Читаем без скачивания Время Чёрной Луны - Алексей Корепанов

Я положил пистолет на подоконник – уж в своем-то собственном мире можно было обойтись без него – и распахнул окно настежь. Вылез наружу и, повернувшись, протянул руку девушке.

– Илонгли, а не прогуляться ли нам по окрестностям?

Она, проигнорировав мой жест, встала с табурета и без разбегу перемахнула через подоконник, не задев его. Все-таки она оставалась пантерой. Зеленоглазой пантерой-оборотнем, взявшей напрокат молодое женское тело, чтобы не привлекать постороннего внимания. То ли ей понравилось мое предложение, то ли были у нее на этот счет какие-то свои соображения, но она вдруг весело воскликнула: «Догоняй!» – и помчалась над травой к кусочку парка культуры и отдыха, проступившему тут, в этой реальности, сквозь радужные клубы иных просторов и времен.

Я побежал следом за ней, стараясь не сбить дыхание, но не смог выдержать предложенный ею темп и добрался до скамейки с самочувствием древнегреческого марафонца, принесшего весть о боевой победе. Плюхнулся на изрезанные ножами отдыхающих доски, шумно дыша и вытирая пот, а девушка, с ногами забравшись на скамейку, сидела в позе будды и, закрыв глаза, нежилась на солнышке.

Отдышавшись, наконец, я расстегнул куртку, закинул ногу на ногу и тоже погрузился в нечто подобное нирване.

Парк был самым обыкновенным и вроде бы действительно тем самым, что простирался в трех кварталах от моего железобетонного многоэтажного строения с заплеванными подъездами и провонявшими мочой лифтами; во всяком случае, ничего необычного типа антаресских болтливых многоножек или хищных прыгающих растений-охотников с планеты Форматрея в нем пока не наблюдалось. Похоже, что мы попали в начало или середину мая, в ту чудесную хрупкую пору, когда миновали уже холодок и сырость весны, но не наступило еще время летнего зноя, пыльных ветров и удушливого запаха размякшего асфальта. Деревья с молодой листвой тянулись к чистому небу, газоны были покрыты проклюнувшейся зеленью, и где-то за еще не подрезанными кустами тарахтела газонокосилка и в воздухе витал свежий аромат только что скошенной травы. В коричневой воде искусственной лужи, зажатой высокими бетонными стенами, застыли какие-то грязно-серые комья, похожие на разбухшую вату, и все равно даже этот убогий водоем можно было при желании принять за тихое лесное озеро, где на рассвете плещутся русалки, а в черном омуте под корягой спит и видит волшебные сны сам косматый Хозяин Вод.

Еще почти неодетым был парк, и вдалеке, в просветах между деревьями, время от времени проплывали пятна троллейбусов, но на это не хотелось обращать внимания. Парк был единственным островом зелени в недрах грязного пыльного города, и я по-своему любил его, хотя он тоже был искусственным образованием, возникшим на месте степи, простиравшейся когда-то до самого моря.

Я сидел на скамейке рядом с девушкой-иномирянкой, и впитывал парк глазами и ушами, носом и кожей, и еще ста двадцатью пятью органами чувств нескольких десятков существ, пребывавших во мне, и мысли мои были ленивыми и вялыми; они, пошевеливая плавниками, медленно кружили в глубине только потому, что не могли прекратить свое движение, только потому, что были мыслями.

