Читаем без скачивания НАЧАЛЬНИК ТИШИНЫ - инок ВСЕВОЛОД

В это мгновение у входной двери призывно зазвонил колокольчик. Все оглянулись.

Звонок хрипло поперхнулся и раздался угрожающий, чрезвычайно сильный стук во входную дверь. Архипыч проснулся и подскочил с лежанки.

– Иду, иду, мил человек! – крикнул он и пробурчал под нос: – И чего это мне последнее время Федор Михайлович сниться стал. Помолиться что ли за него поусерднее? Ох, эти сны, сны, просто беда с ними…

Стучавшим оказался мужчина в дорогом черном замшевом пальто и такой же шляпе. Он сходу напустился на Архипыча:

– Ты что тут, развальня, зря что ли деньги получаешь!? Битых двадцать минут звоню и стучу, а ты не открываешь, мать твою!

– Не ругайте мать, пожалуйста, – мягко, но решительно возразил Архипыч.

– Чего?! Я вот тебя с работы выгоню, тогда поговоришь, ветеран. Ты знаешь, что перед тобой депутат стоит?!

– А по мне хоть депутат, хоть акробат, мне всяк человек брат. Простите за задержку. Спал я. Ведь еще, почитай, шесть часов утра только. Рановато вы все же. А что за дело?

– Дело? – передразнил пришелец. – Не волнуйся, без дела не ходим. К тебе труп Василисы Зеленцовой позавчера привозили?

– Девушку эту убитую? Привозили. А вы ей родственник будете?

Пришелец побледнел.

– Чего мелешь? Какую убитую? Самоубийца она!

– Эх, мил человек, я с покойничками, почитай, полжизни знаком, и по лицу вижу, кто из них сам себя кончил, а кому на тот свет помогли отправиться. У меня своя экспертиза, духовная.

– Короче, эксперт, приготовь ее. Ну гроб там и все, что положено. Я заплачу. У нее родственников нет. Сирота. Послезавтра я ее заберу. Надо же добрые дела делать. Будет и тебе на бутылку. До встречи. Да смотри, этот бред насчет ее убийства при себе держи, а то случайно можешь вслед за ней отправиться, чтобы поточней все узнать, при личной, так сказать, встрече. А-ха-ха-ха.

Дверь за мужчиной в черном с грохотом захлопнулась.

– Да-а, дела, – пробурчал под нос Архипыч. – Ну и типчик. Сам небось ее прикончил, а теперь за трупом приехал. Вот такие вот пироги.

Кряхтя, старик вернулся на еще теплую лежанку. Не раздеваясь, укутался в ватное одеяло, сладко зевнул, перекрестился и заснул.

Каурая кобыла, понукаемая рябым подвыпившим извозчиком, нехотя тащила по петербургской булыжной мостовой коляску, в которой сидел пожилой господин с грустными глазами, высоким лбом, аскетическими скулами и густой бородой.

Глядя на проплывавшие мимо ряды суконных, книжных и церковных лавок, Достоевский размышлял: "Вон у лавки лубочника барышня стоит. Наверное, купит сейчас лубочный Страшный Суд, да Богородицу со Спасителем. Что и говорить, привыкли мы к стилизованному Евангелию: вроде как была Священная история, а вроде как и нет. Просто сказка красивая. Лубок. А ежели Этот Самый Спаситель вот сюда к нам в столицу Российской империи прибыл бы? Если б явился Он пред очи той самой барыни, приняла бы она Его? А я бы принял? Или опять бы мы Его распяли и сделались великими и малыми инквизиторами? Вот ведь вопрос поважнее шекспировского. Подожди, подожди! – оживился писатель. – А идея-то достойна изучения! Может, и в самом деле подобный сюжет в романе вывести? Но допустимо ли? Не предосудительно ли? Что скажет критика?.. Но ведь использование художественных приемов для блага Церкви и проповеди Евангелия допустимо, я думаю. Помнится, в "Истории песнописцев" преосвященнейшего Филарета, читал я, что в гимнографии, как собственно в церковной поэзии, возможно творческое осмысление и пересказ событий Священной истории. Церковные поэты выстраивали целые диалоги между Христом, адом, смертью и дьяволом, сочиняли монологи Пресвятой Богородицы. Только нужно соблюдать одно очень важное условие: все cочиненное должно соответствовать духу Евангелия и церковным догматам… Да, именно – все cочиненное не должно противоречить православному вероучению. С Божией помощью, нужно будет попробовать идею сию применить. Да вот хотя бы в "Братьях Карамазовых". Встроить бы туда такой сюжет. Ну, а чтобы цензура не протестовала против явления Христа в современной России, можно описать такое явление где-нибудь в Европе, скажем, в средние века. Обдумать надо. Вообще, многого я жду от этого романа. Это ведь первая вещь в большой эпопее будет. А цель-то всей эпопеи – показать, что Церковь Христова есть единственный всецело положительный общественный идеал, а для русского общества в особенности; и еще показать,… что Христос жив. Успеть бы".

На сей раз Архипыч проснулся сам. Спал он недолго, часы показывали семь.

