Читаем без скачивания Война: Журналист. Рота. Если кто меня слышит (сборник) - Борис Подопригора

– Мне пора, – сказала стюардесса и чуть виновато улыбнулась. – Иначе выйдем из графика, и командир мне устроит такое…

Андрей машинально кивнул и упавшим голосом спросил:

– А когда вы снова прилетите?

– Не знаю, – покачала головой Лена. – Мы же не постоянно в Аден летаем – экипажи меняются, тасуют по направлениям… И потом, у меня скоро отпуск, да еще с учебой всякие сложности, я ведь тоже студентка, только заочница… Скорее всего, в конце августа – начале сентября прилетим…

– Я в Тарике живу, это гарнизон такой, все русские знают… Через дежурного можно всегда меня найти, у нас в дежурке телефон есть… Позвоните, когда прилетите, ладно? Я вам сейчас быстро номер запишу… Я вам весь Аден покажу лучше Пахоменко…

На обрывке сигаретной пачки Андрей торопливо накорябал пять цифр и сунул стюардессе клочок в руку, а Лена вдруг качнулась к Обнорскому и тихонько коснулась его щеки своими теплыми губами… Андрей впал в транс, а когда очнулся – девушка уже бежала по служебному проходу к летному полю, прижимая к белой форменной блузке колючий красный букет…

– Прилетайте скорее! – заорал ей вслед Обнорский и чуть было не бросился вдогонку, но дверь служебного прохода уже закрылась и перед ней с важным видом встал толстый йеменский таможенный офицер.

Андрей закурил и только тут сообразил, что снова не спросил у Лены ни московского телефона, ни даже фамилии… Оставалось лишь ждать сентября и надеяться на новую встречу. Если бы тогда Обнорский хоть на мгновение мог представить, каким будет их сентябрьское свидание… Наверное, он крикнул бы Лене вслед не «прилетайте скорее!», а «увольняйтесь из стюардесс!» или что-нибудь вроде этого… Но до сентября было еще четыре месяца, предчувствия молчали… Лишь вернувшись вместе с Пахоменко и Геной в Тарик и вспоминая вечером бегущую к летному полю Лену, поежился Андрей от страшноватой ассоциации – букет издали казался пятнами крови на белой форменной блузке.

Поцелуй Лены словно снял с Андрея некий черный морок и помог ему нормально дождаться возвращения ребят из бригад к началу мая. С очередным возвращением бригадных в гарнизоне начался настоящий разгул – первомайские праздники плавно перетекли в юбилей Победы, а потом подошел день проводов в Союз Володьки Гридича и Лешки Цыганова. В Тарике носились упорные слухи, что в Союзе новый генсек Горбачев решил «запретить пьянство», и поэтому, видимо из русского желания «надышаться перед смертью», запил весь гарнизон – и хабиры, и переводчики.

Гридича и Цыганова провожали три дня подряд, – на второй день случился весьма неприятный инцидент, едва не закончившийся совсем уж плачевно. Вовка и Леха пригласили на свои проводы одного переводчика с гражданского контракта – он был их однокурсником по ИСАА, а в Йемене работал с группой советских строителей, сооружавших в пригороде Адена, недалеко от Шейх-Османа, приливную гидроэлектростанцию. Звали этого парня Виталий Лисовский, и в лице его и впрямь было что-то лисье. Кстати, Лисовского знал хорошо и Илья Новоселов – Лис, оказывается, два курса отучился в ВИИЯ, а потом ушел из военной системы в гражданский институт… С чего пошла заводка, Андрей не видел, на второй день пьянки он тихо задремал в кресле, вспоминая то Лену, то Машу, то одну студентку-медичку из Питера, с которой у него возник бурный постельный роман за несколько месяцев до отъезда в Йемен…

От приятных грез Обнорского заставила очнуться разбившаяся о стенку над его головой бутылка из-под водки. Андрей удивленно заморгал: Леха Цыганов, по пояс голый, прыгал перед Лисовским, пытаясь достать того кулаками, и орал:

– Ты, блядюга, за это ответишь!..

В углу рядом с умывальником лежал Вовка Гридич, судя по всем у, сбитый с ног Лисом, парнем довольно крупным. Илья спокойно спал на дальней кровати, не обращая внимания на шум, а Армен Петросов, от волнения перешедший на армянский, пытался увещевать взбесившихся однокурсников. Цыганов сделал удачный финт и попал Лисовскому по скуле – тот отлетел к столу, опрокинул его и ухватился за финку, которой во время пьянки резали хлеб, сыр и колбасу. Глаза у Лиса налились кровью, он выставил лезвие перед собой и, присев, пошел на Цыганова. Андрей, естественно, решил вмешаться на стороне Лехи – Лисовского он почти не знал, да и вообще этот парень ему сразу не понравился.

