Читаем без скачивания К-55. Обманувшие смерть - Лев Пучков

Дальше была сцена в формате «врач запретил санитарам вязать буйно-помешанного: пусть выплеснет избыточную моторику и успокоится сам».

Вадим лихорадочно искал свой фонарь, потом зачем-то пытался запихнуть спальник в рюкзак, хотя, по логике, прятаться можно и без спальника.

Панин во время этих манипуляций ласково спрашивал о причинах беспокойства, Вадим отвечал резко, сердито, не понимая, как можно быть таким глупым и не понимать всю глубину надвигающейся опасности.

Догадавшись наконец, что можно обойтись без рюкзака, Вадим побежал, прихрамывая (зашиб ногу, когда падал с топчана), через коридор, в камере напротив укрылся в зарешеченной половине, закрыл дверь решётки и стал взывать к благоразумию соратников.

– Давайте все сюда! Бегом! Сейчас начнётся!!!

Соратники присоединяться к Вадиму не спешили. Все остались возле опочивальни в коридоре, а к камере, в которой укрылся Вадим, подошёл один Панин.

– Вроде в прошлый раз полегче было, не? – проворчал Мусаев.

– Тогда Б‑32 ещё действовал, – сказал Витя. – Мне давали его, помню: всё вокруг плывёт и качается, а тебе на всё наплевать. В общем, его и с однушки конкретно торкает, а уж с двойной дозы вообще должно унести в никуда…

Панин принялся ласково и вкрадчиво выспрашивать, что беспокоит пациента.

Пациент, сердясь на непроходимый дебилизм самого умного человека в экспедиции (чего уж тогда от остальных ждать-то!), кричал про циклопа, про хитрый контрабас и атаку краулеров и моторно, как заведённый, требовал, чтобы соратники всё бросали и прятались за решётку.

Глупо всё вышло.

Глупо и бездарно.

Вадим, так и не сумевший толком выломиться из состояния фантомного болевого шока и дичайшего посмертного стресса, вёл себя как сумасшедший.

Его соратники, люди вполне адекватные и бывалые, не спешили вестись на призывы сумасшедшего, ждали, когда он успокоится и окончательно придёт в себя.

Между тем мелкая дрожь благополучно завершилась, циклоп закономерно впал в буйство, ухватил посёлок за шкирку и принялся трясти что есть силы.

– А?! Что я говорил!!! – торжествующе орал Вадим из-за решётки, как тот заточённый инквизицией пророк, предрекающий Чёрную Смерть. – Вот оно!!! Сейчас начнётся! Давайте все сюда!!!

Циклопье буйство было недолгим.

Наверное, и минуты не прошло, всё стихло, словно бы циклопа убили выстрелом в голову из пушки – и по коридору упругой волной пронёсся странный звук…

Как будто чуть дальше, с той стороны, откуда дул ветерок, кто-то очень медленно повёл смычком по самой толстой струне гигантского контрабаса.

От этого звука замирало сердце и перехватывало дыхание.

Стоп… Кажется, в прошлый раз сердце не замирало, а пускалось в дикий галоп? Точно, так и было, Вадим прекрасно всё помнит!

Посветил фонариком: Панин возле камеры и остальные, в коридоре, присели на корточки, зажмурились и крепко обхватили голову руками, словно боялись, что она, голова, сейчас взорвётся изнутри.

Да-да, было такое распирающее чувство, напряжение, катастрофическое предощущение, что ещё немного, и ты станешь эпицентром своего маленького личного ядерного взрыва…

А у Вадима сейчас было всё несколько иначе: скачок давления, равномерный стук в висках – и не более того.

В отличие от своих спутников, он мог видеть, слышать, двигаться, соображать.

Причём соображать даже несколько продуктивнее, чем пять минут назад.

Вадим повёл ладонью по двери в решётке, отметив, что тут не хватает какой-то детали, и спустя секунду понял: нет задвижки.

Сюрприз, однако!

Остались только массивные круглые петли, а сам штырь, который в своё время запирал камеру, отсутствовал.

Вадим выскочил из камеры и побежал по коридору, выискивая дверь с живой задвижкой.

В четвёртой справа камере задвижка присутствовала. Массивный такой штырь, с приваренным поворотным рычагом и фиксатором, чтобы не выскакивал из петель.

Вадим вбежал за решётку, захлопнул дверь, проверил, как функционирует задвижка.

– Так, а ну-ка…

Нормально функционирует, хоть и проржавело всё. Входит с натугой, сидит прочно, решётка выглядит вполне надёжной.

Тут Вадиму пришло в голову, что неплохо бы примотать рычаг задвижки к решётке. Вроде бы и так славно сидит, но кто их, краулеров, знает, на что они способны?

Выбежал из камеры, бросился в опочивальню.

