ съ Гоуэръ-Стрита въ Тотенгамъ-Кортъ-Родъ и очутился рядомъ съ «Омніумомъ», этимъ огромнымъ заведеніемъ, гдѣ ведется торговля всевозможными товарами, — вы его знаете, — мясомъ, сухой провизіей, бѣльемъ, мебелью, даже масляными картинами; это громадный лабиринтъ разнокалиберныхъ магазиновъ скорѣе, чѣмъ одинъ магазинъ. Я думалъ найти двери открытыми, но они были затворены. Пока я стоялъ, однако, на широкомъ подъѣздѣ, къ нему подкатила карета, и человѣкъ въ мундирѣ,- вы вѣдь ихъ знаете, еще «Omnium» на шляпѣ,- отворилъ дверь. Я юркнулъ въ нее, прошелъ первую лавку, — отдѣленіе перчатокъ, чулокъ, лентъ и всякой всячины въ этомъ родѣ,- и очутился въ болѣе просторномъ помѣщеніи корзинъ и плетеной мебели. И тутъ, однако, я не чувствовалъ себя въ безопасности: было очень людно; я съ безпокойствомъ началъ шнырять всюду, пока не напалъ на огромное отдѣленіе въ верхнемъ этажѣ, сплошь заставленное кроватями.

Кое-какъ протискавшись между ними, я нашелъ, наконецъ, пріютъ на огромной грудѣ сложенныхъ поперекъ шерстяныхъ матрацовъ. Въ магазинѣ уже зажгли огонь, и было пріятно-тепло; зорко наблюдая за кучкой копошившихся тутъ же приказчиковъ и покупателей, я рѣшилъ прятаться пока въ своей засадѣ. Когда магазинъ запрутъ, думалъ я, можно стащить въ немъ и пищу и платье и все, что угодно, обойти его кругомъ, осмотрѣть всѣ его рессурсы, пожалуй, выспаться на одной изъ постелей. Планъ этотъ казался удовлетворительнымъ. Я мечталъ раздобыться платьемъ, которое бы превратило меня въ укутанную, но все же приличную фигуру, достать денегъ, выручить свои книги, нанять гдѣ-нибудь квартиру и тогда уже приступить къ планамъ полнаго примѣненія тѣхъ преимуществъ, которыя, какъ я воображалъ, невидимость давала мнѣ надъ моими ближними. Время запирать магазинъ наступило очень скоро. Не прошло и часу съ тѣхъ поръ, какъ я занялъ свою позицію на тюфякахъ, какъ я замѣтилъ, что шторы на окнахъ спускаются и покупателей выпроваживаютъ вонъ. Потокъ цѣлая куча очень проворныхъ молодыхъ людей начала съ большимъ рвеніемъ прибирать оставшіеся разбросанными товары. Когда толпа порѣдѣла, я покинулъ свое логовище и осторожно прокрался въ менѣе отдаленные части магазина, удивляясь быстротѣ, съ которой всѣ эти юноши и дѣвицы смахивали товары, выставленные днемъ на показъ. Всѣ картонки, развѣшанныя матеріи, фестоны изъ кружевъ, коробки сигаръ въ колоніальномъ отдѣленіи, вывѣшенные и выставленные для продажи предметы, — все это снималось, свертывалось, засовывалось въ маленькіе ящички, и то, что уже нельзя было ни снять, ни спрятать, покрывалось чехлами изъ какой-то грубой матеріи. Наконецъ все стулья были взгромождены на прилавки, и остались голые полы. Окончивъ свое дѣло, каждый изъ молодыхъ людей спѣшилъ къ дверямъ съ выраженіемъ такого одушевленія, какого я никогда прежде не видывалъ на лицѣ приказчика. Затѣмъ появилась цѣлая стая мальчишекъ съ ведрами, щетками и опилками, которыми они и засыпали полъ. Мнѣ пришлось увертываться отъ нихъ очень искусно, но все-таки опилки попали мнѣ въ ногу и разбередили ее. Бродя по завѣшаннымъ и темнымъ отдѣленіямъ, я долго еще слышалъ звукъ работающихъ щетокъ, и только черезъ часъ или больше послѣ закрытія магазина стали щелкать въ дверяхъ замки. Воцарилось глубокое молчаніе, и я очутился одинъ въ огромномъ лабиринтѣ лавокъ, галлерей и магазиновъ. Было очень тихо, — помню, какъ въ одномъ мѣстѣ, проходя мимо одного изъ выходовъ на Тотенгамъ-Родъ, я прислушивался къ топанью каблуковъ проходившихъ мимо пѣшеходовъ. Первымъ долгомъ я посѣтилъ то отдѣленіе, гдѣ видѣлъ раньше чулки и перчатки. Было темно, и мнѣ чертовски трудно было найти спички, оказавшіяся въ маленькій конторкѣ для мелочи. Потомъ надо было добыть свѣчу. Мнѣ пришлось стаскивать чехлы и обшаривать множество коробокъ и ящиковъ; свѣчи нашлись, наконецъ, въ ящикѣ, на ярлыкѣ котораго стояло: «Шерстяныя панталоны и шерстяныя фуфайки». Я добылъ себѣ башмаки, толстый шарфъ, пошелъ въ отдѣленіе платья, досталъ широкую куртку, панталоны, пальто и мягкую шляпу, — въ родѣ священнической, съ широкими отвернутыми книзу полями, — и началъ снова чувствовать себя человѣкомъ. Слѣдующая