Читаем без скачивания Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том III - Алексей Дживилегов

Если в лице Александра правитель государства выработал себе твердую мысль о необходимости окончательной борьбы с противником, в его же лице дипломат и военачальник имел склонность к широким политическим замыслам, так что по размаху их он мог сравняться со своим гениальным противником. Эта черта характера Александра, несомненно, имела могущественное влияние на выработку тех военных планов, которые предполагалось применить и которые частью были выполняемы. В самом деле, не будучи полководцем, уже успев потерпеть несколько поражений, Александр, однако ж, всегда мечтал о военной славе и военных успехах. Этой склонностью к широким замыслам объясняется и дружба и доверие, которые питал Александр к адмиралу Чичагову — тоже весьма смелому мечтателю. Не даром он так заинтересовался планом Чичагова занять Константинополь, который был представлен Александру уже вскоре после отступления русской армии. Мало того, он предлагал Чичагову на выбор — или предпринять с его небольшой армией движение через Тироль к Адриатическому морю, поход в Швейцарию и даже Германию, или же действия в тылу Наполеона в герцогстве Варшавском. Не даром Александр с большим вниманием прислушивался к советам такого смелого генерала, каким был Чернышев.

Кн. П. М. Волконский

Широкие мечты о свободе Европы в связи с планом борьбы против Наполеона, давно занимали Александра еще до начала борьбы. В самом деле, хорошо известен факт посылки Александром в Англию Новосильцева с целью убедить тамошнего русского посла графа Воронцова провести в Англии сложный план не только полного уничтожения французского преобладания, но и нового установления отношений в Европе после ее освобождения. В этом плане были туманные мечты об устройстве тех стран, которые будут освобождены от Бонапарта, и мечты о том, чтобы устроить свободу этих стран «на своих настоящих основаниях». Уже шел вопрос даже о выборе короля для Франции. Как далеко мог заходить Александр в своих широких дипломатических планах, видно из того, что присоединение Молдавии и Валахии вызвало в нем мечты об освобождении турецких христиан и о возможности соединения греков и турецких славян с Россией.

Если взвесить все сказанное, то станет понятным первоначальное решение Александра руководить лично военными действиями.

Вел. кн. Константин Павлович

Получив в начале апреля известие о приближении французского войска к западным границам России, император 9-го апреля отправляется из Петербурга в Вильну. Императорская квартира и главный штаб в Вильне представляли собой блестящее собрание генералов, занятых балами и вообще придворной жизнью, так что пребывание здесь блестящего двора никому не напоминало о готовящихся грозных событиях. Хорошо известно, что переход французской армии через Неман был полной неожиданностью для императора и его генералов. Ниоткуда не видно, чтобы в штабе шла работа по выработке плана будущих военных действий, но такой план, несомненно, был уже принят самим императором. Прежде всего весьма важно отметить, что Александр твердо верил, что следствием войны не может быть постыдный мир. В разговоре с графом Нарбонном, послом Наполеона, присланным последним для переговоров уже в Вильну, Александр сказал ему, показывая на карту: «Я не ослепляюсь мечтами; я знаю, в какой мере император Наполеон великий полководец, но на моей стороне, как видите, пространство и время. Во всей этой враждебной для вас земле нет такого отдаленного угла, куда бы я ни отступал, нет такого пункта, который я не стал бы защищать прежде, чем согласиться заключить постыдный мир. Я не начну войны, но не положу оружия, пока хоть один неприятельский солдат будет оставаться в России». То же самое говорил государь барону Штейну, как только тот прибыл в Вильну. Все это говорилось накануне перехода французов через Неман.

Что же касается плана военных операций, то в то время Александром был уже окончательно принятъ известный план Фуля. Но трудно сказать, какого мнения в это время держался главнокомандующий Барклай-де-Толли. Известный историк этой эпохи Шильдер утверждает, что Барклай-де-Толли был в числе противников плана Фуля и защитником мнения, указывающего на необходимость не отступать без боя. Между тем Богданович в своей истории войны 12-го года готов самую мысль об отступлении приписать именно Барклаю-де-Толли. Но первое мнение находит подтверждение в записках ген. Ермолова. Во всяком случае, Барклай-де-Толли занимал довольно оригинальное положение. Шишкова весьма удивляло то обстоятельство, что государь говорил о Барклае, как о главном распорядителе войск, а Барклай отзывался, что он только исполнитель повелений государя.

Л. Л. Беннигсен (Доу) П. Х. Витгенштейн

Присутствие государя в армии создавало ряд неустройств. Многие из близких людей замечали это неудобство, и в числе их был адмирал Шишков. Как раз в то самое время, когда последний обдумывал план о том, чтобы предложить государю удалиться из действующей армии, к нему для пересмотра принес флигель-адъютант Чернышев черновой приказ государя по армии, в котором, между прочим, говорилось: «Я всегда буду с вами и никогда от вас не отлучусь». Эта фраза, соответствовавшая настроению государя, привела Шишкова в отчаяние и побудила его решиться на довольно смелое предприятие. Известно, что, благодаря убеждениям Шишкова, Аракчеев и Балашев подписали известную записку к государю, в которой все трое убеждали государя оставить действующую армию. Александр подчинился настоянию друзей и передал фактическое руководство делом Барклаю-де-Толли, удалившись в столицу.

