Читаем без скачивания Мир Гаора - Татьяна Зубачева

— А теперь наша, — начальница улыбается, — фирменная. Представляете, ещё тогда, с первым выпуском, у нас работал хормейстер. Старик уже. Конечно, у него были определённые странности, но дело своё он знал. Был непревзойдённым знатоком старинных романсов. Особенно он любил вот этот. И в память о нём мы сделали его нашим почти гимном. Девочки, "Зимнюю ночь", пожалуйста.

И Гаор, стоя за креслом хозяина, услышал слаженный, в унисон, как всегда поют дуггуры, девичий хор. Памятные с далекого, забитого кулаками Сержанта детства мелодию и слова.

— В лунном сиянье… снег серебрится… вдоль по дороге… троечка мчится… динь-динь-динь… динь… динь-динь… колокольчик звенит… этот звон, этот звон… о любви говорит…

Дальше Гаор не слышал, потому что все силы ушли на то, чтобы остаться безмолвной неподвижной тенью за хозяйским плечом. И дальнейший, завершающий осмотр, и дорога домой были как в тумане. Да, он делал всё положенное, слушал и исполнял приказы, вёл машину, даже слышал рассуждения Фрегора, что, пожалуй, взять такую из Амрокса и обзавестись законным бастардом вполне разумно, цены, конечно, сумасшедшие, но если получится премия за эту инспекцию, то можно подумать о квартирке-"гнёздышке" в Аргате.

— В этот гадюшник я её не повезу, это деньги на ветер выкинуть, либо отравят, либо ещё как испортят. А приставить к ней тебя телохранителем не получится, ты мне на работе нужен. И взаперти её держать невозможно, у Мажордома, старой сволочи, от всех дверей ключи.

Упорного молчания раба Фрегор попросту не замечал.

Гаор довёз его как обычно до подъезда в западное крыло, выслушал приказ подать утром лимузин и, не дожидаясь, пока за хозяином закроется дверь, поехал в гараж. Механик был чем-то занят, и он, сдавая машину Летняку и Весеннику, неожиданно услышал тихое:

— Иди, парень, лица на тебе нет.

Он через силу улыбнулся и так же тихо ответил:

— Спасибо.

Внизу было тихо и пустынно: все ещё на работе.

В спальне Гаор переоделся в расхожее и пошёл в душ, бросив бельё и рубашку на кровати. Снежка заберёт. Мучительно хотелось заплакать, потому и пошёл в душ, чтоб спокойно, подставив лицо воде… но слёз не было, и вода, впервые за эти годы льющаяся по телу и лицу вода не радовала, не омывала. Он пробормотал заклинание и… и не помогло. Странная холодная пустота внутри и безмерная усталость.

Вымывшись, он вернулся в спальню, развесил полотенце и, не раздеваясь, только скинув шлёпки, лёг на кровать поверх одеяла, закрыл глаза. Ну что? Ты хотел узнать о матери. Теперь знаешь. И что? Ты сын "галчонка", из первого выпуска Амрокса, как и ты с не выжженной, а отбитой памятью. Твой отец хотел иметь здорового бастарда и купил себе в Амроксе… девчонку, без клейма и ошейника, но всё равно рабыню, и честно отпустил её через шесть, да, пять лет растила, да год носила, через шесть лет, забрав своё… свою добычу. И что теперь? Ты доволен? Узнал, понял. Чего ты не знаешь, не помнишь, теперь домыслишь, не проблема, и дальнейшую её судьбу ты знаешь, догадаться нетрудно. Сволочи, какие же вы сволочи. Мама, прости меня, я не хотел, меня заставили забыть, мама, ты ведь помнила, теперь я понимаю, ты варила мне пшёнку, ты что-то говорила мне, мама, почему я не могу позвать тебя, услышать тебя…

— Рыжий, — сказал совсем рядом голосок Снежки, и маленькая шершавая ладошка подёргала его за плечо.

— Чего тебе? — спросил он, не открывая глаз.

