Читаем без скачивания Я не боюсь - Никколо Амманити

Феличе нагнул сиденье:

— Выходи!

Я не хотел выходить.

Однажды в школе я разбил витраж палкой, из тех, что мы использовали на физкультуре. Я хотел продемонстрировать Анджело Кантини, моему товарищу по классу, что стекло небьющееся. Но оказалось, это не так: оно разлетелось на миллиард мельчайших кубиков. Директор вызвал маму сказать ей все, что он обо мне думает.

Она приехала, посмотрела на меня и сказала на ухо:

— Я с тобой потом разберусь.

И вошла в кабинет директора. А я остался ждать ее в коридоре.

В тот раз я сильно испугался, но этот страх не шел ни в какое сравнение с сегодняшним. Феличе расскажет все маме, а та расскажет папе. И папа рассвирепеет. А старик украдет меня.

— Выходи! — повторил Феличе.

Я набрался мужества и вышел.

Я сгорал от стыда. У меня были мокрые штаны.

Барбара прижала руку к губам. Ремо подбежал к Черепу. Мария вымыла очки и вытирала их майкой.

Светило яркое солнце, и я прищурил глаза. За спиной я слышал тяжелые шаги Феличе. Из окна выглядывала мать Барбары. Из другого — мать Черепа. Они смотрели на меня пустыми глазами. Тишина была бы абсолютной, если б Того не начал визгливо лаять. Череп дал ему пинка, и пес, скуля, побежал прочь.

Я поднялся по лестнице и открыл дверь.

Шторы опущены, и в доме мало света. Радио включено. Вращался вентилятор. Мама, в комбинации, сидела за столом и чистила картошку. Увидела меня в сопровождении Феличе. Нож выпал у нее из рук. Сначала на стол, оттуда — на пол.

— Что случилось?

Феличе сунул руки в карманы камуфляжа, наклонил голову и сказал:

— Он был там. С мальчишкой.

Мама поднялась со стула, сделала шаг, потом другой, остановилась, сжала лицо в ладонях и опустилась на пол, глядя на меня.

Слезы брызнули из моих глаз.

Она бросилась ко мне и взяла на руки. Сильно прижала к груди и вдруг заметила, что я весь мокрый. Поставила меня на стул, осмотрела мои ободранные ноги и руку, окровавленное колено. Задрала майку.

— Кто это сделал? — спросила она.

— Он! Это он… меня… избил! — Я ткнул пальцем в Феличе.

Мама обернулась, оглядела Феличе и процедила сквозь зубы:

— Что ты ему сделал, несчастный?

Феличе поднял руки:

— Ничего не сделал. Что я ему сделал? Привез его домой.

Мама сощурилась.

— Ты! Как ты мог себе позволить, а? — Вены на ее шее вздулись, голос дрожал. — Как ты посмел, а? Ты избил моего сына, подонок! — И набросилась на Феличе.

Он стал отступать к двери.

— Я лишь дал ему поджопник. Что тут такого?

Мама попыталась влепить ему оплеуху, Феличе поймал ее руку, не давая ей приблизиться, однако она была свирепа, как львица:

— Подонок! Я выцарапаю тебе глаза!

— Я застукал его в яме… Он хотел освободить пацана. Ничего я ему не сделал. Хорош, уймись!

Мама была босиком, но это не ослабило удара, когда она двинула ему ногой в пах.

Бедный Феличе издал странный звук, что-то среднее между шипеньем и всасыванием мойки, схватился за низ живота и рухнул на колени. Лицо его перекосилось от боли, он попытался крикнуть, но у него не получалось: весь воздух вышел из легких. Я, стоя на стуле, прекратил ныть. Я знал, как это больно, когда попадают между ног. А мамин удар был очень сильным.

Мама не знала жалости. Она взяла сковородку и треснула ею Феличе по лицу. Он взвыл и завалился на пол.

Мама снова подняла сковородку, она хотела убить его, но Феличе схватил ее за запястье и дернул. Мама упала. Сковородка выпала из руки. Феличе навалился на нее всем телом.

Я отчаянно закричал:

— Отпусти ее! Отпусти ее! Отпусти ее!

Феличе схватил мать за руки и прижал их животом.

Мама кусалась и царапалась, как кошка. У нее задралась комбинация. Стал виден живот и черный пучок между ног, одна из бретелек рубашки оторвалась, и вывалилась грудь, большая и белая, с темным соском.

Феличе остановился и уставился на нее.

Я видел, как он на нее смотрел.

Я слез со стула и попытался ударить его. Он повернулся, и я вцепился ему в горло. И в этот момент вошли папа и старик.

Папа набросился на Феличе, схватил его за руку и стащил с мамы.

Феличе крутанулся на полу, а вместе с ним и я, сильно ударившись затылком. Чайник засвистел у меня в голове, в носу я почувствовал запах дезинфектанта, которым обрабатывали туалет в школе. Желтые лампы взорвались перед моими глазами.

Папа начал бить Феличе ногами, тот заполз под стол, а старик пытался успокоить папу, который пинками запускал в воздух стулья.

Свист в моей голове сделался таким сильным, что я не слышал собственного плача.

Мама подняла меня, отнесла в свою комнату и, закрыв дверь коленом, положила на постель. Я весь дрожал и никак не мог перестать рыдать.

Она крепко обняла меня и повторяла:

— Ничего, ничего. Ничего. Пройдет. Все проходит.

Меня колотило от рыданий, и я не мог отвести взгляда от фотографии падре Пио, пришпиленной к шкафу. Монах смотрел на меня и, казалось, довольно ухмылялся.

В кухне кричали папа, старик и Феличе.

Потом они все вместе вышли, хлопнув дверью.

И вернулся покой.

Голуби гуркали под крышей. Шумел холодильник. Стрекотали цикады. Вентилятор. Это была тишина. Мама с опухшими глазами оделась, продезинфицировала царапину на плече, вымыла меня, вытерла и накрыла простыней. Дала мне съесть персик с сахаром и улеглась рядом. Дала мне руку. И больше ничего не говорила.

У меня не было сил даже пальцем пошевельнуть. Я положил голову ей на живот и закрыл глаза.

Дверь открылась.

— Ну, как он? — голос папы. Он говорил тихо, как если б доктор сказал, что я вот-вот умру.

Мама погладила меня по голове.

— Он сильно ударился головой. Но сейчас спит.

— А ты как себя чувствуешь?

— Хорошо.

— Правду говоришь?

— Правду. Но чтобы этого больше не было в нашем доме. Если он еще хоть раз прикоснется к Микеле, я убью сначала его, потом тебя.

— Я об этом уже позаботился. А сейчас я должен уйти.

Дверь закрылась.

Мама села на кровати и прошептала мне на ухо:

— Когда ты вырастешь, ты должен уехать отсюда и никогда больше сюда не возвращаться.

Стояла ночь.

Мамы не было. Рядом спала Мария. На комоде тикали часы. Стрелки отливали желтым. Подушка пахла папой. Белая полоска света виднелась под дверью в кухню.

Там ругались.

Слышался голос адвоката Скардаччоне,