Читаем без скачивания Кто ответит - Андрей Молчанов

- Так что тут с тебя еще пятерочка, - донеслось до Ярославцева.

- Ну, запиши в долг. - Он встал. - Давай. Поехал я. Дом цел, убедился... слава богу. Поливай грядки. Счет оплатим.

- Карбонатику бы... - заскулил Костя. - А? Я б тебе тоже удружил, знаешь меня...

"Вот бы кого с Докукиным свести..." - подумал Ярославцев.

- Самому надо карбонатик сочинять, - отрезал он, с силой вгоняя печные заслонки обратно в пазы. - Подумай, кстати. Хорошее дело. Денежное.

Такой идеей Костя не проникся, сказал: "за падло!" - то бишь, чересчур трудоемко, но дальнейшие его слова Ярославцев уже не воспринимал. Он был захвачен иным: видом этой деревенской улицы, ее вековой тишью и убогой красотой, таившей в себе некую непознанную тайну... Но почему убога она? Почему покосились дома? Отчего смертной тоской вырождения веет"? Не так все надо, не так!

И вспомнились предместья Праги и Берлина, Брюсселя и Лондона: просторные коттеджи, где каждый цементный шов в кладке выверен до миллиметра, где, глядя на фасад, ощущался свободный объем интерьера; где наконец вспоминалось о больших городах как о чем-то весьма непривлекательном... Малые страны? Уклад другой? Культура? И в этом дело. Но главное - в инерции страны-гиганта и в торопливости ее скроить что-то и как бы, лишь бы успеть в основных "показателях" - подчас голых до схематизма...

Так размышлял он, подъезжая к городу. И снова подумал: ну, уеду. Вольюсь в жующее стадо среднего звена... И приветик? Все?

Решение. Оно полыхнуло зарницей, высветив в кромешной тьме безнадежности единственное для него приемлемое.

Сначала он усомнился, но сомнение растаяло, не успев окрепнуть. И тут же выстроился план - единственно приемлемый...

Из первого же телефона-автомата позвонил Анне. Сказал:

- Слушай внимательно. То, что я говорил, - бред. Полный бред! Не делай глупостей, поняла? И... прости меня. Тогда я был... сумасшедшим.

Она радовалась, пыталась что-то выяснить, уточнить, но он оборвал поток ее слов и возбужденных эмоций.

- Я спешу. Извини. Звонков в ближайшее время не ожидай. - И - повесил трубку.

Задумался. "Москвич-фургончик. Неужели... Началось, продолжается или мерещится? Будем считать - началось. И продолжается.

Он нанес три визита. Три бесполезных, пустых визита к серьезным людям. Выпил пять чашек кофе и поболтал о пустяках. Так было надо.

Вечером, как условливался с Курылевым, заехал к нему.

- А-а, вы... - поднял тот на него равнодушные, но в глубине чем-то обеспокоенные глаза. - Ну, как? Говорили с Докукиным?

- Пробовал, - сказал Ярославцев. - В принципе он не против... - Замолчал, выжидая, что ответит оперуполномоченный.

Покрутив вокруг да около, оперуполномоченный заявил, что в невиновность Ярославцева верит, с Докукиным более никаких переговоров вести не стоит, вора они найдут, и, когда возникнет необходимость, его, Ярославцева, вызовут. Живите спокойно.

Выйдя из отделения, Ярославцев сказал себе:

- Кажется, продолжается... А когда началось?

МАТЕРЫЙ

Дачу новым ее владельцам передавали вдвоем с колченогим Акимычем, старым бывшим вором, служившим на даче ныне в сторожах. Законный уже хозяин - известный композитор, стеснительно предлагал отобедать, затем, спохватываясь, выспрашивал упущенные подробности относительно эксплуатации отопительной системы и водопровода, после снова возвращался к предложению перекусить в честь, так сказать... Композиторская жена вела себя иначе: подчеркнуто отчужденно, обеда не предлагала и к общению не стремилась.

- Достал ты ее ценой, - глядя на нее, шепнул Акимыч Матерому.

Тот снисходительно усмехнулся.

Наскоро попрощавшись с покупателями, сели в машину, и вот в последний раз мелькнула за ветвями яблонь знакомая крыша...

- На квартиру-то меня подбросишь? - спросил Акимыч, жавшийся на заднем сиденье к своему скарбу - двум потертым чемоданам и холщовому мешку с одеждой.

- Акимыч... друг! - сказал с чувством. - Есть просьба. Не хочу тебя подставлять.. сам еле вроде ушел от ментозавров, чтоб они повымерли, от челюстей их ненасытных... Но кой-чего в городе осталось. На одной квартиренции. Просто жаль терять, Акимыч.

- А квартиренция простреливается? - ожесточенно проскрипел старик.

- Вот не знаю... Телефон у соседа молчит, а почему?.. Вдруг уехал, вдруг запой... Ваней его кличут, соседа. А задача, Акимыч, такая. Дам я тебе ключики, войдешь в квартирку; если Ваню застанешь, скажи, просил тебе Матерый передать: все барахло, что в комнате, в коробках, твое, Ваня, в подарок. А если нет там Вани, а другие люди околачиваются, скажешь, человек на улице за троячок намылил меня вернуть ключи хозяину...

