Читаем без скачивания Отчет Брэдбери - Стивен Полански

— У нас есть что-нибудь, о чем следует беспокоиться? — спросил я.

— Ты имеешь в виду таможню?

— Да.

— Например? — осведомилась Анна.

— Понятия не имею, — пожал я плечами. — Мы нелегалы?

— Пока нет, — ответила она.

Я не упомянул о шестидесяти тысячах долларов, которые я затолкал в носки, лежавшие в моей сумке. В этом факте не было ничего криминального, но, если бы таможенники обнаружили столько спрятанных наличных, они, разумеется, потребовали бы объяснений. Оставалось надеяться, что нас не станут просить открыть сумки.

— Вот что я хочу тебе сказать… — проговорила она.

— Побыстрее, — поторопил я. — Мы следующие.

Анна не спешила.

— После смерти мужа не прошло и двух недель, как у меня появились странные, тревожные мысли. Я думала о том, какой выбор мы сделали. Если бы у моего мужа был клон, он остался бы жив. Остался бы со мной, с детьми, с друзьями, ожидал бы внуков и прожил бы еще долго. Даже в минуты самой большой слабости и неуверенности я ни разу не усомнилась в том, что мы сделали этический выбор. Но я стала сомневаться, имею ли я право осуждать других. Я спрашивала себя, смогла бы я снова сделать тот же самый выбор теперь, когда мне предстояло прожить остаток жизни без него.

Ее слова звучали так, словно она заранее подготовилась.

— У меня появились еще более странные и тревожные идеи, — сказала Анна. — Государство взяло клонирование под свой контроль и объявило его вне закона в частном секторе, когда биотехнологические компании были готовы предоставить людям огромное множество возможностей клонирования. В том числе и клонирование умерших. Если бы индустрии позволили развиваться, было бы относительно легко, хотя и дорого, купить копию покойного родителя, или ребенка, или супруга, или друга. Впрочем, если бы клеточный материал и права на него стали доступны, можно было бы купить копию любого человека, живого или мертвого. После смерти мужа я задумалась: что было бы, если бы закон разрешал клонировать умерших? Если бы я могла увидеть мужа снова, живым, но младенцем? Хотела бы вырастить его как сына? Ему бы исполнилось тринадцать, когда мне стукнуло бы восемьдесят. На что это похоже — состариться, а его видеть юным? Я понимаю, что его клон не был бы моим мужем. И, конечно, не был бы моим сыном. Но я не знаю, как ответила бы на эти вопросы, не будь они гипотетическими.

Офицер поманил нас вперед. Мы не двигались. Машина, стоявшая позади, просигналила.

— В одном я уверена, — проговорила она. — Я счастлива, что этот гротеск, эта кровосмесительная версия восстания из мертвых невозможна.

Анна завела грузовик и тронулась вперед. Она сказала все, что хотела. Потом вдруг произнесла, желая сменить тему:

— Ты, наверное, думаешь, что есть черный рынок для такого рода мерзости, но я об этом ничего не знаю.

Глава восьмая

Я все отчетливее чувствовал, что у меня остается мало времени. Во-первых, сердце. В любой момент может случиться новый инфаркт, и я умру прежде, чем мне успеют оказать помощь. Во-вторых, правительство — Анна без шуток называла его «командой Долли». Прошло больше года с тех пор, как мы с Анной въехали в Канаду и встретились с клоном. Товарищи Анны полагают, что «команда Долли» начала преследовать ее еще раньше, чем мы добрались до Виннипега. Нет никаких сомнений в том, что к настоящему времени правительство уже рассмотрело возможность моей причастности к исчезновению клона. Не обнаружив меня дома — мое отсутствие необъяснимо, местонахождение неизвестно — они давно должны были заинтересоваться и мною тоже. Кто я такой, что знаю, что видел, о чем могу рассказать? Если правительство знает о моем отчете, это для них еще один повод желать моей смерти.

Что случится с этим отчетом, если меня найдут или если мое сердце разорвется раньше, чем я завершу дело? Я уверен, что отчет очень далек о того, на что надеется организация Анны. Это радует меня и приносит удовлетворение. Я сомневаюсь, что хочу предоставить им мои записки, хотя сделал уже так много, что мне будет жаль не иметь возможности закончить отчет. Или закончить, но не найти сочувствующих читателей.

Пребывание в Монреале — мы провели там три ночи и почти четыре дня, прибыли утром в пятницу и уехали в Оттаву в полдень понедельника — было чудесным, счастливым и праздным временем. Невинным. Идиллическим. Даже, осмелюсь сказать, райским. Последние дни, предшествовавшие моей теперешней неописуемой жизни, внезапно наполнившейся смыслом и опасностями.

