Читаем без скачивания Delirium/Делириум - Лорен Оливер

Мир без страха. Невозможно.

И хотя я стою посреди самой большой толпы, которую только видела в своей жизни, мне внезапно делается очень одиноко.

— Останься, — тихо говорит Ханна. В голосе моей подруги слышна неуверенность. Она не приказывает. Она словно бы спрашивает. — Скоро снова начнётся музыка...

Я трясу головой. Напрасно я пришла сюда. Не надо было мне этого видеть. Лучше бы я так и не узнала того, что знаю сейчас. Встала бы завтра как ни в чём не бывало, отправилась бы к Ханне домой, и мы бы валялись с нею у Восточного Променада и жаловались друг дружке на летнюю скуку, как делали обычно. И верила бы, что ничего не изменилось.

— Нет, мне надо идти, — повторяю я, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо, без дрожи. — Ничего, всё в порядке. Ты можешь остаться.

В ту же секунду я вдруг осознаю, что она и не предлагала пойти домой со мной. Она смотрит на меня со смешанным выражением раскаяния и сожаления.

— Я могу пойти с тобой, если хочешь, — говорит она, но я же вижу — она неискренна, ей просто не хочется меня обижать.

— Нет-нет, всё нормально, — возражаю я и, вспыхнув, делаю шаг назад, отчаянно желая убраться отсюда поскорее. Ударяюсь о кого-то спиной — оказывается, какой-то парень, он оборачивается и улыбается мне. Тут же быстренько отшатываюсь от него в сторонку.

— Лина, подожди.

Ханна делает ко мне шаг и протягивает руку, в другой у неё стакан со спиртным. Я сую ей свой стакан, она от неожиданности берёт его, приостанавливается и, нахмурившись, пытается удержать оба стакана одной рукой. В этот момент я отступаю, и теперь ей меня не достать.

— Да со мной всё будет хорошо, обещаю. Завтра поговорим, — уверяю я и ныряю в проход между кем-то. У маленького роста есть хотя бы одно преимущество — много места не требуется, достаточно небольшой щёлки. И в то же мгновение толпа скрывает от меня Ханну. Я пробираюсь между толкущимися людьми, уставившись глазами в землю. Прочь, подальше от амбара. Скорее бы щёки, что ли, перестали пылать!

Вокруг меня — вихрь расплывчатых образов. Мне снова кажется, будто я грежу. Парень. Девушка. Парень. Девушка. Смеются, толкаются, приглаживают друг другу волосы... Ещё никогда в жизни я не чувствовала себя такой отличной от других и такой... неуместной, что ли. Раздаётся высокий, механический визг, и вот группа снова заиграла, но на этот раз я не вслушиваюсь в музыку. Не приостанавливаюсь даже ни на секунду, иду и иду, направляясь к холму и представляя себе прохладную тишину залитых звёздным светом полей, знакомые тёмные улицы Портленда, ровную, тихую поступь шагающих в ногу патрулей, шепелявые говорки регуляторских раций. Всё такое привычное, родное... Моё.

Ну вот, толпа постепенно редеет. В гуще народа всегда очень жарко, и теперь я наслаждаюсь лёгким ветерком, обвевающим мои разгорячённые щёки, касающимся кожи еле заметными покалываниями. Начинаю понемногу успокаиваться, и, почти выбравшись из толпы, позволяю себе ещё один, последний взгляд в сторону подиума. Амбар, открытый небу и ночи, сияет белым огнём прожекторов и напоминает ладонь со спрятанной в ней горящей спичкой.

— Лина!

Невероятно! Я мгновенно узнаю этот голос, хотя слышала его всего один раз, в течение каких-то десяти, максимум пятнадцати минут. В нём угадывается искрящийся смех, словно кто-то на ужасно скучном уроке наклоняется к тебе, обещая сообщить по большому секрету что-то необыкновенно захватывающее и забавное. Всё застывает. Кровь перестаёт струиться по моим венам. Дыхание прерывается. На секунду даже музыка куда-то пропадает, и всё, что я слышу — это нечто мягкое, завораживающее, словно отдалённые, приглушённые удары барабана, и я вдруг думаю: «Это я слышу, как бьётся моё сердце», вот только знаю, что это невозможно, потому что сердце тоже остановилось. Снова моё зрение проделывает свой любимый трюк с фокусировкой линзы, как в камере... и я опять вижу Алекса. Он раздвигает толпу плечами, прокладывая путь ко мне.

— Лина! Подожди.

На миг мною овладевает ужас: наверно, он здесь с группой патруля, или начался рейд, или ещё что — но тут я замечаю, что он одет нормально — джинсы, разношенные кроссовки с чернильными шнурками и вылинявшая майка.

— А ты что здесь делаешь? — вырывается у меня.

Он усмехается:

— Я тоже рад тебя видеть.

Он оставил между нами расстояние в несколько футов, чему я очень рада. В полумраке цвет его глаз почти не различим. Ну и хорошо — ни к чему мне сейчас лишние волнения, ни к чему снова переживать то же, что тогда, у лабораторий, когда он наклонился и прошептал мне на ухо слово «серый»: и страх, и раскаяние, и восторг, и острое осознание его близости — всё одновременно.

— Я серьёзно спрашиваю, — говорю я, стараясь выглядеть как можно суровее.

Его улыбка меркнет, хотя и не исчезает полностью. Он выдыхает, слегка надув щёки:

— Я как все — пришёл музыку послушать.

— Да как ты... — пытаюсь найти подходящие слова, но что-то плохо получается. — Но это же...

— Незаконно? — Алекс пожимает плечами. Прядка падает ему на глаза, и когда он поворачивается, чтобы окинуть взглядом веселящихся, свет прожекторов с подиума запутывается в ней и окрашивает в памятный и невероятный золотисто-бронзовый цвет. — Ну и что ж... — За грохотом музыки его голос почти не слышен, так что я вынуждена наклониться к нему. — Вреда ведь никакого. Никто никому не делает ничего плохого...

«Да тебе-то откуда знать...» — собираюсь возразить я, но его слова полны такой тоски, что я замолкаю. Алекс запускает руку себе в волосы, и мне становится виден маленький, идеально симметричный треугольный шрам за его левым ухом. Откуда такая печаль? Может, он жалеет о том, что потерял после Процедуры? Например, музыка затрагивает уже не так глубоко, да и, возможно, его не совсем начисто избавили от угрызений совести. Дело в том, что Процедура воздействует на разных людей по-разному, и не всегда всё идёт как по маслу. Вот почему мои дядя и тётя по временам видят сны, а кузина Марсия, бывало, ни с того ни с сего разражалась истерическим плачем.

— А как насчёт тебя? — Он оборачивается ко мне. И снова на губах улыбка, а в голосе задорное лёгкое поддразнивание. — Ты себе оправдание уже придумала?

— Я не собиралась приходить сюда, — быстро отвечаю я. — Мне нужно было... — и останавливаюсь, потому что ловлю себя на том, что не знаю, зачем, собственно, пришла. — Мне нужно было... кое-кому отдать... кое-что... — выдавливаю из себя наконец.

Он выгибает брови — моё враньё его явно не впечатлило. Тут же пускаюсь в путаные объяснения:

— Ханне... моей подруге... Ты её знаешь, она тоже была там позавчера...