Читаем без скачивания Тайна голландских изразцов - Дарья Дезомбре

Каролин кивнула:

– У них оборот более пятидесяти миллиардов долларов. Там ежегодно обмениваются и покупаются сотни тысяч ограненных и неограненных камней.

– А огранка камней всегда была еврейским бизнесом, – подмигнул ей Симон. – Без рекомендации вас вряд ли туда пропустят, но моя мать, как основательница этого музея, имеет некоторые связи. Думаю, я смогу найти кого-нибудь, кто сумеет вас проконсультировать.

Едва ступив на улицу Пеликанстраат, охраняемую с двух сторон постами полиции, Маша поняла, что попала в другой мир. Пешеходная улочка была совсем коротенькой, голой, без единого деревца, застроенной современными серыми зданиями, и населяли ее явно особенные люди. Евреи с пейсами, индусы в чалмах и немногочисленные рыжие фламандцы быстро переходили от одного дома к другому, держа в руках черные кейсы (иногда пристегнутые наручниками к кисти).

Совсем рядом с Центральным вокзалом вдоль железной дороги грудились лавки, где продавали бриллиантовый «товар»: кольца, цепочки, серьги с разнокалиберными камнями зазывно блестели под яркими витринными лампами. Но лавок было так много, а драгоценности в них столь однообразны, что они казались ненастоящими. Маша, далекая от ювелирного мира, недоверчиво оглядывала ценники. И не испытала никакого девичьего трепета, вызванного желанием обладания.

Однако тут, на Пеликанстраат, все было иначе. Пугающе серьезно. За пуленепробиваемыми дверьми, ведущими во внутренние офисы, стояли неулыбчивые охранники, и по ним было сразу заметно: они здесь совсем не для декора. Мужчины с кейсами исчезали внутри, и все действо было окружено таинственностью и внушительностью. Сделки за теми дверьми проводились на миллионы долларов, а результаты этих сделок, выложенные в пластиковые коробочки, перетянутые банальными резинками, помещались в сейфы или в кейсы и отправлялись дальше по всему миру – в Сингапур, Тель-Авив, Париж, Лондон, Бомбей…

От Маши, позвонившей на входе, потребовали паспорт и сфотографировали в фас и профиль, после чего просканировали и ее саму, и ее сумку. Железный лифт захлопнулся, как сейф, и Маше показалось, что она сейчас задохнется. Но на нужном этаже дверь, к счастью, медленно раздвинулась. За стеклянной перегородкой ее ждал невысокий мужчина с крупными чертами лица: большим носом, большим же ярким ртом и темными живыми глазами чуть навыкате. Он пальцем указал ей на кнопку, установленную снаружи, у лифта. Маша нажала на нее, и две камеры с тихим жужжанием уставились прямо ей в лицо. Дверь со щелчком открылась, и мужчина подал ей полную руку:

– Самуэль Плаченик. Очень приятно.

Маша сделала шаг вперед и услышала еще один тихий щелчок: это за ее спиной закрылась дверь. Плаченик прошел вперед по коридору, одна стена которого оказалась тоже из толстого стекла. За стеклом располагался офис – несколько человек сидели над микроскопами. На разложенных рядом листах кальки сверкали под ярким светом простых «архитекторских» ламп на длинной коленчатой ножке камни разной величины. Осмотрев каждый, работники бриллиантового труда клали их пинцетом обратно, быстро заворачивали эдакой папильоткой и что-то писали простым карандашом…

– Завораживает, не правда ли? – произнес над ее ухом Плаченик и вздохнул. – Конец прекрасной эпохи…

Маша оторвалась от картинки за стеклом:

– Почему конец?

– А, – махнул рукой Плаченик. – Индийцы! Полностью перехватывают бизнес. Конечно, огранка в Азии стоит много дешевле. Сюда теперь везут гранить только очень крупные камни. Да и сама биржа зачахла! Это раньше Антверпен был пересечением крупнейших морских путей, а теперь – конкуренция. И Тель-Авив, и китайцы… – Он расстроенно вздохнул. – Впрочем, не буду забивать вам голову. Мальчик Мириам сказал, что вы интересуетесь Менакеном, так?

Маша не сразу поняла, что под «мальчиком Мириам» он подразумевает Симона, но кивнула: она действительно интересовалась Менакеном.

– Присядем. – Плаченик сделал приглашающий жест в кабинет, похожий на аквариум: две стены в нем были также стеклянные.

Маша осторожно присела на стул, обтянутый старым кожзамом. По центру стула виднелась дырка, явно от сигареты.

