Читаем без скачивания Вечный ветер - Сергей Жемайтис

Мне показалось, что Тави без прежнего уважения отзывается о Кальмаре, который ест необыкновенную рыбу. Сегодня Тави ни разу не назвал его Великим. Он подтвердил мои предположения, сказав, что это обыкновенный кальмар, хотя он превосходит самых больших кальмаров. Великий не станет есть простую рыбу. Он питается китами и только в редких случаях довольствуется акулами и косатками.

Костя вставил:

— Конечно, уважающий себя моллюск не будет глотать какую-то мелочь. Для него подавай нашу Матильду на завтрак, а Голиафа — на обед, и еще парочку помельче — на ужин.

Тави издал тонкий дребезжащий звук, переходя на свой сверхскоростной язык (не менее десяти слов в секунду), и, замолчав, высунул голову из воды, лукаво поглядывая на нас.

Мы не поняли ни звука, но Костя важно кивнул и сказал:

— Наконец-то ты согласился со мной, что нет никакого Великого Кальмара. Одни из них побольше, другие поменьше. Ты прав, старина, что все эти верования возникли в результате изоляции вашего народа, его замкнутости и биологических особенностей вида.

Тави на это выпалил:

«В океане воду не замутишь».

Костя в изумлении вытаращил глаза, посмотрел на меня и оглушительно захохотал. Тави вылетел из воды, издавая квохчущие звуки: он тоже смеялся.

СКАЗКА ХАРИТЫ

Город из золота и перламутра погибал, корчился от невыносимых мук. Рушились дивные дворцы. Зловеще пылали руины. Что-то обвалилось там, и к небу взмыл фейерверк искр.

В несколько минут от былого величия на небе осталась узкая сумеречная полоса. Сверху медленно опускался занавес, вытканный звездами.

Любители тропических закатов расходились с площадки у лабораторий.

Павел Мефодьевич щелкнул крышкой старомодного футляра, в котором он хранил съемочную камеру.

— Ничего не скажешь, высший класс изобразительного, декоративного и, я бы сказал, ювелирного искусства. Пример, как почти из ничего создаются шедевры. Нет, вы не улыбайтесь, молодые люди. Материалы самые что ни на есть обыденные, бросовые: водяные пары, газовая смесь самого жалкого, как когда-то говорили, ассортимента, несколько пригоршней корпускул света и пыли

— вот и все. И этими материалами природа пользуется каждый день и никогда, никогда не повторяется. Как и подобает настоящему художиику-творцу. Природа, братцы мои, гениальна в этом отношении. Каждую мелочь стремится довести до совершенства. Возьмите снежинку, цветок радиолярию, актинию! А наряд рыб! — Он вздохнул. — Красотам ее несть числа. Сегодня я запечатлел четыреста шестьдесят девятый снимок заката. Что поделать, коллекционирую солнечные закаты… М-да… Скажете, грустное занятие? А вы только посмотрите, как ярко, неповторимо ярко уходит день! Это ли не пример…

По берегу лагуны бежала голубоватая светящаяся дорожка, упруго пружинящая под ногами. Мы пошли по ней. Лагуна тоже слабо светилась. С противоположного берега доносились плеск и крики дельфинов — шла игра в водное поло. Вода там кипела зеленым огнем. Костя сказал:

— Я не знал вашего хобби. У меня дома осталась пленка. Снимал в Гималаях. Там бывают такие закаты! Хотите, ее вам пришлют.

— Благодарю. Приму с удовольствием, хотя я предпочитаю более влажные широты. В разреженной атмосфере закаты победнее в смысле изобразительной техники, но необыкновенно ярки. Там, я бы сказал, работает художник-примитивист. — Он засмеялся, довольный удачным определением.

Мы подошли к одной из небольших лабораторий; с десяток их был разбросан у причальной стенки, на берегу лагуны. В них работали Павел Мефодьевич и его ассистенты. Современная аппаратура лабораторий позволяла вести наблюдения над приматами моря в их естественной среде обитания.

Академик усадил нас, сел сам в легкое кресло возле телеэкрана и включил его. Видимость была очень хорошей, хотя изображение не освещалось. Ночью приматы моря плохо переносят яркий свет. В круге света они чувствуют себя беспомощными перед окружающей тьмой, полной опасностей. И, хотя в лагуне бояться им нечего, все равно дельфины не могут побороть в себе подсознательное чувство опасности, подстерегающей за границами слепящего луча.

Из гидрофона сперва слышался обычный разговор дельфинов, который воспринимается непосвященным как набор примитивных сигналов наподобие щебета птиц.

Академик сказал:

— Здесь я записал множество интересных историй. Почти все, что вошло в мою книгу, я подслушал в одной из этих клетушек или во время моих плаваний. Помните, как в главе двадцать пятой мать обучает детей счету? Так это была Харита, я записал ее урок, вот здесь. И, к слову сказать, мы вводим ее методику в школах приматов моря, в программы двух первых циклов. Да, относительно подслушивания. Должен вам сказать, что мы здесь не нарушаем никаких норм. У этих головастых ребят нет секретов, тайн, зависти, стремления возвыситься, они охотно делятся своими познаниями, да и при расспросах запись приобретает сухость, протоколизм, тем более что наши электроники все еще только приближаются к созданию сносного электронного толмача. Данный сцептронофон еще грешит неточностями, отсебятиной. Иногда скомбинирует такое словечко, что не найдешь ни в одном словаре. Давайте послушаем, что нам расскажет сегодня одна из сестер радости, красоты и пленительности — мудрая Харита. Вот и она! Видите — с двумя ребятишками. Прибывают слушатели, тоже с детьми. Харита выступает теперь только для взрослых и детей. Молодежь получает информацию главным образом теми же путями, что и мы, грешные. Харита становится для них анахронизмом.

Харита, погрузившись в воду, лежала на широком карнизе-балконе, выложенном синтетической губкой. Здесь проводили ночь матери с малышами, собиралась молодежь, находились школа и клуб.

Сцептронофон обладал приятным женским голосом грудного тембра. Сначала он переводил все, что говорилось вокруг, включая шумы.

Из гидрофона слышались слова:

— Кто поступает плохо, тех уносит кальмар.

— Куда?

— Где темно и холодно…

— Тише! Тише!..

— Вернулся Хох!

— Хох! Хох! Хох!

Последовала длинная бессмысленная фраза.

— Слышали? — Павел Мефодьевич поднял палец. — Должно быть, машина пытается перевести незапрограммированный диалект. К нам пришло большое пополнение из Карибского моря, Океании, группа из Средиземного моря. Но каков! Даже не заикнулся, а выдал тарабарщину. Может быть, она имеет для него смысл! Сейчас все больше и больше ведется разговоров о думающих машинах…

Костя, сторонник эмоциональных роботов, горячо было поддержал эту мысль и с сожалением умолк, так как сцептронофон перевел первые фразы Хариты: