Читаем без скачивания Востоковед - Александр Проханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На ее лице мелькнула досада. Она собиралась подняться и уйти. Но должно быть, такой наивный и добродушный был вид у Торобова, что она улыбнулась и сказала:
– Чужбина располагает к знакомствам.
Они сидели рядом на скамейке. Ему была видна белая ложбина ее груди и зеленый кулон. Он отводил глаза, боясь своего нескромного взгляда.
– Два дня меня преследовали неудачи. А сегодня утром проснулся и будто заново родился. Впору начинать жизнь сначала. – Его не покидала утренняя легкость и свежесть. Появление этой женщины лишь продолжало необъяснимое преображение.
– А что за неудачи, позвольте узнать?
– Я профессор истории, востоковед. Приехал в Стамбул прочитать в университете лекции. Но контракт до сих пор не подписан. На русских косятся. Как бы не пришлось уезжать восвояси. – Торобов сочинил весьма правдоподобную легенду, прощая себе этот обман. – Меня зовут Леонид Васильевич. А вас?
– Вера. Меня тоже преследуют неудачи. Мы приехали в Стамбул с подругой. Мы дизайнеры и открыли здесь ателье. Драпируем окна в коттеджах. Но с тех пор, как турки сбили русский самолет, заказы пропали. Подруга уехала в Анкару, но, похоже, и там нет заказов.
– Да, здесь изменилось отношение к русским. Словно турки вспомнили все русско-турецкие войны. А мы вспомнили про Святую Софию, превращенную в мечеть.
– Вы правы, когда я смотрю на минареты, окружающие православный собор, мне кажется, что его взяли в плен и держат под арестом.
– Вот видите, сколько общего мы обнаружили в первые минуты знакомства. Не перенести ли наше общение в другое место. Например, в ресторан. Время обеда.
– Дайте мне на размышление минуту.
– Она прошла.
– Тогда я согласна, – засмеялась она, поднимаясь.
На улице Истикляль они отыскали рыбный ресторанчик. Над входом красовалась позолоченная рыба в шляпе, гуляющая под руки с двумя королевскими креветками.
Они заказали салат из водорослей, суп из мидий, приготовленного на пару сибаса и бутылку белого сухого вина из турецких сортов винограда.
– Пью за вас. – Он поднял шаровидный бокал, в котором колыхалось вино. – Мне кажется, что мы с вами давно знакомы. Первые минуты неловкости давно уже пройдены. Первые, необязательные слова произнесены. И теперь мы можем болтать о чем угодно. Например, о Босфоре, о его лазури, которая рождает в душе почти религиозный восторг.
– Окна дома, где я живу, выходят на Босфор. Он постоянно меняет свой цвет, свой лик. То он в ослепительной синеве, от которой замирает сердце. То он багровый, словно чаша с вином. То зеленый, как изумруд, полный таинственных лучей. А то черно-фиолетовый, грозный, когда в него сыплются молнии и падает дождь.
– Мне кажется, нас с вами свела судьба, чтобы мы забыли о всех напастях и любовались Босфором.
Он произнес эти слова с забытым молодым легкомыслием, с которым были связаны его ранние увлечения женщинами. Его развеселило это нехитрое ухаживание, когда вдруг распахнулись завесы неловкости и хлынула счастливая молодая безрассудность.
– Как вы думаете, нам удастся полюбоваться Босфором на вечерней заре, под звездами, в утреннем блеске?
– Надо спросить Босфор. Чтобы он позволил нам любоваться собой, – улыбнулась она, и он увидел, как ее розовые губы погрузились в вино.
Торобов был по-прежнему офицером разведки. Выполнял смертельно опасное поручение. Он по-прежнему двигался по кромкам черной дыры, из которой истекала ядовитая лава. В эту дыру падали подбитые самолеты, взорванные мечети, проваливались города и страны. Но все это вдруг отступило, стало почти невидимым, и он оказался в волшебном свечении этой прелестной женщины, ее золотистых бровей, розовых губ, белой ложбинки груди с зеленым кулоном.
Они наслаждались морскими дарами, маслянистыми водорослями, ароматными мидиями, ломтями розового сибаса, в котором открывался нежный позвоночник.
– Я люблю смотреть на Босфор, – сказала она. – Где-то рядом Троя, афинский Акрополь, египетские пирамиды, Неаполь. Сядешь на корабль, и ты в Средиземном море, в Венеции, в Барселоне.
– Давайте сядем на корабль и отправимся в Барселону. Гауди ждет нас.
– Мы знакомы меньше часа. И уже в Барселону.
– Самое трудное было подойти к вам и спросить о какой-то чепухе. А теперь, когда эта черта пройдена, можно и на корабль. – Он произнес это с беспечностью, увлекаемый счастливой уверенностью, что все доступно. Однажды преодоленная черта открывает стремительную возможность сближения.
