Читаем без скачивания Крушение власти и армии. (Февраль-сентябрь 1917 г.) - Антон Деникин

До открытого восстания дело не дошло: благоразумная часть населения, если не из побуждений лояльности, то учитывая последствия междуусобной борьбы, в особенности теми методами действий, которых можно было ожидать от распущенной солдатской и матросской вольницы, удержала край в известных границах.

Весь май и июнь протекали в борьбе за власть, между правительством и самочинно возникшей на Украине Центральной Радой, причем собравшийся без разрешения 8 июня, Всеукраинский военный съезд потребовал от правительства, чтобы оно немедленно признало все требования, предъявляемые Центральной Радой и съездами, а Раде предложил не обращаться более к правительству, а немедленно приступить к созданию автономного строя Украины. 11 июня объявлен универсал об автономии Украины, и образован секретариат (совет министров), во главе с Винниченко. В результате переговоров послов Правительства, министров Керенского, Терещенко и Церетелли с Радой, явилась декларация Временного правительства 2 июля, которая, предрешая постановление Учредительного собрания, признавала (с некоторыми оговорками) автономию Украины. Центральная рада и секретариат, захватывая постепенно в свои руки управление, создавали на местах двоевластие, дискредитировали общерусскую власть, вызывали междуусобную рознь, и давали моральное обоснование всяким проявлениям отказа от исполнения гражданского и военного долга перед общей родиной. Мало того, с самого начала своего существования, Центральная Рада таила в себе немцефильские симпатии, и имела несомненную связь через «Союз освобождения Украины» с генеральными штабами центральных держав. Учитывая обширный материал, собранный Ставкой, полупризнание Винниченко французскому корреспонденту о немцефильских течениях в кругах Рады, и наконец, доклад прокурора Киевской судебной палаты в конце августа 1917 года, я нисколько не сомневаюсь в оценке той преступной роли, которую играла Рада. Прокурор жаловался, что полное разрушение аппарата контрразведки и уголовного сыска не дают прокурорскому надзору возможности разобраться надлежаще в обстановке, но что все нити немецкого шпионажа и пропаганды, бунтов украинских войск и течения темных сумм – несомненно австро-германского происхождения… ведут и обрываются возле Центральной Рады.

Правительство не считало возможным, до Учредительного собрания, установить автономные начала и в сфере областного управления[92]. Правда, были созданы Туркестанский и Закавказский комитеты в целях устроения и гражданского управления этих областей. Первый – с правами генерал-губернатора, второй даже «с правами Временного правительства». О деятельности их у меня мало данных. Во всяком случае, полная неопределенность прав и обязанностей этих областных комитетов, и вторжение их в область власти военной, особенно вредное на Кавказском фронте – с одной стороны, засилие над ними советов рабочих и солдатских депутатов – с другой, – все это отнюдь не способствовало нормальной их деятельности. По крайней мере, Туркестанский комитет, через месяц после своего назначения, обратился уже с воззванием к населению области, что ввиду трений с Ташкентским советом и Сыр-Дарьинским комитетом, он просит Временное правительство об увольнении. Дальнейшая жизнь области представляет длительное состояние беспорядков и мятежа.

Правительство, как я уже говорил, проявляло полнейшее игнорирование Верховного главнокомандующего, даже в таких вопросах, которые непосредственно затрагивали его компетенцию, как управление областями театра войны. О создании, например, Закавказского комитета и назначении генерала Аверьянова, с совершенно неопределенными функциями, военным комиссаром на Кавказ, Ставка узнала только из газет. Генерал Алексеев 10 мая, по жалобе генерала Юденича, вынужден был телеграфировать министру-председателю, «прося поставить его в известность о положении, выработанном и утвержденном, правах и обязанностях особого Закавказского комитета[93]; устранить всякое вмешательство комитета в оперативные и внутренние дела армии, со всеми ее учреждениями, предоставив надлежащую власть войсковым начальникам». Без (соблюдения) этого условия, – заканчивалась телеграмма, – нужно уничтожить войсковых начальников, и их дело передать комитетам».

