Читаем без скачивания Воины Крови и Мечты - Роджер Желязны

С Ю-лан я встретился за закате. Она поджидала меня на кладбище с несколькими актерами, которые выглядели словно персонажи героической картины — стояли на страже, сжимая свое бутафорское оружие и вглядываясь в сгущающиеся сумерки глазами, доблестно сверкавшими из-под насупленных бровей… во всяком случае, такими они мне показались. Даже молодой Чиянь был там, гораздо менее заносчивый, чем обычно.

— Ты невредим! — сказала Ю-лан, падая в мои объятия.

— Как баржа? — спросил я, целуя ее.

— Баржа в порядке и мастер Чиянь тоже, — сказала она, высвободив губы. — Мы перенесли место стоянки и после захода луны собираемся выскользнуть из гавани на приливной воде, не зажигая огней.

— А когда луна садится? — спросил я и стал вглядываться в небо, словно искал на нем нечто помимо луны, клонившейся к горизонту.

— Часа через три.

— Я постараюсь как раз в это время устроить диверсию, — сказал я, и она пристально посмотрела на меня.

— Разве ты не едешь с нами?

— Я не могу.

Если бы это было кино, при этих словах мне следовало бы выпятить грудь, как Вэллас Вуд, и патетически указать на землю; в титре, которым сменилось бы изображение, было бы написано: «Мое место здесь». Но на самом деле в этот момент у Ю-лан начал дрожать подбородок, а мне при этом захотелось разорваться на части, и, припоминаю, я начал говорить, что, мол, если их поймают без меня, то они смогут убедить врагов в своей непричастности к мятежу, а если при этом на барже буду я, то их всех подвергнут пыткам и убьют, а я не смогу перенести даже мысли о том, что ей причинят боль. А она сказала, что в таком случае останется со мной устраивать диверсию, а я сказал, что нет, это было бы слишком опасно, а она возразила, что если умирать, так вместе, а я потребовал, чтобы она не молола чепухи, и в итоге нашего разговора мы оба разрыдались, стоя посреди кладбища, а наши товарищи, деликатно отвернувшись, переминались с ноги на ногу и притворялись, что не слышат ни слова.

После того как мы немного взяли себя в руки, я отвел ее в сторонку и рассказал, что в Гонконге у меня есть местечко под названием «Джонни Бродвей», где меня знают как Чан Кунг-хао, и что если она когда-нибудь сможет оставить отца и сына Чияней, то у меня для нее всегда найдется место. Она всхлипнула.

— После революции, — сказала она. — Судя по тому, как разворачиваются события, она не за горами.

— Ты должна написать мне, как только вы выберетесь, — сказал я, а затем подвел Ю-лан к тому месту, где была закопана моя наволочка с серебром, и откопал ее. Сунув несколько горстей в карман, я отдал остальное Ю-лан.

— Чтобы выбраться из этой ловушки, могут потребоваться большие взятки, — сказал я. — Здесь достаточно денег для того, чтобы купить целую флотилию барж.

— Но тебе самому может понадобиться подкупать чиновников, — сказала она.

— Для той ловушки, в которую я могу попасть, — сказал я мрачно, — никаких денег не хватит.

Она поцеловала меня, мы обнялись и издали последний стон отчаяния. Когда я наконец оттолкнул и отослал ее к товарищам, я был готов снова разрыдаться, но вместо этого сел на могильный камень и начал сердито сверлить взглядом сгущающиеся сумерки, пока из-за могил и ивовых зарослей до меня не донесся страстный мотив из «Индейского зова любви». Я попытался ответить, но, боюсь, сдерживаемые слезы не слишком укрепили мои голосовые связки, и я сумел выдавить лишь некое бульканье, которое отнюдь не улучшило моего настроения.

Пару часов спустя я уже вышел за ограду кладбища с парой золотых мечей в руках. Я пребывал в самом кровожадном настроении, потеряв в течение одного дня любимую девушку, деньги и надежду на сценический успех, и был готов выместить все свои разочарования на первом же враге, оказавшемся в пределах досягаемости.

Мне было интересно, произойдет ли нечто вроде фейерверка, когда я впервые по-настоящему дотронусь до мечей, раздадутся ли внезапно бравурные аккорды симфонической музыки, исходящие из невидимой оркестровой ямы, или хотя бы пророческие слова, произносимые глухим каркающим голосом… но ничего подобного не произошло.

Мечи были действительно сделаны на славу, великолепно сбалансированы и весили гораздо меньше, чем я предполагал. Я немного попрактиковался с ними прямо на кладбище, делая прыжки и выпады, и у меня все получалось просто превосходно. Кан Чиянь, который я держал в правой руке, весил побольше, он был предназначен для мощных атак и как нельзя лучше подходил к моим широким плечам и длинным рукам; Мо Йе, которую я держал в левой руке, была бесподобным маленьким фехтовальным мечом, легким и маневренным, рассекавшим воздух с жутким звуком, напоминавшим жужжание осы. Мечи придали мне ощущение спокойной уверенности и мрачной решимости, которое подстегивало меня больше, чем виски с содовой.