Пока бежал, струнный концерт кончился: контрабас испустил последнюю, особо сочную ноту, и в посёлке воцарилась тишина.

Когда Вадим доставал моток репшнура из своего мешка, соратники уже частично пришли в себя.

– Зачем тебе стропа? – болезненно морщась, спросил Мусаев.

– Щеколду замотать… – пробурчал Вадим и трусцой припустил к камере с задвижкой.

Закрылся, распустил репшнур, с надеждой уточнил напоследок:

– Эй, вы прятаться будете, нет? Сейчас они прибегут!

– Триммер мигнул, – сказал Олег.

Негромко сказал, но в коридоре была такая тишина, что Вадим услышал.

– Как мигнул? – заинтересовался Мусаев. – Включился-выключился?

– Да.

– Это бывает, – успокоил Мусаев. – Как раз во время трясучки, уже пару раз замечал. Причём замечал как раз на выходе…

О, господи… В прошлый раз всё было в точности так же…

– Дебилы! – заорал Вадим. – Вас сейчас сожрут! Ко мне!!! Все ко мне, бегом!!!!

– Вадим… – В камеру заглянул Панин, он тёр лицо и зевал. – Прошу вас, не надо так кричать. Я прекрасно понимаю…

– Тихо! – раздался из коридора голос Мусаева. – Слышите?

С той стороны, откуда дул ветерок, приближался странный звук, похожий на жужжание мух, вьющихся в жаркий июльский полдень над…

Впрочем, можно не продолжать, звук был именно ТОТ, как в прошлый раз.

– Господи… Да это просто шизариум какой-то! – в отчаянии простонал Вадим и, геройски выскочив наружу, схватил Панина за руку и поволок в камеру.

Панин с неожиданной для учёного сноровкой освободился от захвата, оттолкнул Вадима и вежливо, но решительно потребовал:

– Вадим, прошу вас: прекратите. У нас, похоже, какие-то проблемы намечаются…

– Тихо, я сказал! – зло прикрикнул Мусаев. – Всем слушать!

– Господи, ну и дураки же вы! – Вадим метнулся в камеру, закрыл дверь, заперся и стал быстро приматывать засов к решётке, пропуская двойную петлю через рычаг. – Клянусь, больших дураков в жизни не встречал… И не говорите потом, что я вас не предупреждал…

Вот эта последняя фраза, разумеется, была из рук вон глупой или даже ненамеренно издевательской…

Но на неё уже никто не обратил внимания.

– К БОЮ! – рявкнул Мусаев. – Лёша, бросай психа на хрен! Назад!

– Но…

– Назад, я сказал!

Дальше всё было быстро, страшно и до боли знакомо.

Адский сценарий повторялся с фатальной неизбежностью, изменился только состав труппы. Одному актёру этой трагедии дали шанс, и он им воспользовался: спрыгнул со сцены за секунду до ужасного финала.

Автоматные очереди и леденящие душу вопли товарищей были недолгими и вскоре захлебнулись в безмолвном потоке серых теней с острыми углами.

Вадим отпрянул назад, погасил фонарь и, вжавшись в угол, сидел на полу, стараясь не шевелиться и даже не дышать, насколько это было возможно.

Увы, маскировка не удалась.

Ужасные твари чуяли его.

У решётки образовалось столпотворение. Раздавалось щёлканье клешней, глухие удары, душераздирающий скрежет зазубренных хитиновых копий, трущихся о ржавые прутья решётки.

Твари бились об решётку, то ли тараня, то ли пытаясь протиснуться между прутьями. Бились хаотично и несогласованно, не управлял ими в тот момент какой-то там Коллективный Разум, всё было сугубо на инстинктах.

Коллективный Разум, будь таковой в наличии, наверняка подсказал бы, что надо перерезать клешнями репшнур и отодвинуть засов. Сделать это снаружи было несложно.

Трудно сказать, сколько времени продолжалось это адово столпотворение с той стороны решётки.

Вадим впал в ступор, утратил чувство времени и способность рационально мыслить. Сидел, закрыв глаза, слушал скрежет зазубренных костяшек о ржавое железо, вздрагивал всем телом при особо сильных ударах тварей об решётку и готовился к смерти.

Он знал, какая она будет, Смерть, в этой инкарнации.

Он прочувствовал её в полной мере, фантомная боль рваных ран ещё не покинула его, ещё жила в каждой клеточке изодранного страшным крючьями организма…

Через какое-то время краулеры убрались восвояси и под сводами посёлка воцарилась тишина.

Момент, когда твари исчезли, Вадим упустил: он целиком сосредоточился на тишине.

Прекратились удары об решётку и прочие мерзкие звуки, предрекающие мучительную смерть, стало тихо и хорошо.

Вадим перестал вздрагивать и некоторое время сидел в своём углу, наслаждаясь тишиной.