Читаем без скачивания Основы творческой деятельности журналиста: учебное пособие - Черникова Вячеславовна

Однажды он сказал: «Если б я был миллионером, я писал бы произведения величиной с ладонь»[66].

По существу, все, что сказано здесь о подходах Чехова к рассказу, применимо к нашей теме о подходах к журналистскому произведению, к супертребовательному само-редактированию.

Работать должно каждое слово, текст должен быть связан нерасторжимыми внутренними узами, и тогда не возникнет никакой проблемы последнего абзаца. Он напишется сам собой.

3.4. Штампы и стереотипы в журналистских произведениях

Штампы в журналистской речи, устной и письменной, — это беда или удача? Или норма? Как их распознать? Надо ли знать штампы? Можно ли обойтись без штампов? Стоит ли с ними бороться? Откуда они вообще берутся? Следует ли ими пользоваться? Почему оценку вроде «его речь заштампована» мы воспринимаем как однозначно негативную?

Некоторые журналисты полушутливо говорят, что штамп — это минимально энергозатратная форма выражения общепринятой лжеистины, а задача журналистики — сделать лжеистины общепринятыми.

Канадский ученый Ганс Селье, автор терминов стресс и дистресс, полагал, что стресс бывает как положительным, так и отрицательным, но жизнь человека без стрессов немыслима.

Они мобилизуют психику и иммунную систему человека на борьбу, помогают адаптироваться к изменчивой действительности. Стрессом он называл неспецифическую реакцию на любое возбуждение. Вам наступили на ногу в трамвае — стресс. Вызвали к доске — стресс. Любимый сделал предложение руки и сердца — стресс. Нашлось неделю назад потерянное кольцо — стресс. Вы легко продолжите этот ряд: он бесконечен.

А вот к дистрессу Ганс Селье относился как к состоянию безусловно отрицательному, разрушительному. С ним надо не только бороться самостоятельно, но и лечить с помощью специалистов.

Современный человек, особенно житель мегаполиса, все чаще находится на грани между стрессом и дистрессом с определенным креном в сторону дистресса. Зачастую человек спасается от этих состояний с помощью развлечений, в число которых входит потребление продуктов массовой культуры. В такой обстановке СМИ, типологически относящиеся к массовым (т. е. не качественным), получают возможность легко манипулировать огромными аудиториями с помощью различных техник, в частности набора штампов — языковых формул, психологических установок, тематического репертуара. Этот набор велик, но у всех его составляющих есть общая черта: они посылают «сигнал к спокойствию», имитируя стабильность. Даже стабильность в виде перманентного бедствия — это все равно стабильность. Расхожая фраза, что человек ко всему привыкает, очень точна с психологической точки зрения.

Штампы в журналистской речи выполняют именно эту важнейшую, стабилизирующую массы функцию. Будучи по сути заклинаниями, магическими формулами с выхолощенным содержанием, они гипнотизируют аудиторию, и делают это тем эффективнее, чем более распространена формула, чем менее она осмысляется, когда она воспринимается как стук колес в нормально движущемся поезде, как переключение светофора, как сигнал исправного маяка и т. п.

Герой всех романов Рекса Стаута о нью-йоркском сыщике Ниро Вульфе, его помощник Арчи Гудвин, говорит: «Я привык всегда находить статую Свободы там, где я ее оставил накануне». Этой шуткой детектива можно воспользоваться как образной и чеканной формулой штампа.

Распознать штамп нетрудно; если следовать вышеприведенной шутке, то, как только вы при чтении какого-либо текста чувствуете, что опять обнаружили статую Свободы на том же месте, где вы ее вчера оставили, поздравьте себя — вы нашли штамп.

Не только в легитимной журналистике, но и в блогосфере размножились свои штампы: всякие словечки «падонкаф-ского языка» и других сетевых жаргонов (ЗЫ, красавчег и т. п.) — сигнализируют, как приборы для различения свой — чужой в авиации, во флоте, — о принадлежности к сообществу, о сопротивлении всяческой официальности, об утверждении себя в своей горячо любимой маргинальности.

Штампы встречаются, увы, даже в личной жизни, хотя, казалось бы, интимная сфера предрасполагает к проявлению собственной штучности, уникальности, однако и там нередко царят штампы. Самый распространенный в мире (на день написания этих строк) — отношение к сексуальности как безусловно похвальному.