Я сидел и лениво думал о том, что совершенно напрасно вдаюсь в описание парка; никакое описание не сможет передать моих ощущений, не сможет помочь другому увидеть то, что вижу я, если только тот, другой, не бывал здесь, в парке, не сидел на скамейке у водоема. И даже этого недостаточно. Все ведь зависит от со-участия, со-переживания, со-звучия, наконец. Каждый видит по-своему, и хотя все мы, вроде бы, живем в одном мире, но на самом деле – в своих, разных, отличных друг от друга мирах, и потому просто обречены на непонимание. Нельзя абсолютно слиться с другим индивидуумом, не получится, как ни пытайся, потому что, наверное, это есть один из придуманных кем-то или чем-то законов мироздания, его постулатов, которые нельзя ни объехать, ни обойти. И не поможет ни самый красочный рассказ, ни самое яркое описание – в любом случае, я-слушатель, я-читатель представлю это не так, как представляет рассказчик или автор, а сообразно своему собственному мироощущению. «Другому как понять тебя…» Непонимание. Изначальная невозможность понимания. Один из элементов нерукотворной конструкции, из которой вырастает Черная Триада.

Наверное, тут нет повода для скорби, лениво думал я, прищуренными глазами изучая отражение солнца в искусственном водоеме. Вопрос: пишет ли писатель для кого-то – или, в первую очередь, для себя? Отражает себя, но при этом, пусть даже не осознанно, а подсознательно надеется на то, что кто-то другой, посторонний, признает его отражение своим; что эхо его, писателя, внутреннего звука станет со-звучно кому-то другому, постороннему. Так все-таки: для себя – или для других?

Я лениво усмехнулся. Крути не крути – но никуда не деться от невозможности полного понимания. Так устроен мир. Сей мир. Впрочем, не стоит, наверное, придавать всему этому особого значения, потому что очень многие из двуногих существ без перьев и с плоскими ногтями, населяющих сей мир, вообще не имеют какого-то индивидуального видения как сего мира, так и других миров. И прекрасно без этого обходятся, и живут себе, поживают, не суша мозги проблемами мироздания. Вон, пожалуйста, – идут себе через мостик, бродят по аллеям, поплевывают в водоем и не видят, не хотят видеть, не могут видеть, что тут, рядом, не более чем в ста метрах по прямой, – иной мир: чужое небо, чужая лужайка, наш с Илонгли домик на лужайке, и птица Рон стоит на крыше, поблескивая глазом…

Я лениво подумал, что зря, наверное, пустился в эти рассуждения. Сидел бы да грелся на майском солнышке, да наслаждался выпавшей передышкой.

Однако необязательные эти рассуждения на солнышке позволяли сделать еще одно предположение насчет природы давнего парадокса, получившего, как известно, наименование астросоциологического, или парадокса «молчания Вселенной». Может быть, вовсе не потому молчат иные звездные миры, что нет там жизни, плохо ищем или просто не умеем различить сигналы чужого разума в шумах космоса. В нашей Вселенной, возможно, вполне достаточно цивилизованных планет, только не шлют они никаких сигналов в космические дали. Не шлют в силу одной-единственной причины, которую можно пусть грубовато, не очень научно, но точно наименовать «прогрессирующей быдлизацией общества». От слова «быдло». В нашем мире, на нашей планете, со времен доисторических до времен новейших постоянно шел и продолжает идти процесс роста народонаселения при постоянном же уменьшении удельного веса мыслящих личностей. Планету буквально заполонила размножающаяся безликая масса со стандартным узким набором потребностей и желаний, которые практически не меняются на протяжении веков по своей сути, изменяя лишь форму в соответствии с уровнем развития общества. Пройдет совсем немного времени – и большинству просто в голову более не взбредет не то что искать или посылать какие-то сигналы, а даже просто глядеть в звездное небо. Зачем? И меньшая часть, горсточка мыслящих никогда не сможет переубедить эту безликую, замкнутую в себе массу двуногих без перьев и с плоскими ногтями. Быдлизованное (быдлизированное?) общество может считать себя (и считает себя) весьма преуспевающим, и ему на веки веков хватает и будет хватать самого себя. И какие там звездные корабли, какой там прорыв в космические дали – имело оно в виду космические дали… Процесс быдлизации вполне закономерен и обязателен для всех обитаемых миров нашей Вселенной, и это, к сожалению, есть тоже придуманный кем-то или чем-то постулат.