- Как лысого причесывать, не учи, - огрызнулся Акимыч.

- Прости, родной, - Матерый засмеялся. Ему в самом деле было весело и отдохновенно. Будто всю предыдущую жизнь выделывал он какую-то затейливую, изматывающую работу, а теперь - конец работе, ну, разве часок еще последний остался, а там, дальше, - долгий век беспечности, свободы и солнца. - Войдешь в комнатку. На подоконнике - кактус. А возле кактуса - леечка. Маленькая пластмассовая... Худая по шву разошлась. Моя фирма делала, - цокнул языком, припомнив. - Возьмешь ты леечку, бросишь ее в пакетик, а после поблуждаешь по городу, отрываясь от возможного.

- Камушки в леечке? - спросил старик. - В пластмассу заварил? Ясно... Боюсь: стар я стал...

- Акимыч... Сделай, родной. Я бы тебе леечку на сохранение оставил, но чего уж - давай откровенно: не двадцать тебе годиков... А я в этот город теперь ни ногой, сукой буду. На риск, думаешь, толкаю? Есть такой момент, да. Но так он всегда есть - вон на машинке сейчас катим, а колесико вдруг да отскочи...

- Тьфу, дьявол, типун тебе... - заерзал старик. Матерый вновь рассмеялся. Громко и чистосердечно, аж в легких захолонуло - отдохнуть надо, к морю надо, ветрами солеными отдышаться... Море. Вспомнил, как еще мальчишкой, после колоний, барачных ночей, заборов в колючей проволоке с бастионами вышек, вернулся к морю. В каком-то давнем июле. Спокойно оно было тогда, прозрачно и тихо. И он вошел в искрящуюся золотом лазурь воды - в одежде, в ботинках. И погладил море... Как старого, верного пса у дома, к которому вернулся из скитаний, боли, тьмы. Море! Сколько же веков он не видел его... Вот на Каспии был недавно, а не видел. Сутолока вокруг мешала, людишки, дела, разговоры-беседы. А где-то вдалеке, декорацией, синь... из которой денежки качались в виде балыков и икорки.

- Ну, а коли засыплюсь? - спросил старик осторожно.

- Да тебе-то что? - отмахнулся Матерый. - Криминала на тебе никакого. И, по- моему, - посерьезнел он, - чисто там. Вчера проезжал - чисто. Знак на подъезде в случае провала должен быть меловая черта. Ан нет черты.

- Э-э, где наша не пропадала! - согласился Акимыч. Только домой сначала давай, барахло сброшу.

Матерый кивнул, сосредоточенно насвистывая разухабистый мотивчик.

Через три часа на условленном месте Акимыч вручил ему заветную леечку.

- Квартира пустая, никого, - доложился старик - Ну, взял вот... А после по городу... до седьмого пота петлял, аки лис от гончей стаи. Но вроде от страху петлял, не от нужды.

- Спасибо, Акимыч. - Матерый стиснул его плечо. - Не поминай лихом. Будет судьба - свидимся.

- Да уж... простились, Лешка! - Старик толкнул дверь машины - Чего там... Осторожно езжай только, спеши в меру... Далеко ведь собрался, знаю...

Матерый проводил его взглядом - старого, хромого, такого одинокого в оживленно спешащей, обтекающей его толпе

Прощай, Акимыч!

А теперь - уходи прочь, пролетай за стеклом, проклятый город-ловушка, город страха и тягостных будней, город-убийца, город-кошмар - да, ты вернешься еще во снах и не раз заставишь вскочить среди ночи с постели с испуганно бьющимся, как птица в силках, сердцем...

На выезде из города у поста ГАИ стояло пять машин видимо, шла какая-то проверка. Двое инспекторов на обочине пристально высматривали в потоке машин одним им только ведомые цели.

Пронесет"? Нет... Лейтенант указал жезлом - приять вправо! Матерый отстегнул ремень безопасности, палец под куртку, привычным движением спустил предохранитель с "парабеллума". Некстати вспомнился перевод названия пистолета: "готовься к войне".

- Ваши документы... - козырнул лейтенант. Принял водительское удостоверение и техпаспорт, бегло просмотрел их. Вернул. - Идите на пост, отметьтесь, - буркнул, отворачиваясь.

- Зачем? Не ночь же.

- Идите на пост, отметьтесь, - раздраженно повторил инспектор. - Ночь, день, какая разница? - И вновь отвел в сторону жезл, останавливая теперь уже "Волгу".

Ну, гады! Матерый прошел в стеклянный куб помещения, осмотрелся - коротко и чутко: двое, очевидно, водители, стояли за спиной капитана, сидевшего возле пульта и переписывающего их данные из документов в журнал. Трое сержантов толклись посередине, обсуждая со смешками и прибаутками какой-то эпизод из служебной практики. Еще один - пожилой, в штатском, но по всему чувствовалось - не гаишник, опер - опытный, битый, сидел на стуле в углу, невнимательно листая брошюрку.