Обратимся к истории отечественной журналистики, к тому ее отрезку, когда штампов в прессе было очень много. Встречались они на каждом шагу, в любом журналистском произведении, вообще в культуре страны. Найдем в газете характерные примеры и проанализируем их на предмет выявления штампов.

Дорогие товарищи!

Коммунистическая партия Советского Союза, весь советский народ понесли тяжелую утрату. Из жизни ушел верный продолжатель великого дела Ленина, пламенный патриот, выдающийся революционер и борец за мир, за коммунизм, крупнейший политический и государственный деятель современности...

Услышав по радио этот текст («Обращение Центрального Комитета КПСС, Президиума Верховного Совета СССР,

Совета Министров СССР к Коммунистической партии, к советскому народу»), только его первую часть, здесь процитированную, все слушатели уже поняли, о ком идет речь. Те, кто по случайности не слышали начало текста, мгновенно поняли, что именно произошло, по следующему фрагменту из середины «Обращения»:

Партия и впредь будет проявлять всемерную заботу об упрочении союза рабочего класса, колхозного крестьянства и народной интеллигенции, об укреплении социально-политического и идейного единства советского общества, братской дружбы народов СССР, об идеологической закалке трудящихся в духе марксизма-ленинизма и пролетарского, социалистического интернационализма.

Дослушивая текст, все знали, чем он завершится:

Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Президиум Верховного Совета СССР, Совет Министров СССР выражают уверенность в том, что коммунисты, все советские люди проявят высокую сознательность и организованность, своим самоотверженным творческим трудом под руководством ленинской партии обеспечат выполнение планов коммунистического строительства, дальнейший расцвет нашей социалистической Родины.

Никто и не ждал, что в этом тексте прозвучат слова соболезнования родным и близким покойного, поскольку его родные и близкие — это все, кому адресовано обращение: «коммунисты, весь советский народ».

К тому моменту, когда скончался этот человек, весь советский народ был уже очень хорошо подкован в части чтения между строк, умел чувствовать перспективу. Поэтому, едва узнав о «скоропостижной кончине» вследствие «внезапной остановки сердца», принялся вслушиваться в другой текст, сообщавший об образовании комиссии по организации похорон Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР... Вслушиваться следовало потому, что председатель похоронной комиссии — это фигура следующего высшего руководителя страны со стопроцентной вероятностью. И примета не обманула: действительно, вскоре после похорон Л.И. Брежнева высшие посты занял Ю.В. Андропов.

Из приведенных выше отрывков вычленить штампы не представляется возможным, поскольку весь текст целиком состоит из штампов. Сам этот текст — идеологический штамп эпохи, хрестоматия штампа. Практически каждая лексикосемантическая, синтаксическая, стилистическая единица — избитое словосочетание. «Верный продолжатель», «великое дело Ленина», «самоотверженный творческий труд» и все остальное.

В отличие от иных устойчивых словосочетаний (например, фразеологизмов) эти формы не применяются в игровых контекстах, не расчленяются, к их составным частям не могут быть добавлены определения — они функционируют эффективно только в раз и навсегда заданных условиях своего исторического, идеологического контекста, только в тех формах, без малейших отклонений. Они жутко серьезны.

Патриот был только пламенным, революционер — выдающимся, упрочивать союз рабочего класса можно было только с колхозным крестьянством и народной интеллигенцией. Малейшее изменение хотя бы в одном из этих словосочетаний тут же повлекло бы за собой необыкновенное волнение в умах: что случилось? Перемены? Какие? Откуда ветер дует? Кто и на чью мельницу воду льет?

А в такой чеканной форме — все ясно. По-прежнему укрепляется братская дружба народов СССР, и партия будет и впредь делать все для подъема народного благосостояния на основе интенсификации производства и т. д.

Этот текст звучит как заклинание. В нем нет ни одного слова, которое можно было истолковать каким-нибудь неожиданным образом. Каждая запятая на своем месте. Особенно та, которая между партией и всем советским народом. Победившая идеология как система ограничений отлита в нерушимые формы: в догмы поведенческие, в окаменевшие словесные сочетания.