Читаем без скачивания Цинковые мальчики - Светлана Алексиевич

— Салам алейкум, рафик Лагман.

— Салям алейкум. Четоур асти! Хуб асти! Джор асти! Хайр хайрият асти? — выпаливает он традиционный набор афганских приветственных фраз, которые все означают, что собеседник интересуется вашим здоровьем. Отвечать на эти вопросы не нужно, можно просто повторить то же самое.

Командир не упускает момента, чтобы загнуть свою любимую фразу:

— Четоур асти? Хуб асти? В Афгане по д-ур-р-ости.

Услышав непонятное, товарищ Лагман недоуменно смотрит на меня.

— Русская народная пословица, — поясняю я.

Нас приглашают в кабинет. Приносят на подносе чай в заварных металлических чайниках. Чай у афганцев — непременный атрибут гостеприимства. Без чая не начнётся работа, не состоится деловой разговор, отказаться от чашки чая все равно что не протянуть при встрече руку.

В кишлаке нас встречают старейшины и бочата, вечно неумытые (совсем маленьких не моют вообще, согласно шариату — их вере — слой грязи сохраняет от злой напасти), одетые во что попало. Раз я говорю на фарси, каждый считает необходимым удостовериться в моих познаниях. Следует неизменный вопрос: сколько времени? Я отвечаю, что вызывает бурю восторга (ответил, значит, действительно знает фарси, а не притворяется).

— Ты мусульманин?

— Мусульманин, — отшучиваюсь я. Им нужны доказательства.

— Калему знаешь?

Калема — это особая формула, произнеся которую ты становишься мусульманином.

— Ла илях илля миах ва Муххамед расул Аллах, — декламирую я. — Нет Бога, кроме Аллаха, и Мохаммед — Пророк его.

— Дост! Дост (друг)! — лепечут бочата, протягивая в знак признания свои худенькие руки.

Они ещё не раз попросят меня повторить эти слова, будут приводить своих друзей и заворожённо шептать: «Он знает калему».

Из звуковещательной установки, которую сами афганцы назвали «Аллой Пугачёвой», уже разносятся афганские народные мелодии. Солдаты развешивают на машинах наглядную агитацию — флаги, плакаты, лозунги, раскручивают экран — покажем фильм. Врачи ставят столики, раскладывают коробки с медикаментами.

Открывается митинг. Вперёд выходит мулла в длинной белой накидке и белой чалме. Читает суру из Корана. Закончив суру, он обращается к Аллаху с просьбой сберечь всех правоверных от зла вселенского. Согнув руки в локтях, поднимает ладони к небу. Все, и мы тоже, повторяем за ним эти движения. После муллы выступает товарищ Лагман. С очень длинной речью. Это одна из особенностей афганцев. Говорить могут и любят все. В лингвистике есть термин — эмоциональная окрашенность. Так вот, у афганцев речь не просто окрашена, а раскрашена метафорами, эпитетами, сравнениями. Афганские офицеры не раз высказывали мне своё удивление тем, что наши политработники проводят занятия по бумажкам. На партийных собраниях, заседаниях, активах афганцев я слушал наших лекторов с теми же бумажками, с той же лексикой: «в авангарде широкого коммунистического движения», «быть постоянным примером», «неустанно претворять в жизнь», «наряду с успехами имеются некоторые недоработки» и даже «некоторые товарищи не понимают». К моему приезду в Афганистан митинги, вот такие, как наши, давно стали обычной принудиловкой, народ собирался, чтобы попасть на медосмотр или получить кулёк муки. Исчезли овации и дружные выкрики «заидо бод» — «да здравствует!» с поднятыми вверх кулаками, которыми неизменно сопровождались все выступления в те времена, когда народ ещё верил в то, в чем его пытались убедить, — в сияющие вершины Апрельской революции, в светлое будущее.

Бочата выступления не слушали, им интересно, какой будет фильм. У нас, как всегда, мультфильмы на английском и два документальных на фарси и пушту. Здесь любят индийские художественные фильмы или картины, где много драк и стреляют.

После кино — раздача подарков. Мы привозили мешки с мукой и детские игрушки. Передаём их председателю кишлака, чтобы разделили между беднейшими и семьями погибших. Поклявшись публично, что все будет как положено, он вместе с сыном стал таскать мешки домой.

— Как ты думаешь, раздаст? — обеспокоился командир отряда.

— Думаю, что нет. Местные подходили и предупреждали, что нечист на руку. Завтра все будет в дуканах.

Команда:

— Всем по ленточке. Приготовиться к движению.

— 112-й к движению готов, 305-й готов, 307-й готов, 308-й…

Бочата сопровождают нас градом камней. Один попадает в меня.

— От благодарного афганского народа, — говорю я.

