Читаем без скачивания Тропы Трояна - Василий Сахаров

После чего все приглашённые на пир по случаю возвращения Изяслава из похода мужчины подняли свои кубки, и под сводами великокняжеского терема пронеслось:

– За победу!

– Долгие лета!

– Слава князю!

Выпили, и я посмотрел на сидящего во главе стола великого князя, который был хмур и невесел. Это и понятно. Какая там славная победа? Полный пшик. Несколько тысяч убитых со стороны Изяслава и столько же потеряли суздальцы Гюрги Долгорукого, а затем скорое возвращение обратно в стольный град. Союзники отступили или ограничились демонстрацией. Цели летней военной кампании не достигнуты. Положение Изяслава Мстиславича резко ухудшилось. А когда он, опережая своё войско, въехал в Киев, то здесь его ожидал целый ряд пренеприятных известий. Ромейское посольство вырезано, уцелело всего несколько человек (гонцов в другие города) да спафарий Андроник Вран. И хотя виновниками злодеяния назывались рыцари-латиняне, которые были объявлены в розыск, император Мануил мог в это не поверить. Следовательно, возможны сложности с Восточной Римской империй. А помимо того в самом городе неспокойно. Киевские купцы и наиболее уважаемые люди получили в свои руки переписку тысяцкого Митрофана Кобылина с ромеями, и выяснилось, что городской глава, фактически мэр, сливал иностранцам информацию по торговле и давал им льготы, каких не было у местных. В связи с этим возмущённая общественность собрала чёрный люд, блокировала подворье Кобылина и заставила его ещё до приезда великого князя сложить свои полномочия.

Такие вот дела. Невесёлые. И это только начало, ибо неизвестные люди подкинули Изяславу Мстиславичу переписку протопопа Исаака Комита с его агентурой, и это новая забота. Придётся теперь великому князю выискивать крамолу среди доверенных лиц, одёргивать зарвавшихся Рюриковичей и как-то разбираться с епископами. Всё одно к одному. И это в то время, когда продолжается война с Гюрги, со степи на Переяславль лезут половцы, которые временно отступили, а в Туровское княжество, где сидит старший сын Изяслава, проникают диверсанты из Галича. Поэтому, лишь примерно представляя себе, что творится в голове великого князя, я могу с уверенностью сказать, что сейчас ему не до пира и мыслями он где-то очень далеко. Сочувствую ему. Но он сам свою дорогу по жизни выбрал. Захотел стать самым главным на Руси, и стал, а теперь огребает по полной. Это судьба.

Моя рука протянулась к копчёному окороку. Я взял кусок и впился в него зубами. Вкусно и сытно. Зубы пережёвывают мясо, а глаза скользят по лицам людей, которые находятся напротив. Большинство из них – воеводы великого князя, с которыми мне сталкиваться не доводилось, но пару человек я знал.

Вот боярин Фёдор Брагин, полноватый брюнет с крепкими мужицкими руками. Хороший вояка и неплохой мечник, сын простого огнищанина, но выбрался из лесов и дослужился до начальника городской стражи в Киеве. Должность немалая и доходная. Молодец, боярин, а если не растеряется, а он мужик головастый, то быть ему тысяцким вместо Кобылина. Для меня это хорошо, ибо общие интересы у нас уже имеются. Так что поддержку ему окажу, и если боярину понадобятся деньги на проставу народным массам, по факту – на предвыборную кампанию, то серебро ему, конечно, ссужу. Причём без процентов, чай не ростовщик.

Рядом с Брагиным сидит невесёлый, осунувшийся Андроник Вран. Он уверен, что убийство Исаака и посольских работников дело рук паладинов. Доказательств хватает, и трупы латинян, в тела которых перед нашим уходом разведчики вонзили ромейское оружие, спафарий лично видел. Значит, как только откроется путь по Днепру в Чёрное море, его доклад полетит в Константинополь. А пока он устраивается на новом подворье. Приводит в порядок дела и тоскует. Впрочем, это не мешает ему гулять по городу, и очень часто Вран тайком задерживается в одном неприметном домике на окраине Киева. Живёт там одна девица-красавица из купеческой семьи, и, насколько я понял, у них с Андроником всё серьёзно. Вот оно, слабое место молодого императорского посла, на которое можно надавить, и я, если понадобится, стесняться не стану. Но это потом, а пока к девушке, которую зовут Любава, приставили ушлую бабушку, которая за малую долю работает на Бравлина Осоку, и всё, что знает подруга Врана, практически сразу становится известно нам. А поскольку ромей с толикой славянской крови делится с полюбовницей всеми своими мыслями, планами и намерениями, то можно сказать, он под колпаком.