Аракчеев (грав. Вендрамини)

Но удалившись из армии, передав командование войсками генералам, император, однако, прибегает к очень сложной системе руководства военными действиями и осведомления о том, что делается в армии. В этой системе прежде всего нельзя не отметить особой системы назначения начальствующих лиц и частных сношений государя с подчиненными начальникам армии генералами. Во всем этом сказалась обычная черта характера Александра I. Так, Ермолов был назначен начальником штаба при Барклае-де-Толли и облечен особым правом писать лично государю, когда он это сочтет нужным; между тем Барклай считал Ермолова в числе своих врагов и не доверял ему. В угоду общественному мнению, жертвуя собственным убеждением, государь назначает главнокомандующим Кутузова, но, не доверяя старику, он при нем назначает начальником штаба генерала Беннигсена, к которому отношения Кутузова были в высшей степени неприязненными. Впоследствии дело дошло до того, что уклончивый Кутузов должен был поставить вопрос в том виде, что он или барон Беннигсен, но кто-нибудь один должен начальствовать. Мало того, при Беннигсене в армии появляется английский агент Роберт Вильсон, который пытается руководить армией. Вильсон был злым гением Кутузова, постоянно критиковал его действия и следил, шаг за шагом, за тем, что делал Кутузов. Вообще Вильсон, благодаря занимаемому им положению, надменно относился к главнокомандующему и о всяком шаге его доводил до сведения императора в интимной переписке. Так, Вильсон в письме 23 сентября сообщает о предположении Кутузова иметь свидание с генерал-адъютантом Наполеона и высказывается по этому поводу весьма отрицательно. В письме от 27 сентября Вильсон сообщает о некоторых распоряжениях Кутузова, касающихся партизанских действий, и тут же высказывает предположение о том, что адмирал Чичагов будет ему время от времени сообщать «свои желания». В письме от 13 октября очень неодобрительно отзывается о бездействии и медлительности фельдмаршала, вследствие которой он не воспользовался должным образом результатом победы над Мюратом. Тут же он передает, что Кутузов не имеет иного желания, как только, чтобы неприятель оставил Россию, между тем как от него зависит избавление целого света. Поэтому он считает престарелого фельдмаршала вообще неспособным к занимаемому им месту. Вообще Вильсон во всяком письме к императору, подчеркивая медлительность и нераспорядительность фельдмаршала, настойчиво проповедует мысль о необходимости полного уничтожения Наполеона. Он даже вмешивается в назначение генералов. Так, например, он очень настойчиво поддерживает генерала Платова и добивается того, что ему дан был самостоятельный отряд.

Впрочем, и целый ряд других лиц получает возможность писать государю интимные письма. При начальнике 1-й армии генерале Багратионе состоял начальником штаба Сен-При. Он находится с государем в интимной переписке, дает государю ряд частных указаний о направлении деятельности отдельных корпусов. Багратион не раз выражал досаду на этого «дядьку»: «Он, — говорил Багратион о Сен-При, — переписывается с государем; когда я пишу, то и он пишет, только на французском языке». В армии к Сен-При относились с подозрением, и, действительно, один из приближенных к Сен-При француз де-Лезер был сослан впоследствии в Сибирь. Выходило так, что Сен-При наблюдал за Багратионом, а последний распорядился иметь надзор за своим начальником штаба. Багратион даже сделал однажды распоряжение начальнику авангарда, чтобы он не доверял запискам и приказаниям Сен-При, но в сомнительных случаях обращался бы к дежурному генералу Марину. Целый ряд других генералов имеют непосредственную переписку с государем. Уже выше было упомянуто о разрешении Ермолову писать лично государю, и этим разрешением Ермолов воспользовался для того, чтобы обратить внимание императора на непорядок в распоряжениях по армии, в управлении ею и т. п. Каковы были отношения Ермолова к своему непосредственному начальнику, Барклаю-де-Толли, легко видеть из интимной переписки между Ермоловым и Багратионом: с точки зрения обоих генералов — Барклай человек подозрительный, которого следует повесить. Вообще в сообщениях о положении дел в армиях император не имел недостатка. В письме от 31 июля граф Шувалов настойчиво советует Александру дать одного главнокомандующего обеим армиям, заявляя, что солдаты ропщут и не имеют доверия к своему главному начальнику. Он описывает всякого рода недостатки существующей организации армии: провиантская часть плохо организована, солдатам часто недостает хлеба, Барклай и Багратион враждуют между собой и т. п.