Точно так же, без ведома Верховного главнокомандующего, состоялось назначение комиссаром Галиции и Буковины Дорошенко, и без всякого участия Ставки разрабатывалась «схема управления» этими областями, хотя комиссар в военном отношении был подчинен главнокомандующему Юго-западного фронта. Такое игнорирование верховного командования вызвало подражание со стороны второстепенных агентов правительства: тот же Дорошенко, вызванный генералом Алексеевым в Могилев, отказался приехать за недосугом, и проследовал непосредственно в Киев, для согласования своих действий с украинскими кругами.

Министерство внутренних дел – некогда фактически державшее в своих руках самодержавную власть и вызывавшее всеобщую ненависть – ударилось в другую крайность: оно по существу самоупразднилось. Функции ведомства фактически перешли, в распыленном виде, к местным самозванным организациям.

История органов министерства внутренних дел имеет большое сходство, во многом, с судьбой военного командования.

5-го марта, министр-председатель отдал распоряжение о повсеместном устранении губернаторов, и исправников и замене их, в качестве правительственных комиссаров, председателями губернских и уездных управ, а также о замене полиции милицией, организуемой общественными учреждениями. Эта мера, вызванная общим ненавистным отношением к агентам прежней власти, в сущности, была единственным реальным волеизъявлением правительства, потому что до сентября месяца не было установлено, в законодательном порядке, положение комиссаров, а инструкции и распоряжения правительства имели, в общем, лишь академический характер, так как жизнь шла своим путем, регулируемая, или вернее, разрушаемая местным революционным правотворчеством.

Должность правительственных комиссаров с первых же дней стала пустым местом. Не имея в своем распоряжении ни силы, ни авторитета, они были обезличены совершенно, и попали в полную зависимость от революционных организаций. Вынесенное «неодобрение» прекращало фактически деятельность комиссара. Организации избирали нового, и утверждение со стороны Временного правительства являлось простою формальностью. В течение первых шести недель, таким путем было устранено 17 губернских комиссаров, и множество уездных. Позднее, в июле, управляющий министерством внутренних дел Церетелли[94] оформил этот порядок, приглашая циркуляром местные советы и комитеты указывать ему желаемых кандидатов, вместо не соответствующих своему назначению комиссаров. Таким образом, представителей центральной власти на местах не стало.

Если в начале революции так называемые «общественные комитеты», или «советы общественных организаций», представляли из себя начало действительно общественное – представительство союза городов и земств, думы, профессиональных союзов, кооперативов, магистратуры и т. д., то обстановка значительно ухудшилась, когда эти общественные комитеты распались на организации классовые и партийные. Власть на местах перешла к советам р. и с. депутатов, и местами – к насильственно, до введения закона, «демократизованным» социалистическим думам, мало чем отличавшимся от полубольшевистских советов.

Бытописатель русской смуты едва ли почерпнет поучительные примеры из лоскутной деятельности этих учреждений, где невежество, бесхозяйственность, провинциальный эгоизм, вопиющее нарушение самых элементарных свобод и права, прикрывались «волею революционной демократии». Местные советы рабочих и солдатских депутатов, – усвоили себе все навыки ушедшего абсолютизма, с той только разницей, что худшие представители прежней власти, все же чувствовали над собой иногда карающую десницу, тогда как советы были абсолютно безответственны. Эта коллегиальная безответственность прикрывала ошибки невежд, и преступления людей злой воли. При этом советы распространяли свою компетенцию на все области управления и жизни, даже на церковную[95].

Страна, как и правительство, как и армия, попала под власть советов. Прав был комиссар Москвы, Н. Кишкин, который считал совершенно безнадежным строительство местной власти, пока власть самого Временного правительства не станет национальной, единой и независимой от каких-либо партийных и классовых организаций.

В дальнейшем, предполагалось все функции активного управления передать демократизованным земским и городским управлениям, а за комиссарами сохранить только правительственный надзор за законностью действий указанных органов.