Читаем без скачивания Взгляд - Клэр Мерле

Она кивнула:

– Мой отец – Эшби Барбер.

Брови Коула взлетели к самым волосам, но его изумление быстро сменилось пониманием.

– Ну да, пару лет назад были разговоры об обручении Джаспера с дочерью Эшби Барбера, Арианой! – сказал он. – Я и не понял. До меня не дошло.

Ана пожала плечами. Если Коул только в последнюю минуту попытался прийти Джасперу на помощь, то мог и не знать, кто отец невесты Джаспера.

– Ну вот, – продолжил он, – работу твоего отца и все, связанное с исследованиями относительно анализа на Чистоту, финансировала одна из крупнейших фармацевтических компаний Европы. И это было сделано в то время, когда обычные люди потеряли всякое чувство уверенности и надежду на будущее.

– «Новастра»! – пробормотала Ана.

– Совершенно верно. В «Новастре» увидели свой шанс. И извлекли из него немалую выгоду. Но продолжали ходить слухи о том, что так и не удалось найти никаких наборов генов, которые можно было бы считать ответственными за Большую Тройку, не говоря уже о других болезнях. Это не остановило «Новастру». В компании появилась идея, участники проекта не собирались отступать.

– Но неужели можно подделать нечто столь значимое?

– «Чем крупнее ложь, тем охотнее в нее верят». Это слова правой руки Гитлера. Так случалось на протяжении всей истории. Человеческие жертвоприношения, охота на ведьм, нацизм.

Ана легла на спину и скрестила руки на груди. Жидкая грязь затекла ей на шею и под волосы.

Может ли все это оказаться ложью? Не поэтому ли ее отец так решительно требовал, чтобы она обманывала систему? Не поэтому ли он запретил ей пить какое бы то ни было профилактическое лекарственное средство?

Из-за анализа на Чистоту она почти три года старательно избавлялась от любых иррациональных мыслей, загоняла свои эмоции в хорошо скрытую нишу, где должны были бы находиться ее душа и сердце.

И все это время Джаспер считал, что с ней все в порядке, – и не говорил ни слова! Может быть, он использовал ее для того, чтобы подобраться к ее отцу?

– Ариана! – Зов Коула пробился в ее сознание, но она словно оказалась на дне пещеры, заполненной водой. А он с тем же успехом мог окликать ее из расщелины в скале, расположенной где-то очень и очень высоко. – Что с тобой?

Она не потрудилась ответить. Если она останется здесь лежать, то со временем ее тело продавит в земле впадину, сгниет, распадется, сольется с почвой.

– Ариана!

У нее кружилась голова. В звездной тьме ее разума заговорил кто-то другой – так ясно, словно они стояли рядом в одной комнате.

– Не доверяй ему.

Тэмсин!

Они сидели в школьном театре, закинув ноги на спинки кресел. Шла последняя неделя весеннего полугодия последнего, одиннадцатого класса. А через четырнадцать недель Тэмсин исчезла. Школьный концерт закончился полчаса назад. Чистые парнишки и молодые люди из всех одиннадцати Общин Лондона пили соки в гимнастическом зале с соученицами Арианы. За исключением Джаспера. Джаспер ушел почти сразу же после финальной песни.

– Он сказал тебе, – продолжила Тэмсин, – что собирается перевестись из Оксфорда в Дарем и получать диплом юриста там. А из Дарема ему будет слишком дорого приезжать сюда, так что он не появится здесь до следующего лета. Он тебя избегает.

– Нельзя ожидать, что он моментально оправится после смерти брата.

– Ана, прошло уже больше года! Извини, но либо он морочит тебе голову, либо у него серьезная проблема.

– У Чистых не бывает серьезных проблем.

– Еще как бывает! – заявила Тэмсин.

– Но настоящих болезней у них не бывает.

– Во времена Шекспира люди сходили с ума из-за разбитого сердца или смерти любимых. Почему сейчас все должно быть иначе?

– Потому что мы знаем, что эти события – всего лишь пусковой механизм. Разбитое сердце может привести к самоубийству только в том случае, если у тебя Большая Тройка, маниакально-депрессивный психоз или…

Тэмсин покачала головой:

– Уж ты-то должна знать правду лучше других! Сколько девиц из нашего класса смогли бы пройти одну из тех проверок, которые тебе приходится проходить каждый месяц?

– А им и не надо ее проходить.

– Почему?

– Потому что, даже если у них есть симптомы, у них нет генетических структур, которые приводят к болезни, а значит, она не разовьется.

Тэмсин вздохнула.

– В любом случае, – заявила она, – тебе было бы лучше обойтись без Джаспера.

– Мне будет лучше в Городе со всеми теми Психами, которые пыряют друг друга ножами и умирают от голода?