– Есть такой корабль? – спросила она недоверчиво.
– Конечно. Каждый час от пирса в порту отчаливает кораблик и плывет по Босфору, плутая среди островов. Поплывем?
В ее серых глазах мелькнуло недоверие, осторожное сомнение, но потом вспыхнуло лихое веселье, и она сказала:
– Мы отчалили от пирса там, у крепостной стены. Поплывем дальше.
Они поймали такси, подхваченные счастливым порывом. Его голова кружилась от выпитого вина, от невероятного предчувствия. Его жизнь на глазах менялась, в ней исчезало и забывалось все тяжелое, обременительное и ненужное. Уступало место светоносному влечению, которое однажды возникло, чтобы уже не исчезнуть.
В пассажирском порту то и дело причаливали и отплывали прогулочные кораблики. Неуклюжие, шумные, с крикливыми зазывалами, которые зычно оглашали берег названием островов и прибрежных селений.
Торобов с Верой едва успели вбежать на кораблик, как палуба зарокотала, подул свежий ветер и Стамбул стал переливаться стеклянными фасадами, горбатыми мечетями, начинавшими зеленеть парками.
– Ну вот, еще немного, и мы в Средиземном море. Не пропустить бы! – Он облокотился о деревянный поручень палубы. Смотрел, как ветер приподнимает ее золотистую прядь. Близко от них встречным курсом плыл теплоход, и с него доносилась музыка.
– Я вам так благодарна за эту прогулку! – сказала она.
Рокотала железная палуба. За бортом вздымался гребень ослепительной синевы. Над ним блистали алмазные брызги. Бурлящий след тянулся за кормой. К ним подлетала большая белая чайка, поворачивала в их сторону желтый клюв, зорко всматривалась круглым глазом. Мимо пронесся глиссер, водный лыжник держался за стропы, подскакивал на волнах, и было видно, как переливаются мускулы под атласной тканью костюма.
Приближался гористый остров. Среди деревьев белели строения. Из-за острова вылетела белоснежная яхта и стала приближаться, вздымая пенный бурун.
Торобов расширенными зрачками следил за приближением яхты, за чайкой, невесомо повисшей над палубой, за водным наездником, летящим на стеклянной волне. И вдруг ошеломляющая бесшумная вспышка, и в этой вспышке стоящая у поручней женщина, ее полузакрытые от ветра глаза, ее высокая шея с серебряной цепочкой, ее близкое розовое ухо с каплей бриллианта. Эта вспышка была ослепляющей, ошеломляющей. Женщина, стоящая рядом, стала вдруг драгоценной, ненаглядной, родной. Он испытал к ней такую слезную нежность, такое обожание, что мир вокруг стал лучезарным и женщина стояла преображенная и любимая.
Торобов испугался этого внезапного света, этого волшебного влечения, этого лучистого мира, в который превратилась душа, поместившая в себя женщину, еще недавно незнакомую, а теперь несказанно родную. Он перегнулся через борт, и синий водяной гребень окатил его холодными брызгами.
– Что с вами? – спросила она.
– Чудо случилось, – счастливо ответил он.
Кораблик пристал к острову, над которым возвышалась гора и поблескивал крест высокой церкви. У пристани, на площади стояло множество двуколок, запряженных ишаками. Ишаки были разукрашены ленточками, а у двуколок были красные и зеленые спицы. Они с Верой сели в двуколку. Возница в феске, бархатном сюртуке погнал ишачка вверх по каменистой дороге. На поворотах Торобов несколько раз касался ее руки, пугаясь этого прикосновения, робко дожидаясь следующего поворота. На половине горы дорога кончалась, переходила в каменистую тропу. Из двуколок высаживались пассажиры. С горы и на гору медленно двигались люди.
– Позвольте мне опереться на вашу руку, – сказала она, когда они проделали полпути. Стояли на каменистом склоне, глядя на бескрайнюю лазурь, по которой ветер провел серебром. Он чувствовал ее близость, дыхание, боялся, что она отпустит его руку. Ему было легко подниматься вверх. Мышцы стали молодыми и гибкими. Сердце наполнилось сильными жаркими биениями.
Церковь, стоящая на вершине, была бедной и утлой. В ней красовался аляповатый образ Георгия Победоносца в красном плаще, на черном коне. И вся доска, весь киот были увешаны ручными часами, дешевыми, пластмассовыми, дорогими с серебряными браслетами.
– Почему здесь люди оставляют часы? – спросила она.
– А зачем им часы? Счастливые часов не наблюдают, – ответил Торобов. Снял с запястья часы и повесил на гвоздик подле иконы.
Они вернулись в Стамбул, когда стемнело. Такси покатило к центру.