Мы оба были ничем не связаны и, конечно, напуганы. Я понятия не имел, чего ожидать; у Анны уверенности было еще меньше, но она была гораздо храбрее меня. В Монреале мы делили один гостиничный номер, записавшись как супруги, и это стесняло нас. У меня были проблемы со здоровьем. Анна стремилась обойти весь город. Я был слаб и быстро уставал. Ходьба на любое расстояние, особенно подъемы, выматывала меня. Ежедневно после обеда я возвращался в номер подремать, что было мне жизненно необходимо, предоставляя Анне возможность свободно погулять в своем темпе. Ее тянуло в экзотические рестораны; мне нужно было очень внимательно следить за тем, что я ем. Она отчаянно тосковала по детям.

Тем не менее я вспоминаю наше краткое пребывание в Монреале как последний хороший и легкий период жизни перед тем, как мы взяли на себя груз ответственности за клона. Я уже волновался перед встречей с ним, но сам клон — его жизнь, его потребности, его значимость — пока оставался лишь теоретическим объектом. Погода стояла прекрасная, было солнечно, свежо и прохладнее, чем в Нью-Гемпшире. Наше время принадлежало только нам, и у нас было много денег. В дополнение к субсидии, которую дала нам организация Анны, у нас имелись собственные запасы.

На границе, на восточном берегу озера Шамплейн, нами занимался улыбчивый и расторопный канадский таможенный офицер. Мы показали наши водительские права. Офицер спросил о цели нашей поездки, и Анна сказала: «Развлечение». День был прозрачный и солнечный. На пункте досмотра народу собралось немного. Мы были пожилой парой в отпуске. Вот что он о нас подумал, несмотря на наши фамилии и на то, как далеко друг от друга мы живем. Небрежно, словно для проформы, офицер поинтересовался, не ввозим ли мы в страну продукты или растения. Он не проверил наши сумки, стоявшие на виду, не попросил нас выйти из грузовика, который его явно восхитил. Он сделал какие-то пометки, вернул нам права, пожелал безопасной поездки по-английски и по-французски и отпустил. Мы задержались там не больше десяти минут.

Мы поехали на север, по шоссе 133 к Монреалю. Не успели проехать и двадцати миль, когда перед городком с названием Шабевуа к нам сзади приблизилась зеленая машина и просигналила один раз.

— Зеленая машина, — сказал я Анне.

— Я вижу, — ответила она.

— Они хотят, чтобы мы остановились. — В машине было двое мужчин, водитель указывал нам на обочину. — Что будем делать?

— Остановимся, — пожала она плечами.

— Ты уверена? — спросил я.

— У тебя есть предложения?

Все было ясно. Предложений у меня не было.

— Я ошиблась, — сказала она, глядя в зеркало заднего обзора. — Я знаю одного из них.

— Это хорошо или плохо? — спросил я. — Для нас.

— Неважно, — ответила она. — Не волнуйся.

Анна съехала шоссе. Зеленая машина остановилась на обочине, прямо за нами.

— Давай выйдем? — предложила Анна.

Мы вышли из грузовика. По обеим сторонам дороги простирались поля. В ста ярдах впереди, подальше от дороги, располагалась ферма, обшитая белыми досками. Вдоль дома для защиты от ветра выстроился ряд высоких вечнозеленых деревьев. Больше ничего не было видно. В обоих направлениях машин было мало. Проезжая мимо нас, автомобили, едущие на север, притормаживали, чтобы понять, что происходит.

Двое мужчин вышли из зеленой машины и пошли нам навстречу. Я узнал того, который повыше, по записям Анны. (Вообще-то отчет следовало написать ей.) Другой мужчина, чернокожий, в записках не упоминался. Он тоже был высокий и худой, но его голова и руки были нормальных размеров. Мы вчетвером остановились возле грузовика Анны, на обочине шоссе. Высокий человек с жуткими руками — и вправду жуткими — взглянул на меня. Ничего не сказал. Интересно, что он почувствовал, увидев меня? За исключением Анны, он был единственным, кто видел клона, а теперь и оригинал. Наверное, его поразила такая быстрая и полная перемена, возрастной эффект, резкий переход от человека в самом расцвете юности (пусть даже беспомощного и одурманенного наркотиками) к предпоследней стадии разрушения — черепу, обтянутому кожей. Все очень грубо, как маска из глупых фильмов ужасов, но в этом случае, в моем случае, реально и, без сомнения, потрясающе.

Он заговорил первым, обращаясь к Анне.