Плаченик заметил ее пораженный взгляд и кивнул:

– Мы не продаем здесь люкса, мадемуазель. Люкс – это в Париже, на Вандомской площади. Это там – ювелирные украшения, бархат и деревянные резные панели эпохи Людовика XVI. А у нас тут – исходный материал, полезные ископаемые, которые, как нефть, имеют свой мировой курс. Наше дело – их выгодно купить у основного мирового поставщика – де Бирса, правильно огранить, чтобы при максимальной чистоте камня достигнуть максимального же веса, и – продать. Тем самым ювелирам. Другое дело, что огранка бриллианта – это большое искусство. Вы пришли спросить про бен Менакена, так вот тот Менакен понимал в огранке больше всех из тогда живших огранщиков.

– Вы знаете бен Менакена? – не поверила своим ушам Маша.

– Все в моей профессии слышали о Менакене, – ворчливо подтвердил Плаченик. – Вы могли отыскать про него информацию в Интернете, и не нужно было бы сюда приходить. Но раз уж пришли, скажу. Мало кто из людей рождается гением. Чуть больше на этом свете настоящих трудяг. Так вот, бен Менакен был гениальным трудягой. Мы знаем, что его изгнали с Иберийского полуострова. Возможно, он был марраном…

Маша смущенно улыбнулась, и Плаченик вздохнул, поясняя:

– Марран – прозвище, данное в Испании насильно крещенным евреям. Отсюда и термин «крипто-еврей», по аналогии с первыми «крипто-христианами», обозначающий иудеев, исповедующих свою религию тайно. В общем, мы в курсе, что несколько лет он провел в Венеции, в первом в Европе гетто: Венеция активно торговала с Индией, и именно туда привозили ценнейшие алмазы с голкондских месторождений. Сейчас они давно уже опустошены, а тогда стали известны благодаря раджам, отбирающим для себя любимых самые лучшие камни. Вторые же по качеству алмазы отправлялись в Европу, где узловым городом на их пути и была Венеция. Так что место жительства он выбрал себе более чем логично. Только какая огранка существовала в шестнадцатом веке? – Плаченик сделал паузу, которую Маша должна была заполнить демонстрацией своих глубоких познаний, но она лишь смущенно покачала головой: мол, не в курсе.

– Кабошон, – вздохнул над Машиной серостью Плаченик. – Так называемый округлый полиссаж, без граней. Неплохо подходящий для сапфиров или изумрудов, но совершенно неинтересный для бриллианта. А почему? – И, не ожидая уже от Маши ответа, продолжил: – Потому что бриллиант требует граней, чтобы преломлять свет и посылать его обратно в удесятеренном виде. Тем и знаменит.

– А как же «царапающие камни»? При дворе Елизаветы Английской? – вдруг вспомнила Маша байку от друга детства историка. – Когда в кольцо вставляется камень, ограненный в виде октаэдра – с выступающей острой вершиной. И этой острой вершиной, как карандашом, пишут признания на окнах дам?

Плаченик впервые взглянул на Машу с неким подобием уважения и кивнул:

– Так-то оно так, но ни тот, ни другой вариант к современной огранке не имел никакого отношения. Сами огранщики камней представляли собой ремесленную популяцию, не объединенную в гильдии, и потому в нее допускались евреи. Оттого-то мы по сию пору являемся лучшими специалистами в этой области. Так вот, бен Менакен был гением, поскольку именно он придумал, рассчитал и воплотил в жизнь первую настоящую огранку – «розу». В ней было двенадцать граней, и она, конечно, не блестела так, как современные бриллианты, но худо-бедно распространилась по всему миру, просуществовав до конца XIX века. И сделав Менакена очень богатым человеком. Таким богатым, что он уже мог решать, где он хочет осесть после изгнания из Испании и отъезда в 1550 году из Венеции, которая показала тогда всем странам-соседям «отличный» пример, отселив «своих евреев» в первое гетто. В ту пору экономика качнулась от Средиземноморского бассейна к северным морским путям: Брюгге, Антверпен и Париж стали центрами огранки в Европе. Абрахам выбрал Антверпен – космополитический город, известный своей терпимостью к евреям и протестантам, где еще не боялись инквизиции. Он обосновался здесь, богател, приобрел недвижимость, но тут грянула 80-летняя война с Испанией, и в ноябре 1576 года испанская солдатня ворвалась в город, убив восемь тысяч человек и спалив 800 домов. Тот день вошел в историю под именем «испанской резни». Но это для фламандцев испанская резня была в новинку… Евреи уже знали, каково это, когда ночью вас окружают и, безоружных, предают огню и мечу. И Абрахам понял: не стоит ждать лучших времен. Надо опять бежать. Он распродал все, что имел, и исчез, растворился, не оставив никаких следов.

– Откуда вы это знаете? – с изумлением спросила Маша.