Читаем без скачивания Шлейф сандала - Анна (Нюша) Порохня

- Фенька-а-а! Платье неси, корова! – заголосила «лебедушка». – Матушка, что ж вы раньше не сказали?!

Мы с Прошкой заслушались этим «концертом по заявкам» и не заметили, как в гостиную вошел хозяин дома.

- Чего надобно? – угрюмо произнес купец, даже не поздоровавшись. – Должок что ль принесли за Тимофея Яковлевича?

- Может, и так, - я тоже не стала здороваться с ним. – Сколько? Двадцать рублей?

- Двадцать? – Жлобин скривился в ехидной ухмылке. – Сто рублей дядюшка ваш должен. А вот и закладная на цирюльню!

«Цирюльня» прозвучало насмешливо, я бы даже сказала брезгливо. Купец захохотал, швыряя на стол бумагу, а Прошка испуганно вцепился мне в руку.

* Цитата из фильма "Крестный отец"

Глава 24

Я взяла закладную и пробежала по ней глазами. Итак, дядюшка действительно был должен купцу сто рублей. Какого черта было обманывать? Сказал бы сразу правду! События принимали опасный поворот. Мы могли лишиться жилья, а платить за съемное – дорогое удовольствие.

Но даже не это оказалось самым неприятным сюрпризом. А то, что отдать деньги нужно было через неделю.

- Так что, красавица, будем освобождать цирюльню и землю, на которой она стоит? – Жлобов снова ухмыльнулся. – Да чего ж ты так в лице поменялась, голуба? Ежели работящая, так я тебя могу пристроить! Прачкой пойдешь? Портки мои стирать.

Мне хотелось сделать что-нибудь такое, чтобы он на всю жизнь меня запомнил, но я понимала, что сейчас не время показывать свою удаль. Повременю, но запомню.

Послышались шаги и в гостиную вошли две женщины. Похоже, это были Минодора с матушкой. Девица покачивалась, будто баржа на волнах. Ее лицо плавно перетекало в шею, в складках которой потерялась нить крупного жемчуга. С ушей девушки свисали жемчужные сережки, а пухлую ручку сдавливал браслет из того же гарнитура.

Ее платье вообще казалось чем-то, выходящим за рамки разумного. Сшитое из роскошной ткани, название которой я не знала, с вычурным рисунком, оно было перегружено украшениями и отделкой. Видимо сей «шедевр» по задумке должен поражать воображение окружающих богатством и роскошью. На деле же его хозяйка выглядела как баба на чайнике. В ее волосах мышиного цвета торчали искусственные цветы, и я секунд пять не могла оторвать взгляд от этой «клумбы». Нет, ну чё, живенько так…

Минодора заметила мой взгляд и надменно скривилась. Она, наверное, решила, что я потеряла дар речи от такой красоты. Хотя это было недалеко от истины.

- Батюшка, кто это? – спросила девушка, сложив на животе белые ручки, унизанные перстнями. – В прислуги проситься пришла? На место прачки?

- Василий Гаврилович, дорогой, да куда ее в прачки? – возмутилась женщина, выглядящая не менее колоритно, чем ее дочь. – Она и таз с бельем не поднимет, не отожмет, как следует! Не вздумай брать! Свалится где-нибудь, отвечай потом за нее! Ты посмотри, какая она дохлая да мелкая! Выскребок, а не девка!

У меня даже челюсть свело от желания что-нибудь сказать. Это была адская мука. Я хотела сквернословить, причем в особо жесткой форме.

- Нет, Степанида Пантелеймоновна, это родственница цирюльника. Тимофея Яковлевича. Видать, просить пришла, чтобы долг с них не требовал, - купец приблизился и, склонившись надо мной, тихо сказал: - Припугнули вас Семен с Терентием, да? Сразу на поклон прибежала?

Ага, так он не в курсе, что я отделала его «рэкетиров». Ну да, ладно… Мне уже казалось, что придвинь он свою бороду, пахнущую чесноком еще ближе, у меня вылезет вторая челюсть как у «Чужого». В голове зазвучал адский смех, а потом слова из знаменитого фильма: “Я ведь не механик. Я просто делаю людям больно”.

- Не прощай! Не прощай, Василий Гаврилович! – погрозила мне пальчиком Степанида Пантелеймоновна. – Ишь, ты! Наберутся долгов, прожрут, а потом в ножки валятся! Нет уж! Место там хорошее! Дом отстроим на месте цирюльни, ведь Минодора, даст Бог, вскорости замуж пойдет! Будет деточке приданое!

Деточка спесиво повела плечиком, отворачиваясь к окну, в которое заглядывали солнечные лучи, а я хохотнула, увидев, как золотится пышная поросль на ее втором подбородке.

- Я отдам долг.

- Что? – густые брови Жлобина поползли вверх. – Что ты сделаешь?

- Отдам долг, - повторила я. – Всего доброго.

Подтолкнув Прошку к выходу, я гордо прошествовала мимо обалдевшего семейства, приподняв подбородок. Выбесили.

- Еленочка Федоровна, а где же мы денежки возьмем? – спросил Прошка, когда мы вышли на улицу. – Сто рублев! Это ж много!

- Ничего, что-нибудь придумаем, - ответила я. У меня была одна мысль, но нужно все хорошенько обдумать.

- Думай не думай, а сто рублев - ого-го… - вздохнул мальчишка. – Куда ж мы пойдем все?

- Все останутся на месте, не наводи панику, - я отвесила ему легкий подзатыльник.

- А чево это паника? – Прошка задрал голову, заглядывая мне в глаза. – Слово, какое мудреное…

- Страх. Понял теперь?

- Ага… паника… - он задумался. – Запомнить надобно.

Вернувшись домой, я собрала всех в комнате Прасковьи на совет. Услышав от меня неприятную новость, все приуныли. Акулина даже всплакнула.

- Итак, у нас есть два выхода, - я поднялась, не в силах усидеть на месте. – Первый – сдаться и снова искать себе место.

- А второй? – волнуясь, спросил Селиван. – Елена Федоровна, да разве здесь есть второй выход?

- Есть. Для начала нужно посчитать все деньги, что у нас имеются, - я посмотрела на Прасковью. – Вместе с наследством.

- Вы же его Танечке хотели, - женщина нахмурилась. – Девочке батюшка оставил хоть какую, да копеечку.

- Да, но тогда мы окажемся на улице. Все равно придется тратить деньги на то, чтобы выжить. И тогда Танечка действительно останется без копейки, - спокойно объяснила я. – Но если мы отдадим долг, то у нас появится возможность заработать.

- Ка-а-ак? – в один голос протянули собравшиеся.

- Пусть Тимофей Яковлевич закладную на меня напишет, - эта идея появилась у меня, когда мы с Прошкой возвращались домой. – Займусь парикмахерской.

В комнате воцарилась тишина.

- Деньги в шкатулке, – Прасковья сняла с шеи ключик и протянула мне. –Она в сундуке под вещами лежит.

- Спасибо, Прасковья, - я с благодарностью взяла