Обнорскому захотелось продемонстрировать, как настоящие десантники выбивают ножи из рук разных гражданских мудаков, но он не учел, сколько было выпито водки и свою обувь – на Андрее были не кожаные сапоги, а вьетнамки на босу ногу. Поэтому, когда Обнорский встал и картинно махнул нижней конечностью, финка, пробив вьетнамку, вошла в стопу, а на пол брызнула кровь.

От вида собственной крови Андрей протрезвел и озверел одновременно, нырнул под руку Лисовскому, беря ее на излом и одновременно направляя Лиса лбом в шкаф. Треск пробиваемого головой шкафа слился с хрустом ломаемой кости, Лисовский взвыл и тут же отключился. Стало тихо. Все замерли, и тут раздался стук в дверь.

Ребят спасла слаженность действий: Петросов и Цыганов быстро отволокли Лиса за шкаф, Обнорский сел в кресло, а очухавшийся Гридич метнулся к двери – пришел дежурный снизу выяснить, что за крики у переводчиков.

– Проводы, в Союз улетаю! – криво улыбнулся Володя.

Дежурный, немолодой хабир в звании майора, скептически оглядел заплывающий после удара левый глаз Гридича, потом заметил кровь на полу и стал очень серьезным:

– А это что?

– Это я на стекло наступил, – подал из кресла голос Обнорский, пытавшийся пальцами зажать рану, из которой просто хлестало.

Хабир, конечно, не поверил и как-то слишком торопливо ушел.

– Заложит, сука, – пробормотал Илья, проснувшийся под финал драки и быстро включившийся в происходящее. – Надо быстро козла этого спрятать куда-нибудь – сейчас нагрянут шефы разбираться.

Бесчувственного Лисовского быстро перекантовали в душ, Андрей там наскоро промыл и перебинтовал ногу, в то время как остальные участники банкета лихорадочно наводили порядок в комнате – как оказалось, все было сделано вовремя. Минут через пятнадцать пожаловали замполит Кузнецов и секретарь парткома военной колонии подполковник Кораблев – оба, кстати, сами заметно поддатые. Никакого особого криминала они не обнаружили и, как показалось Обнорскому, сами вздохнули по этому поводу с облегчением. Но нотацию на полчаса все же прочли и пообещали сделать соответствующие выводы. После их ухода вздохнули с облегчением и переводяги – за пьяную драку с поножовщиной все могли огрести «полный расклад с высылкой». И даже то, что у Гридича с Цыгановым уже закончился срок, ничего не изменило бы – выслать ведь можно и в последний день…

Потом ребята занялись приведением в чувство Лисовского: судя по всему, у него, кроме перелома руки, взявшейся за нож, было еще и сотрясение мозга. Лису быстро соорудили самодельную шину, дождались сумерек, через «тропу переводчиков» незаметно вывели на шоссе и усадили в такси.

– Уебывай, падла, – бросил ему на прощание Цыганов. – Попробуй только вякнуть что-нибудь кому-нибудь – в Москве встретимся… Скажешь: споткнулся, упал, очнулся – гипс…

Лисовский сидел в такси зеленый от тошноты и боли и ничего не ответил, но, похоже, понял, что Лехины слова не пустая угроза.

– С чего махач-то пошел? – спросил Цыганова Обнорский, когда они возвращались в казарму. Андрей заметно прихрамывал, но передвигался довольно бодро.

– Он Вовкину Светку блядью назвал, – сплюнув, ответил Леха. – Лис ведь позже нас сюда приехал – вот и начал хвастаться, как после Вовкиного отъезда он с какими-то корешами Светку на хор подписал…

Андрей подумал, что Лисовский, скорее всего, не врал, но сути дела это не меняло – все равно рассказывать и так уже издерганному парню о художествах девушки явное западло. Тем более перед самым отъездом в Союз…

На следующий день Илья с Андреем проводили Леху с Володькой в аэропорт, обнялись на прощание, у всех глаза завлажнелись – все-таки правду, видимо, рассказывали про то, что местный климат способствует развитию слезливости. Говорили мало, все уже было сказано до того.

– Мужики, спасибо за все. Берегите себя – лишь бы вы успели дотянуть до дембеля, прежде чем здесь совсем херово станет, – только лишь и сказал Андрею с Ильей Гридич, отводя глаза.

А Леха и вовсе ничего не сказал, только рукой махнул. Похоже, у Володи и Цыганова было некое чувство вины за то, что они – улетают, а ребята – остаются… Хотя разве же была их вина в том, что они прибыли в Йемен раньше?

Новоселов и Обнорский вернулись в Тарик словно осиротев и тихо пили весь вечер, почти не разговаривая друг с другом…