Читаем без скачивания Мистерии доктора Гора и другое… - Александр Половец

…Помню, в июле 84-го, вернувшись из очередного рейса, шел я по улицам Калининграда. И у дверей каждого магазина, где были открыты отделы, торгующие спиртным, я видел очереди, иногда превышающие сотню человек — женщины, старики, молодежь. Шум, ругань, гвалт… Как мне потом рассказывали, в этот день в магазины города выбросили дешевое вино — «Агдам». И вся свободная часть населения сочла полезным запастись «бормотухой» — так называют в народе все, что продается под видом недорогих крепленых вин и способно на какое-то время одурманить сознание. Все, что помогает забыться…

Кстати, эта традиция — пить до одурения (неважно что, был бы эффект) — находит свое продолжение и в дальних рейсах. Помню, в один только сезон и только из нашей Калининградской флотилии было уволено 26 капитанов рыболовных судов (не считая огромного числа матросов) — за пьянку на корабле или во время заходов в порты. Большинству уволенных закрыли визы загранплавания. А вскоре начальство пришло к ошеломляющему выводу: если так будет продолжаться и дальше, придется уволить весь плавсостав флотилии — в море будет идти просто некому…

Дождался я, наконец, следующего рейса — не промыслового на этот раз, а транспортного — мы перетаскивали один из старых пароходов, проданных испанцам, загрузив его какими-то товарами, чтобы не гнать порожняком. Прошли через Гибралтарский пролив, оттащили. Вернулись за другим — и повторили тот же маршрут, таща на буксире проданный корабль. Так прошли следующие три месяца.

Один раз зашли по пути на Канарские острова. Отпустили нас на берег, дав по 3 тысячи песет — долларов по 15. Правда, и цены там низкие на все: Канарские острова — буквально проходной двор, масса контрабанды. Ну, набрали мы очков солнечных, маек цветастых. Джинсы вельветовые, часы с музыкой — вернулись домой королями. А потом — снова резерв. Обычная береговая жизнь — друзья, девушки.

Надо сказать, что хотя нас, матросов, девушки вроде бы уважали, но не каждая стремилась выбрать себе мужа из нашей среды. Во-первых, долгие отлучки из дома. Ну и опасность все время подстерегает, иногда смертельная. Только за время моего плавания было несколько таких случаев. Помню, на Кубе умер механик, тепловой удар получил. На севере в моем первом рейсе — двое упали за борт, утонули сразу. Знаю много случаев, происшедших на других кораблях…

Хотя, конечно же, соблазнительно иметь мужем моряка загранплавания — деньги хорошие, тряпки заграничные. Или магнитофон привезешь — она подругам его крутит. Престижно! Правда, калининградцев трудно чем-либо удивить всерьез. Город этот — настоящий Вавилон, там после мировой войны столько разношерстного народа собралось — и армяне, и русские, и литовцы, и еще Бог знает кто. А последние годы — постоянный приток приезжающих со всех сторон с надеждой завербоваться на флот. В общем, необычный город. Так что и среди женского населения встречаются очень пестрые особи — осторожность в общении с ними может быть порою очень полезна, об этом я позже расскажу.

После небольшого на этот раз перерыва я снова попал в транспортный рейс, и тоже на 3 месяца — ходили в район Анголы забирать рыбу с наших судов. И снова набрался очередной отпуск. Причем, в этом районе на берег мы не попали, и выдали нам по приезде валюту в так называемых боннах. Хорошие это были отпускные — за рубль в таких боннах в Калининграде дают десятку обычных, а в Одессе — так все двенадцать…

Отгуляв отпуск, я снова попал в резерв — на этот раз очень долгий: судно, к которому я был приписан на следующий рейс, ремонтировалось на Кубе. А это всегда означает, что все сроки ремонта кубинцы непременно сорвут. Так, конечно, случилось и в этот раз — они ремонтировали судно, а его будущий экипаж коротал дни на колхозных работах…

Наконец нас стали готовить к вылету на Кубу. Корабль, который ждал нас там, назывался «Николай Бровцев» — был он немецкого изготовления, типа «Атлантик» — довольно надежное судно, системы которого мне были хорошо знакомы по работе на промысловике той же модели.