"Пора вставать, – подумал старик. – Эх, Федор Михайлович, Федор Михайлович, зря ты волновался. Создали, всё создали… Ты и сам кое-что успел сделать, хотя видно не всё, что задумал. А уж после тебя образ русского Христа как хорошо Нестеров выписал. А недавно и этот еще прозорливец… Как его? Ну, который кино снял про Андрея Рублева. Да… У него там нестеровский Христос ожил и сошел к людям, и по Руси пошел, и получилось прямо по Тютчеву:

Эти бедные селенья,

эта скудная природа -

край родной долготерпенья,

край ты русского народа…

Удрученный ношей Крестной,

всю тебя, земля родная,

в рабском виде Царь Небесный

исходил, благословляя.

Очень верно ты это, Федор Михайлович, подметил, что все cочиненное должно соответствовать евангельскому духу и догматам. А коль не так, то выйдет промашка, как у Булгакова, к примеру. Писатель-то он хороший, но вот Христос у него какой-то ненастоящий получился, неевангельский. А промашка в таком деле недопустима, а то вместо Христа можно людям лже-христа начать проповедовать. Упаси, Господи".

В эту минуту в дверь снова позвонили.

Глава тридцать шестая.

Пророчества

– Звони еще. Там или нет никого, или дежурный дрыхнет, – сказал Влад другу.

– Слушай, а может, вход с другой стороны? – предположил Влас.

– С какой другой? – видишь надпись: "Морг больницы №52". Если ты Василисины слова не перепутал, то нам сюда.

– Иду, иду, – раздался за дверью голос Архипыча.

– Порядок, – обрадовался Влад.

Дверь отворилась, и перед молодыми людьми вырос настоящий старичок-боровичок из русской сказки. Седые с оттенком желтого дыма пряди волос беспорядочно свисали с его головы и почти закрывали лицо. Он был невысоким, сухеньким, но крепким. Добрые голубые глаза светились улыбкой. Только цвет лица был каким-то неестественно смуглым. На старике красовался дырявый замасленный свитер и такие же, притом слишком короткие коричневые брюки. На ногах были одеты огромные, явно не по размеру, ботинки горчичного цвета.

– Здравствуйте, дедушка. Мы к вам по очень важному делу, – объяснил Влас.

– Чаял я, что кто-то за ней приедет. Чаял… – обрадовался Архипыч.

– За кем, за ней? – спросил Влад.

– Ну, вы же за Василисой?

Лица молодых людей вытянулись от удивления.

– Что это я вас на пороге держу, люди добрые. Заходите, перво-наперво чайку попьем.

Архипыч провел обомлевших гостей внутрь помещения и усадил за стол, сооруженный из больших картонных коробок из-под медицинского оборудования. Достав самодельный кипятильник, скрученный из двух лезвий, старик поставил разогревать воду в стеклянной банке.

– Дедушка, а дедушка, а вы откуда про Василису и про нас знаете? – придя в себя, спросил Влас.

– А что я знаю? Ничего я и не знаю. Просто не хотел бы я вашу Василису Прекрасную этому чернокнижнику отдавать.

Влас метнул взгляд на друга:

– Какому чернокнижнику?

– Да был тут один сегодня, ни свет ни заря. Одно слово – чернокнижник! Ничего, ничего, ребятки, сейчас мы чайку попьем, потом Василисочку обрядим, да и заберете вы ее с Богом. Она ведь мученица.

– Откуда ты все знаешь, дед?! – сорвался Влад.

– Ой, мил-человек, – вздохнул Архипыч, – чего я знаю-то? Ничего не знаю. Просто лицо у ней, как у мученицы, как в Четьи Минеях, беленькое… Ну вот и чаек поспел. Наливайте, миленькие, у меня и заварочка есть свежая, два дня назад сделал, настоялась, – радостно приговаривал дед, разливая кипяток по алюминиевым кружкам.

Друзья с недоверием покосились на треснутый фарфоровый чайник со старой заваркой.

– Ждал я вас, добрые люди, ждал. Вот послушайте старика, сделайте милость… У народа русского теперь последняя возможность открывается. Старцами было предсказано возрождение на Руси Православия, да на короткое время. Похоже, время это короткое заканчивается.

– Как заканчивается? – встрепенулся Влас.

– А вот так. Когда безбожие рухнуло, сами знаете, почти десять лет страшная суматоха была. Особенно вначале. Все лопнуло, работу люди потеряли, магазины пустые, кругом обман, закон не действует. Как жить? Вот и потянулся народ в храмы, к Боженьке. Сотнями крестились, венчались, о Боге спрашивали, выхода искали, ответа. Молодые так те прямо крестились и в монастыри шли, а кто в семинарию, а кто и сразу в священство… А потом время прошло, отпустило, поуспокоился народ. Опять прилавки ломятся, да и деньжата стали водиться. Много чего интересного, кроме храма, есть посмотреть, и душа вроде бы не болит. Чего в церковь идти? А еще народ пугают попами на мерседесах. А чего пугаться-то. У нас так говорят: "Попов бояться, в храм не ходить". А люди всё одно боятся. Вот и стала дорожка в храм сужаться. Потому я и говорю, что сейчас дан последний шанс: или туды или сюды, – дед показал пальцем вверх и вниз, – иначе будет попущено Богом такое… похлеще семнадцатого года.