Я налил себе мёда. Сделал глоток и почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Обернулся и столкнулся взглядом с великим князем. Матёрый человечище! И в его глазах я прочёл многое. Изяслав знал, что уничтожение ромеев – моих рук дело. Ведь он наверняка уже успел пообщаться с митрополитом Климентом и своими шпионами. Поэтому после пира меня, скорее всего, пригласят в его покои. Что ж, я к этому готов. Поговорим откровенно, а затем можно будет отправляться в степи. Скачок туда и возвращение в Киев, а затем грузимся на драккары и уходим в Новгород.

Великий князь отвернулся, и я снова уткнулся в кубок. Хорош медок, но коварен. Голова соображает, а ноги словно ватные, а потому пока стоп. Чутка выпил, уважил хозяина, который пригласил меня за свой стол, и хватит.

Тем временем гости запели. Затем были приглашены гусляры, не седые деды, как в былинах, а среднего роста мужички, которые довольно-таки ладно и складно спели несколько боевых песен о походах славных Рюриковичей в Хазарию и на Царьград. После чего народ вновь выпил. Опять пошли здравицы, и так пролетело три часа…

Наконец пришла пора расходиться, и меня, как я и ожидал, попросили остаться. Не проблема. Я последовал за слугой и оказался в оружейной комнате великого князя. Я был один и стал прохаживаться вдоль стен да рассматривать клинки и кинжалы. Степные кончары и сабли, прямые азиатские мечи и похожие на них изделия из Европы, клинки киевлян и новгородцев, топоры и шестопёры, кинжалы метательные и для пешего боя. Разнообразие коллекции поражало, и я погладил ладонью один из боевых булатных клинков, судя по рунам у гарды, шведской работы. Покрытая узорами сталь приятно охладила кожу, и в этот момент за своей спиной я услышал голос Изяслава Мстиславича:

– Этот клинок принадлежал моему отцу.

– Хороший меч. – Я отпустил клинок и спросил князя: – Интересно, а кто его сделал?

– Это неизвестно. – Князь, уже скинув парадно-выходной красный плащ, пожал плечами. – Он добыл его где-то на севере, снял с тела павшего в бою викинга, когда ездил свататься к моей матери, и оставил его себе. – Изяслав еле заметно улыбнулся: – Знаешь, Вадим Сокол, когда я вернулся в Киев и поговорил с митрополитом, то первым моим желанием было казнить тебя – больно ты хитёр и ловок. Но потом я подумал, что спешить не стоит, а сейчас думаю, что тебя мне сам Бог послал.

«Было бы забавно, если бы Господь Яхве прислал на помощь христианам ведуна», – подумал я и поинтересовался у Изяслава:

– И что же хорошего в моём появлении лично для тебя, великий князь?

– Ты убрал послов императора. Кроваво и неожиданно. Мне это на руку, хотя сам я на такое никогда не решился бы. Ты укрепил митрополита в мысли, что нам, русичам, необходимо идти своей дорогой, которая не будет пересекаться с ромеями. Ты передал мне письма покойного Исаака Комита и организовал смещение тысяцкого Кобылина, коему я напрасно верил. За всё это тебе моя благодарность.

– Я не трогал ромеев, великий князь, – сразу обозначил я свою позицию.

– Ну да, ну да, – усмехнулся Изяслав. – Кто же в этом признается? Нет таких умников, чтобы объявлять о подобных деяниях. Но я знаю истину, ибо не у тебя одного голова на плечах. Впрочем, я позвал тебя не ради восхвалений. Давай поговорим о делах.

– Не против. Можно и поговорить, княже.

Изяслав, молча, указал на широкую лавку у стены. Мы сели, и он сказал:

– Говори, ведун, что у тебя на душе. Всё как есть, без утайки. Чего ты хочешь от меня и что можешь предложить?

Властитель есть властитель. Прежде всего он думает о государстве и своих потомках, которым хочет передать бразды правления и накопленные богатства. Поэтому религия Изяслава Мстиславича интересовала слабо, только как инструмент. По большому счёту, как и большинству Рюриковичей, ему всё равно, какому богу молиться. Поэтому вопрос христианства можно было задеть мимоходом, а основной упор нужно делать на возвышении его семейства. Для меня это аксиома, и я начал разговор:

– Великий князь, поверь, я думаю о Руси не меньше, чем о Венедии. У меня две родины, и одна из них здесь, в землях русичей. Так сложилось, что я оказался среди варягов, прижился, разбогател, приобрёл некоторое влияние и стал основателем собственного города. Я достиг, чего хотел и о чём мечтал. Однако я понимаю, что в будущем, если его не изменить, двум братским народам, венедскому и русскому, придётся схлестнуться в кровавой сече, которая ослабит нас на радость общим врагам, и западным, и восточным, без разницы. По этой причине я оказался здесь, в Киеве. После чего стал присматриваться к Рюриковичам и в конце концов решил, что если с кем-то и вести разговор, то лишь с тобой, Изяслав Мстиславич.