Прилетели мы поздно ночью, совершив по пути дозаправочные посадки в Ирландии и Канаде. Самолет сел — и сразу начались какие-то недоразумения. Беспорядок в аэропорту оказался невероятный. Вокруг шум, крик. Ищем, где паспортный контроль, не можем понять — к кому обращаться, куда идти? Взяли свои чемоданчики, направились к контрольной калитке с детектором, свободно прошли через нее. Думаю — какие-то бумаги надо заполнить. Огляделся — никому до нас нет дела. Ну и вышли мы на улицу — в тот же шум и гам. Потом-то мы разобрались — это местные жители пытаются выменять у прибывающих иностранцев валюту на песо, предлагая им курс чуть ли не вдесятеро выше официального.

Загрузили нас на автобусик и повезли в порт к нашему кораблю. Едва поднялись мы на борт — сразу поняли: судно к плаванию не готово. И оставалось оно в таком состоянии еще добрых два месяца — весь сентябрь и весь октябрь 1984 года…

Любопытным оказался период, когда мы два месяца прожили на судне в кубинском доке. По правилам, если судно ремонтируется, хотя бы и в иностранном порту — морякам валюту выдавать не положено. Но у нас-то было два месяца, и мы должны были время от времени спускаться на берег — как же без денег-то? Нашло начальство выход — выдали нам по три песо… Ну, для тех, кто знает, что такое «три песо», это выглядит заурядным издевательством. Какие-нибудь паршивые кеды стоят на Кубе 80 песо!

Представляете себе — советский приемник «Океан» стоит 250 песо — по официальному курсу выходит 250 валютных рублей. А по реальному курсу, когда за валютный рубль дают десятку — выходит все две тысячи пятьсот. Ну, не абсурд ли? Я настолько разозлился — отказался расписываться в ведомости за эту валюту! И при этом знал — могли лишить увольнения… Благо, люди все были вроде свои…

Наконец, восьмого ноября мы взяли курс на районы, где предстояло работать — у Западной Сахары, Центрально-Восточной Атлантики с заходом на Канарские острова, а затем — в Дакар, где должен был меняться экипаж. Нам же оттуда предстояло лететь домой.

Должен сказать, что редко один рейс чем-то существенным отличается от другого — только люди разные, разные характеры, разные рассказы и морские истории. Я себя чувствовал бывалым моряком, ни штормы, ни качка уже не смущали меня. Состав в этот раз попался хороший, с некоторыми членами экипажа я даже сдружился, не было в команде ни склочников, ни явных стукачей…

Правда, была в составе экипажа одна загадочная личность. Я даже не знаю, можно ли сказать — «в составе»… На каждом корабле и в каждом рейсе присутствовал некто, обслуживающий специальную аппаратуру, размещенную в специальном же помещении, находящемся за всегда запертой дверью. Матросы называли это помещение радиорубкой.

Однажды, совершенно случайно, я заглянул туда — кажется, просто по ошибке ткнулся не в ту дверь, и она так же случайно оказалась незапертой — обитатель ее то ли только вошел, то ли готовился выйти из нее. Крохотное помещение. От пола до потолка было по всем стенам напичкано какими-то странными приборами, совсем не похожими на обычные радиопереговорные устройства. Одна стена была не полностью закрыта этими приборами, и в освободившейся частичке пространства приткнулась откидная койка и рядом — тумбочка, служившая и сейфом, и обеденным столом: работник этой рубки почти весь рейс проводил не выходя из нее, не встречаясь ни с кем из членов экипажа, и только капитан и его первый помощник удостаивались права общения с ним..

Но власти над ним, кажется, и они не имели. И никто не знал ни имени этого человека, ни его должности, ни откуда он — потому что на берегу с ним тоже никто не встречался, и можно было предположить, что к Калининградской флотилии отношение он имеет непостоянное. Каждый рейс обитатель рубки менялся — я, во всяком случае, не припомню, когда бы мне довелось дважды встретить одно и то же лицо.

Матросы же считали, что в рубке выполняется некая особо секретная миссия — то ли получение какой-то направленной информации, поступающей по радиоволнам с чужих берегов, мимо которых плыли наши корабли, то ли просто перехват чужих радиопереговоров. А иные полагали — что создание для них помех… Но всерьез никто не пытался разузнать что-либо об этой таинственной рубке, справедливо полагая, что отсутствие излишней информации много лучше (безопаснее, во всяком случае) нежели ее наличие. Потому что никогда заранее не знаешь, чем это знание может обернуться для ее обладателя…

Стукачи

В том, что корабельное начальство следит за членами экипажа, нет ничего удивительного. Такая у них служба…

Но, параллельно обычной системе надзора старшего комсостава за матросами, существует и другая — система тотальной слежки членов экипажа друг за другом, которая, в общем-то, лишь в деталях отличается от принятой в повседневной жизни. В жизни, которая окружала Чернова вот уже двадцать шестой год.