Вы можете предположить, что человек, разгуливающий по улицам города с двумя мечами в руках, легко может оказаться в беде, не в моем случае это предположение было бы неверным. Вырвавшись днем из японского оцепления, сотни революционеров рассеялись по всему городу, возбуждая знакомых и горя огнем мести. В городе разразилось настоящее полномасштабное восстание, сопровождаемое погромами и поджогами, и японские власти попрятались. Я недолго думая запустил кирпич в окно ателье и раздобыл себе кое-что из одежды — обычно я не ношу готового платья, но сейчас был особый случай — и, вернув себе облик респектабельного буржуа, направился к японскому офицерскому клубу.

Здесь я застал неприятеля, готовившегося к худшему. Группа солдат рыла на переднем газоне окоп, укрепленный мешками с песком и способный при необходимости выдержать повторение битвы при Ипре. Туповатый с виду рекрут стоял на часах у ворот, охраняя клуб от восставших, которых, разумеется, поблизости не было видно, ибо у них имелось достаточно способов самовыражения помимо нападения на хорошо охраняемый объект. Я засунул мечи в брюки сзади и на негнущихся ногах направился к клубу, изображая из себя бизнесмена, ищущего защиты от восставших. Подойдя к воротам, я с удовлетворением заметил, что часовой украсил свою грудь парой гранат; еще больше меня порадовал тот факт, что штабная машина генерала Фуджимото стояла у дорожки.

Я сунул в рот сигарету и принялся хлопать себя по карманам, словно в поисках спичек. Эта нехитрая пантомима убедила часового, что я ищу огонька. Приблизившись к нему на расстояние вытянутой руки, я заехал ему по сопатке, затем сорвал с его груди одну из гранат, выдернул чеку и кинул ее в окоп. Вслед за тем я сгреб часового в охапку и закинул его в том же направлении. Последовавший за тем взрыв, смею доложить, мог бы снести одним махом весь Ипрский плацдарм. Я извлек мечи и ринулся к зданию.

Первый, кого я проткнул, оказался лакеем-китайцем; я, конечно, сожалею о случившемся, но поделом ему за службу жабоедам-япошкам. Из фойе я ворвался в зал и обнаружил там генерала Фуджимото, стоявшего у дальнего конца раскрытого гроба. Он взглянул на меня, увидел золотые мечи и ринулся в свой кабинет, заперев за собой двери. Я попробовал было выбить дверь плечом, но она оказалась из цельного дерева, и я отскочил. Тут в зал вбежали еще два офицера, и мне пришлось с ними разбираться. Существует японское искусство извлечения меча из ножен и перерубания противника пополам одним плавным движением, но, похоже, эти двое его не изучали, потому что я уложил обоих на месте, не дав им вытащить сабли.

Здесь мне хотелось бы отдать должное моим Кан Чияню и Мо Йе. Они наносили удары гораздо более сокрушительные, чем можно было предположить, судя по их весу; они никогда не болтались в руке и всегда оставались безупречно сбалансированными. Просто поразительно, как хороший инструмент помогает человеку в работе.

Разделавшись с офицерами, я заглянул в гроб и увидел, что там находился не кто иной, как мой старый друг лейтенант. Мне следовало бы понять это раньше, ибо он не вполне умещался в гробу — согнутая рука в гипсе высовывалась наружу. Я предположил, что он, должно быть, значился членом клуба. Возможно, на следующий день была назначена трогательная поминальная служба. Я пообещал себе проследить, чтобы этого добросовестного лейтенанта не бросили на произвол судьбы.

Я предпринял еще одну атаку на дверь генерала Фуджимото, и наградой мне послужил треск, свидетельствовавший о том, что рама была готова поддаться под моим напором, но в этот момент молодой парень в морской форме прыгнул в комнату, держа наготове штуковину, которую более искусный писатель назвал бы «Джоном Роско», а я обозначу просто как пистолет 38-го калибра, и мне пришлось безотлагательно проделать сальто, в результате которого гроб оказался между мной и моим противником, который тут же начал расточительно расходовать патроны. Ни одна пуля не просвистела даже поблизости от меня, хотя гроб, боюсь, пострадал весьма серьезно. В конце концов у моряка кончились патроны либо сдали нервы, и он бросился было к двери, ведущей в задний холл; однако я успел выпрыгнуть из-за гроба и метнуть Мо Йе, более легкий из моих мечей, пронзив ему селезенку.