– Ты преувеличиваешь.

– Откуда ты знаешь?

Тэмсин промолчала. Ана задумалась о своей лучшей подруге. Она знала, что Тэмсин иногда сопровождает своего отца в Город, где они закупают товары для своего магазина, и пару раз Тэмсин намекала на то, что ей позволяли бродить там в одиночку. Ана совершенно не понимала, почему кому-то может захотеться это делать.

Как теперь стало ясно, Тэмсин оказалась права насчет Джаспера. Не следовало ему доверять. Она была наивна, и ей хватило тщеславия решить, что красивый, богатый, выгодный жених Джаспер Торелл ради нее откажется от своей безупречной жизни. Вот только, похоже, он не считал свою жизнь безупречной…

Ана пришла в себя, почувствовав, что Коул взял ее на руки и куда-то несет. Она стала его отталкивать, уверяя, что может идти самостоятельно. Они вернулись на борт «Энкиду». С облегчением увидев, что в кубрике никого нет, она легла на диван. Коул укрыл ее несколькими одеялами.

Все факты подтверждали объяснения Коула, как бы самой Ане ни хотелось обратного. Кто бы ни захватил Джаспера – психпатруль или смотрители, – они, видимо, выполняют указания Коллегии, защищая анализ на Чистоту, так что вряд ли вернут ему свободу. Ана представила себя пожилой женщиной, ведущей призрачную жизнь в Городе. Одинокой. В окружении людей, которые ведут себя как безумцы, независимо от того, так ли это на самом деле. И ей придется жить в страхе, ожидая, что в один прекрасный день психпатруль явится за ней, потому что ей известно, что они сделали с Джаспером.

Она продолжала лежать, погруженная в горькие мысли, но какой-то уголок ее сознания отреагировал на музыку. Нечеткие, глухие ноты. Они прикасались к ней, словно трепещущие крылья ангелов. Они вливались в нее, теплые, как солнечный свет.

Влажный сук в пылающей топке затрещал, загораясь. Она вдохнула дым от поленьев и позволила музыке постепенно вернуть ей целостность: каждая нота скрепляла ее, словно крошечный колючий стежок. Когда мелодия стала печальнее и таинственнее, она перевернулась на живот и подтянулась на диване, чтобы посмотреть через подлокотник.

Коул сидел у пианино спиной к ней. На книжной полке горела лампа, мягко очерчивая его лицо и бросая тени на пальцы, снующие по клавишам.

Она стала его рассматривать, невольно пытаясь понять, каким образом человек, который рос у опекунов, в приюте и замкнутой секте, может вот так играть.

Музыка затрепетала, словно пламя свечи на ветру: ноты неуверенно мерцали. Прозвучал финальный аккорд, чуть продлился и погас. Коул опустил руки и мгновение сидел неподвижно.

– Ты еще здесь? – спросил он, нарушая странную и значительную тишину.

– Да.

Она села, плотно завернув одеяла вокруг плеч. Ей было трудно заставить себя посмотреть на него. Она была слишком потрясена музыкой и стеснялась своего недавнего срыва.

– Я никогда раньше эту пьесу не слышала, – сказала она. – Как она называется?

– «Ясновидение».

– «Ясновидение», – повторила она, стараясь запомнить.

Встав на диване на колени, она посмотрела через плечо Коула на ноты. Нотную бумагу покрывали какие-то странные знаки. Он опустил крышку пианино и повернулся на табуретке, так что они оказались лицом к лицу. Их разделяло всего сантиметров тридцать. С такого близкого расстояния Ана рассмотрела шрам, рассекавший его левую бровь, ямочку на подбородке, квадрат татуировки на шее. Ее взгляд невольно задержался на изгибе его нижней губы. Губа растянулась в улыбку. Внезапно поняв, что уже долго разглядывает его, она отстранилась.

– Ну, – спросил он, – как тебе вещь?

Ана повернулась к огню и стала смотреть на язычки пламени за почерневшей дверцей печки.

– Когда я слышу такую музыку, – ответила она, – мне бывает трудно поверить, что мир материален, что есть только вот это, – взмахом руки она указала на кубрик и все те материальные объекты, которые их окружали. – Потому что есть что-то, чего мы не знаем, но что запечатлевается в музыке. Это все-таки есть. Это можно почувствовать.

– Да, – согласился он, – совершенно верно. – У нее за спиной заскрипела табуретка, потом что-то стукнуло. Он начал рыться в вещах, сложенных на деревянной полке, прибитой к стене, и наконец достал футлярчик с дискетой, она была размером с ноготь большого пальца. – Это запись «Ясновидения», – сказал он, передавая ей футлярчик. – Оставь себе.