Читаем без скачивания Русский камикадзе - Рощин Валерий Георгиевич

Глава 3

/18 июля/

Он отсыпался почти двое суток. Пробудившись на четвертый день отпуска, постоял под холодным душем, неспешно позавтракал. С той же ленивой медлительностью, которую позволял себе нечасто, подошел к окну; глядя на ребятню, гоняющую мяч по двору, задумался…

В бумажнике Белозерова хранился свернутый листок из блокнота Филатовой. На одной его стороне значился номер сотового телефона лейтенанта Топоркова, на другой — номер мобильника Ирины. Теперь было самое время объявиться, свалиться ей на голову и, не давая опомниться, куда-нибудь пригласить. Потом уж попытаться отыскать Бритого и остальных приятелей.

Палермо вынул из кармана брюк бумажник, отыскал заветный листок, подошел к телефонному аппарату и в нерешительности остановился, вспомнив причину их давней размолвки…

В день получения небывалого барыша, впервые «срубленного» с десятка владельцев ларьков, приодетый в новенький костюмчик Павел спешил в подвал, где Зубко задумал отметить славное событие. Но, выйдя из своего подъезда, внезапно столкнулся с Ириной…

— Привет, — ошалело уставился он на девушку.

— Здравствуй, Паша, — в свою очередь смутилась она его безукоризненного внешнего вида. — А я к тебе шла. Поговорить хотела… Ты, наверное, занят?

Ранее она никогда к нему не приходила, да и сейчас время для визитов было достаточно поздним. Отношения меж ними к сему дню сделались еще ближе, теплее — Павел после школы провожал девушку до дома; иногда приглашал в кино; во время урока мог позволить себе осторожно прикоснуться к изящной ладони, лежащей на парте. Она же по заведенному правилу списывала у него домашние задания по не любимым ею предметам; с некоторых пор отвечала взаимной приязнью — не стесняясь встречных прохожих, брала под руку по дороге из школы; с искренним восхищением взирала на соседа, когда тот с легкою непринужденностью отвечал у доски. А недавно у подъезда нежно прикоснулась пальчиками к щеке и робко ответила на первый поцелуй.

Он хотел было чмокнуть ее в щечку и на этот раз, да она отстранилась и сдержанно предложила:

— Пойдем, прогуляемся.

— С удовольствием.

Филатова была чем-то озабочена, расстроена. Они молча прошли длинным двором и направились к аллейке деревьев с давно облетевшей желто-красной листвой.

— Так что же случилось? — нарушил он затянувшуюся паузу.

Чуть отвернув миловидное лицо в сторону, Ирина негромко произнесла:

— На прошлой неделе мой отец дважды видел, как ты провожаешь меня из школы.

Отец ее работал в городской прокуратуре, должность занимал немалую и человеком слыл строгим, беспристрастным…

— Разве это воспрещается? — подивился молодой человек.

— Нет, конечно.

— Тогда… в чем проблема?

Она помолчала, нервно покусывая красиво очерченные губки, нерешительно и скоро взглянула на юношу; вздохнула:

— Он очень ревностно относится к моим знакомствам. И потом ты же знаешь, где он работает. Так вот… Папа выдержал несколько дней — должно быть, проверял по своим каналам: кто ты есть, и… сегодня неожиданно выдал ультиматум.

— И что же ему не понравилось? — отчеканил помрачневший Пашка. — Что мой отец вкалывает инженером на заводе, а мать — простой научный сотрудник?

— Не о том ты, Павел!

— Тогда какой же ультиматум он мог выдвинуть?

— Даже не знаю, как об этом сказать, — опустив голову, прошептала она.

— В общем… либо ты уходишь из компании Зубко, либо мы с тобой больше… никогда… и ни при каких обстоятельствах…

Леди Фи опять замолчала, а Белозеров шагал рядом и, всматриваясь в идеальный девичий профиль, с грустью сознавал, что их сказочно прекрасный и невинный роман, кажется, завершается. Завершается, так толком и не начавшись. Ведь выполнять навязываемую кем-то волю Палермо отнюдь не собирался. Из принципа не собирался…

Странно, но в душе в эту тяжелую и непростую минуту не зародилось сомнений, а холодная голова продолжала продуктивно и четко работать. В Ирину он был влюблен, но последствия этой влюбленности виделись Белозерову размытыми и неясными. А вот без пятерых новых друзей своего будущего он в ту минуту не представлял вовсе.

— И каким же образом я, по мнению твоего папы, должен исполнить требование? — печально усмехнулся он, скорее для проформы интересуясь деталями. — Мы с Зубко и его командой одноклассники, так что же — и в школе не встречаться?

Филатова напряженно безмолвствовала, глядя под ноги. Тогда он снова заговорил с нескрываемым сарказмом:

— И ты, конечно же, как и следует послушной дочери…

— Я не знаю, Паша, как быть! Не знаю… — вдруг перебила она его насмешливую фразу. — Поверь, мне очень тяжело все это говорить.

В голосе ее прозвучало столько отчаяния, что Павел устыдился своих слов.

— Ладно, Ир. Все эти ультиматумы — сплошная родительская показуха, — примирительно сказал он, опять нащупав ладонь девушки и легонько ее сжимая. — Мне отец с матерью тоже многое не разрешают. Да одно дело запретить, а другое — проверить.

— Но ты ведь и сам должен понимать, что твоя дружба с этой компанией до добра не доведет. Мой отец неспроста взбеленился — видимо узнал какие-то подробности о ваших похождениях.

— Ирочка, если бы об этих подробностях кто-то мог узнать, то нас бы давно свезли в ментовку…

Она в ужасе отшатнулась:

— Господи!.. Что ты такое говоришь?! Значит, то, что про вас рассказывают — правда!?

— Нет, не совсем. То есть ты не так поняла… Нету этих подробностей — в природе не существует, потому что ничего ужасного мы не вытворяем…

Но Филатова замкнулась и резко повернула к своему дому. Палермо по-прежнему шел рядом с ней, однако все дальнейшие его попытки разговорить, успокоить, задержать ее, были тщетны. Она будто не слышала его и упрямо шла к восточной окраине поселка Солнечный. Лишь перед подъездом своего дома внезапно остановилась; повинуясь последнему порыву, обвила шею руками, тронула теплыми влажными губами уста Павла. Он с радостной нежностью обнял ее за талию, прижал к себе, хотел что-то сказать, да вдруг услышал тихое «прощай».

А спустя секунду Ирина исчезла в темном проеме открытой настежь двери…

Вот тогда-то и состоялась та незабываемая ночь в подвале. То ли с перепою, то ли от обиды на Филатову, Палермо остался в подземном пристанище до утра, где рекой лилось спиртное, стол ломился от обильной закуски, и где внезапно повеяло ароматом вожделенного и не вкушенного им доселе наслаждения. Тем вечером и той ночью, он ни о чем не жалел. Некогда было жалеть от разом свалившихся сильных впечатлений.

Выпито в тот вечер было чрезмерно много, до того много, что никто из них к середине ночи не сохранил способности мало-мальски соображать, контролировать поступки. Ни веселая, заводная Юлька, неожиданно взобравшаяся на стол для исполнения эротических танцев на виду у парней, очумело наблюдавших за похотливыми движениями подружки; за тем, как она, дразня и входя в раж, потихоньку снимает с себя одежду. Ни лидер банды Бритый, сгребший танцовщицу в охапку и бросивший на диван после того, как та рассталась с последним бастионом — узкими черными трусиками — темные чулки и туфли на высоких каблуках были не в счет. Ни Валерон с Ганджубасом, отчаянно заливавшие хохочущую Майскую шампанским из бутылок в ответ на ее театрально-капризное заявление о желании немедленно принять душ. Ни сам Павел, впервые в жизни прикасавшийся к нагому и податливому женскому телу…

Первым, на правах главаря, неторопливо расстегивал штаны Зубко. Остальные облепили со всех сторон пьяную девчонку, томно улыбавшуюся и будто специально выставлявшую на всеобщее обозрение свои прелести. Похоже, ей безумно нравилось находиться в центре внимания, пусть даже оно и являлось следствием в высшей степени экстравагантного и вульгарного поведения. Никак не желая остановиться, она все более распалялась сама и распаляла молодых парней — с готовностью подставляла каждому для поцелуев губки, послушно раздвигала ножки, лишь чья-то ладонь касалась живота ее или бедер. Кто-то приподнимал Юльке голову и, нещадно проливая вино на без того уж мокрое тело, поил из фужера. Кто-то слизывал с еще не набравшей должной формы груди шампанское. Кто-то задирал вверх ее стройные ножки и стягивал мокрые чулки… Кто-то разглядывал и нетерпеливо ощупывал…