моя мысль была о пищѣ. Наверху я нашелъ буфетъ, а въ немъ холодное мясо и оставшійся въ кофейникѣ кофе, который тутъ же я и разогрѣлъ посредствомъ зажженнаго мною газа. Вообще, устроился недурно. Потомъ, бродя по магазину въ поискахъ за постелью (мнѣ пришлось довольствоваться въ концѣ концовъ кучей стеганыхъ пуховыхъ одѣялъ) я напалъ на колоніальное отдѣленіе со множествомъ шоколаду и фруктовъ въ сахарѣ, которыхъ я чуть не объѣлся, и нѣсколькими бутылками бургонскаго. Рядомъ было игрушечное отдѣленіе, подавшее мнѣ блестящую мысль; тамъ я нашелъ картонные носы, — игрушечные носы, знаете, — и мнѣ пришли въ голову темные очки. Но у «Омніума» нѣтъ оптическаго отдѣленія. Носъ мой представлялся до сихъ поръ вопросомъ крайне затруднительнымъ, и я подумывалъ уже о краскѣ; но сдѣланное мною открытіе навело меня на мысль о шарикѣ, маскѣ или чемъ-нибудь въ этомъ родѣ. Наконецъ, я заснулъ на кучѣ пуховыхъ одѣялъ, гдѣ было тепло и уютно. Еще ни разу, со времени моего превращенія, не было у меня такихъ пріятныхъ мыслей, какъ теперь, передъ сномъ. Я былъ въ состояніи физической безмятежности, отражавшейся на моемъ настроеніи. Утромъ, думалось мнѣ, можно будетъ незамѣтно выбраться изъ магазина въ моемъ теперешнемъ наряде, обернувъ лицо добытымъ мною тутъ же бѣлымъ шарфомъ, купить на украденныя деньги очки и довершить, такимъ образомъ, свой маскарадный костюмъ. Потомъ мнѣ стали въ безпорядкѣ чудиться всѣ случившіяся за послѣдніе дни фантастическія происшествія. Я видѣлъ уродливаго маленькаго жида-хозяина, орущаго въ своей квартирѣ, его недоумѣвающихъ сыновей, корявое лицо старухи, справлявшейся о кошкѣ. Я вновь испытывалъ странное впечатлѣніе исчезновенія суконной тряпки; наконецъ, пришелъ я и къ пригорку на вѣтру, къ старому священнику, шамкавшему: «Ты еси земля и въ землю обратишься», надъ открытой могилой моего отца. «И ты тоже», сказалъ какой-то голосъ, и меня потащило къ могилѣ. Я сопротивлялся, кричалъ, взывалъ о помощи ко всѣмъ присутствующимъ, но они, какъ каменные, продолжали слѣдить за службой, старый священникъ тоже ни разу не запнулся, продолжая читать однообразно и сипло. Я понялъ, что никто меня не видитъ и не слышитъ, что я во власти какихъ-то невѣдомыхъ силъ; сопротивлялся, — но напрасно; и стремглавъ полетѣлъ въ могилу; гробъ глухо загудѣлъ подо мною и сверху полетѣли на меня пригоршни носку. Никто не замѣчалъ меня, никто не зналъ о моемъ существованіи. Я забился къ судорогахъ и проснулся. Блѣдная лондонская заря уже взошла, и комната была наполнена холоднымъ сѣрымъ свѣтомъ, струившимся сквозь щели шторъ. Я сѣлъ и не могъ сначала понять, что значила эта огромная зала съ прилавками, кучами свернутыхъ матерій, грудой одѣялъ и подушекъ, и желѣзными подпорками. Потомъ память вернулась ко мнѣ, и я услышалъ говоръ. Вдали, въ болѣе яркомъ свѣтѣ уже поднявшаго свои шторы отдѣленія, показались два шедшіе ко мнѣ человѣка. Я вскочилъ, отыскивая глазами, куда бѣжать, но самое это движеніе выдало имъ мое присутствіе. Вѣроятно, они увидали только беззвучно и быстро уходившую фигуру. «Кто это?» крикнулъ одинъ. «Стой!» крикнулъ другой. Я бросился за уголъ, — безлицая фигура, не забудьте, — и прямо наткнулся на тощаго пятнадцатилѣтняго парнишку. Онъ заревѣлъ во все горло; я сшибъ его съ ногъ, перескочилъ черезъ него, обогнулъ другой уголъ и, по счастливому вдохновенію, бросился плашмя за прилавокъ. Кто минута — и я услышалъ шаги и крики: «Держите двери, держите двери!», вопросы: «Что такое?» и совѣщанія, томъ, какъ поймать меня. И лежалъ на полу, испуганный до полусмерти, но, какъ это ни странно, мнѣ не приходило въ голову раздѣться, что было бы всего проще. Я заранѣе рѣшилъ уйти въ платьѣ, и это-то, вѣроятно, и руководило мною безсознательно. Затѣмъ по длинной перспективѣ прилавковъ раздался ревъ: «Вотъ онъ!» Я вскочилъ, схватилъ съ прилавка стулъ и швырнулъ имъ въ закричавшаго дурака, обернулся, наткнулся за угломъ на другого далъ ему затрещину и бросился вверхъ по лѣстницѣ. Онъ устоялъ на ногахъ, зауськалъ, какъ на охотѣ и полетѣлъ за мною. По лѣстницѣ были нагромождены кучи этихъ пестрыхъ расписныхъ посудинъ… какъ бишь ихъ!..