— Ты не лежи так, ввалят.

— А пошли они…

Гаор выругался длинной бессмысленной от бездумно соединяемых загибов руганью, по-прежнему не открывая глаз, и потому не заметил, что Снежка уже убежала. Не хотелось ни шевелиться, ни… ничего ему не хотелось, даже жить.

Но уже доносился смутный шум возвращающихся с работы людей, и если сейчас Мажордом, сволочуга, застукает его лежащим на кровати в одежде, то ввалят не только ему, но и Старшему по спальне, а подставлять другого… Нет, ладно, чёрт с вами со всеми, у Огня встретимся.

Гаор открыл глаза, увидев ненавистный белый потолок, и рывком встал. И вовремя. В полуоткрытой двери мелькнула остроносая мордочка Милка или кого-то ещё из первой спальни. Вот наплодили выродков, стукачи да шестёрки, ни одного человека.

Как всегда скупые односложные вопросы и такие же ответы, хмурые улыбки и настороженные взгляды. Гаор со всеми поел, отгладил и приготовил на завтра форму, переоделся в тренировочный костюм и ушёл в парк, на гимнастическую площадку.

Было уже совсем темно, и ночная прохлада не летняя, осенью пахнет, а только-только август в начале. Луна на ущербе, но ему хватает. Он тщательно умело размялся, разогрел мышцы, прошёл все снаряды, но без удовольствия, как по обязанности. А раньше ведь помогало. Но видно, это тоже как с выпивкой: начнёшь со стакана, а потом и бутылки мало. Напиться бы сейчас. И подраться. И… и всё равно ни хрена не поможет. Даже перестрелять всех этих сволочей прямо там, в Амроксе, то… то тоже ничего не изменится. Ну, написал он про "серого коршуна", и что? Как ездили, так и ездят. Сколько он их видел в городе, да в тот же Амрокс при нём очередную партию "галчат" привезли, а "отходы" увезли на утилизацию.

Гаор спрыгнул с перекладины и побежал на полосу препятствий. И всё-таки, зачем всё это здесь? Не для Рарга же с его парнями устроили такой шикарный полигон, в училище и попроще, и победнее было. Хотя нет, изношеннее, ну, так там по ней каждый день от первоклассников до выпускников, двенадцать рот, тысяча двести мальцов и оболтусов, и потому каждый день наряды на починку и ремонт. А здесь… он да пятёрка Рарга, ну, может, ещё из охраны… то-то всё как новенькое.

Медленно, неохотно, но ощущение жизни, радости движения, сознания собственной силы всё-таки возвращались к нему, отступало злое равнодушие, за которым — он это помнил — его ждала серая беззвучная пустота.

Нет, он жив и будет жить, назло им всем, нет, так легко они с ним не справятся. И вдруг всплыли в памяти давным-давно прочитанные строки: "Нет, я жив ещё… буду жить… буду счастье во тьме ловить… глубже смерти моя любовь…", нет, как там? А, вспомнил! "Выше горя моя любовь… глубже смерти моя любовь!"

Незаметно для себя он давно сошёл с полосы и теперь бежал по дорожкам парка сквозь тёмные ночные заросли в неверно-смутном свете луны и, очнувшись, не сразу даже понял, куда его занесло и как выбраться к дому… Да, чёрт возьми, дом — это не стены, а… а Снежка, Летняк, Весенник, Кастелянши и Старшая по кухне, и… и есть у него там не друзья, а… а скажем, те, к кому он не боится повернуться спиной, кто не прикроет, но и в спину не ударит, что тоже по здешним меркам немало.

Чтобы не плутать лишнего, Гаор залез на ближайшее дерево, оказавшееся старым раскидистым дубом с мощными ветвями, позволившими забраться почти до вершины, откуда отлично просматривался дворец. Сориентировавшись, Гаор спрыгнул вниз и побежал, скандируя про себя в такт шагам послушно всплывающие в памяти чеканные строки — спасибо старому библиотекарю, позволявшему рыться в отобранных на списание книгах.