Возвращаемся в часть через Кабул. Витрины некоторых дуканов украшены надписями на русском: «Самая дешёвая водка», «Любые товары по любой цене», «Магазин «Братишка» для русских друзей». Торговцы зазывают по-русски: «батник», «варенка», «сервиз «Седой граф» на шесть персон», «кроссовки на липучках», «люрекс в бело-голубую полосочку». На прилавках наша сгущёнка, зелёный горошек, наши термосы, электрочайники, матрацы, одеяла…

Дома чаще всего мне снится Кабул. На склонах гор висят глиняные домики… В них зажигаются огни… Издали кажется, что перед тобой величественный небоскрёб. Если бы я не был там, то не сразу догадался бы, что это всего лишь оптический обман…

Я вернулся оттуда и через год ушёл из армии. Вы не видели, как блестит штык при лунном свете? Нет? А фотографию: советский офицер стоит рядом с повешенным афганцем? Любительский снимок… На память… Самое страшное — участвовать в допросах… Когда пленного сажают на мину: говори или… Есть такая пытка: «телефон». Привязывают провод к половым органам… И пускают ток…

Я ушёл из армии… Поступил на факультет журналистики… Пишу книгу… Но происходит оптический обман…

— Калему знаешь?

— Ла илях илля миах ва Муххамед…

— Дост! Дост!

Наш офицер возле повешенного афганца… Улыбается… Я там был… Я это видел, но можно ли об этом писать? Никто об этом не пишет… Значит, нельзя. Если об этом не пишут, выходит, этого как бы не было. Так было или не было?»

Старший лейтенант, переводчик

«А я ничего отдельного из той жизни не помню. Летело нас в самолёте двести человек. Двести мужчин. Человек в группе и человек один — это разные люди. Я летел и думал о том, что должен буду там перечувствовать…

Из напутствия командира:

— Подъем в горы. Если сорвёшься — не кричать. Падать молча, «живым» камнем. Только так можно спасти товарищей.

Когда смотришь с высокой скалы, то солнце так близко, кажется, можно взять руками.

До армии я прочёл книгу Александра Ферсмана «Воспоминание о камне». Помню, поразили слова: жизнь камня, память камня, голос камня, душа камня, тело камня, имя камня… Я не понимал, что о камне можно говорить как об одушевлённом предмете. А там открыл для себя, что на камень можно смотреть долго, как на воду и огонь.

Из поучений:

— В зверя надо стрелять немножко вперёд, а то он твою пулю проскочит. И в бегущего человека тоже…

Был ли страх? Был. У сапёров в первые пять минут. У вертолётчиков — пока бегут к машине. У нас, в пехоте, — пока кто-то первый не выстрелит.

Подъем в горы… С утра и до поздней ночи… Усталость такая, что тошнит, рвёт. Сначала свинцом наливаются ноги, затем руки, руки начинают подрагивать в суставах.

Один упал:

— Застрелите меня! Не могу идти…

Вцепились в него втроём, тащим.

— Бросьте меня, ребята! Застрелите!

— Сука, мы тебя пристрелили бы… Но у тебя мама дома…

— Застрелите!!!

Мучит жажда. Уже на полпути у всех пустые фляжки. Высовывается изо рта язык, висит, его назад не засунешь. Как-то мы ещё умудрялись курить. Поднимаемся до снега, ищем, где талая вода — из лужи пьём, грызём лёд зубами. Про хлорные таблетки все забыли. Какая там ампула с марганцовкой? Дополз и лижешь снег… Пулемёт сзади строчит, а ты из лужи пьёшь… Захлёбываешься, а то убьют — и не напьёшься. Мёртвый лежит лицом в воду, кажется, пьёт.

Я теперь как сторонний наблюдатель… Из сегодняшнего дня смотрю туда… Каким был там? Я не ответил вам на главный вопрос: как попал в Афганистан? Сам попросил направить меня на помощь афганскому народу. Тогда по телевизору показывали, по радио говорили, в газетах писали о революции… Что мы должны помочь… Собирался на войну… Учился каратэ… Ударить первый раз в лицо — это непросто. До хруста. Надо какую-то пограничную черту в себе перешагнуть — и хрясь!

Первый убитый… Афганский мальчик, лет семи… Лежал, раскинув руки, как во сне… И рядом развёрнутое брюхо застывшей лошади… В чем повинны дети? В чем повинны животные?

Из «афганской» песни:

Скажи, зачем и для кого отдали жизнь они свою?Зачем в атаку взвод пошёл под пулемётную струю?

Вернулся и два года во сне хоронил себя… А то просыпаюсь в страхе: застрелиться нечем!

Друзей интересовало: награды есть? Ранения есть? Стрелял? Я пытался рассказать о том, что перечувствовал, интереса никакого. Стал пить… Один… Третий тост… Молча… За тех, кто погиб… За Юрку… А мог его спасти… Мы вместе лежали в кабульском госпитале… У меня царапина на плече, контузия, а у него не было ног… Много ребят лежало без ног, без рук… Курят, отпускают шуточки… Там они в порядке… Но в Союз не хотят, до последнего просят, чтобы их оставили… Возвращаться страшно… В Союзе начинается другая жизнь… Юрка в день отправки в аэропорт вскрыл себе в туалете вены…