Читаем без скачивания И возвращу тебя… - Алекс Тарн

— Коля… — тихо произнесла она, обращаясь к неподвижному профилю, застывшему в открытом окне автомобиля. — Да ведь это же Коля Еремеев! Коля! Коленька!

Колька не реагировал. Берл подошел и открыл дверцу.

— Коля, выходи, неудобно. Земляки все-таки… четырнадцать лет не виделись. Поздоровайся с Родиной…

Колька послушно выбрался из машины и встал, опустив руки и слепо оглядываясь по сторонам. Женщина суетливо переминалась рядом, очевидно, решая, броситься ли сразу к нему на шею или немного повременить, и в итоге решила не бросаться вообще, застеснявшись собственной непотребности. Она осторожно взяла Кольку за плечи обеими руками и тихонько потрясла, повизгивая от избытка чувств, как собака, встречающая вернувшихся домой хозяев.

— Ты меня узнаешь, Коленька? Нет? Ну посмотри внимательней… нет? Это же я, Люся Маминова… Люся!.. неужели не помнишь?

Колька смотрел непонимающе, не узнавая, отворачивался.

— Я Люся! — настаивала женщина упавшим голосом. — Мы же сколько лет… в одной школе… как же ты… Люся…

Колька вдруг кивнул, будто что-то вспомнив.

— Дочка… — протянул он удивленно и в свою очередь положил руки на Люсины плечи. — Дочка. Как же так, Люся?

Женщина всхлипнула.

— Зачем ты так? — сказала она, высвобождаясь, чтобы вытереть слезы рукавом блузки. — Понятно, что дочка. Все мы дочки. А ты сам не сын? Я, если хочешь знать, матери деньги до самой ее смерти посылала. Мне себя упрекнуть не в чем, понял? На похороны не поехала, это да… не поехала… а куда мне такой — на похороны?..

Она пошатнулась, махнула рукой, и, размазывая по щекам слезы, двинулась назад, к Танке. Берл догнал ее, обнял за плечи.

— Погоди, Люся… Тут, понимаешь, такое дело. Он ведь вовсе не о том говорит. Не в себе он, понимаешь? Только сегодня узнал, что у Гельки ребенок был от него, вот и ходит, как мешком ударенный. Не обижайся, слышишь?

— Отстань! — с ревом отмахнулась от него женщина. — Отстань!.. на похороны… не поехала…

— Эй, ты, ма?ньяк! — Танки угрожающе привстала со своего кресла. — Оставь ее в покое!

Берл отпустил Люсю и беспомощно вздохнул. Он чувствовал себя полным идиотом в этой экзотической компании наштукатуренного чудовища, рыдающей шалашовки и оглушенного до бессознательного состояния Кольки. Вот ведь влип… что же делать-то? Пока Берл в растерянности топтался на месте, Люся добралась до Танки и до ее кресла. Продолжая всхлипывать, она опустилась на колени, запустила руку в раздрыганные поролоновые недра и, недолго покопавшись прямо под благосклонно взирающей на нее подругой, вытащила литровый пузырь дешевой водки. Со стороны могло показаться, что бутылка появилась не из кресла, а прямо из необъятного Танкиного зада. Все так же пошатываясь, Люся вернулась к машине.

— Закрой тачку и пойдем на берег. Поговорим, как люди…

Берл взял под руку безразличного Кольку. Следуя за Люсей, они пересекли площадку для парковки и двинулись вдоль обрыва по разбитой грунтовой дороге. Слева тянулся покосившийся проволочный забор; справа высились кучи строительного мусора. Дорога была густо усыпана сплющенными пластиковыми бутылками из-под напитков — словно листьями, опавшими с диковинных деревьев. Потом забор кончился, сменившись регулярно расставленными столбиками с надписью на четырех языках: «Спуск строго воспрещен!» Дойдя до одной такой надписи, Люся сунула бутылку подмышку и начала осторожно спускаться.

— Да отпусти ты меня, — сказал вдруг Колька. — Не рассыплюсь, не бойся.

Песок на пляже был мелким, мягким и приятно прохладным. Море сдержанно урчало мелкой волной, обозначая горизонт дальними огоньками грузовых судов и рыбацких лодок.

Женщина села прямо на песок, поставив бутылку между колен. Колька и Берл пристроились напротив.

— Ну что, ребятки, со свиданьицем… — Люся открутила пробку, сделала глоток и передала бутылку Берлу. — Сначала вы рассказывайте. Как меня нашли? Неужели какая-то из девочек вернулась?

— Никто не вернулся, — глухо ответил Колька, глядя в песок. — Никто.

Люся кивнула, ничуть не удивившись.

— Вот-вот. Тогда как?

— Через Рашида, — сказал Берл, морщась от отвратительного сивушного вкуса. — Коля, на-ка, подлечись… Он ведь потом тут нарисовался. Ты знала?

— Нет. Знала бы, нашла бы… — Люся хихикнула. — Ну теперь-то его, поди, уже никто не найдет?

— Вышли на Чико, — продолжил Берл, игнорируя Люсин вопрос. — От него — к тебе. Вот и все. Теперь твоя очередь. Где сейчас Геля?

Люся снова отхлебнула из горлышка, пожала плечами.

— Не знаю. Давно мы уже потерялись. Чико купил нас четырех: Гелю с Викой, меня и еще одну Люську. Тех, что остались у бедуинов, я с того дня не видала. Но они вас, наверное, и не интересуют. Кого они вообще интересуют? — она горько усмехнулась. — Интересуют, пока в них суют. Трудись, падла, пока передок не лопнет, а лопнул — подыхай на свалке. Теперь лежат, небось, где-нибудь в песках за Беер-Шевой…

— Слышь, Люся, я тебя здесь не оставлю, ты не сомневайся, — сказал Колька, глядя в сторону. — Ты мне только с Гелькой помоги.

— Да я ж вам говорю — не знаю. Когда тот маньяк Вику зарезал, нас сразу в полицию забрали — всех троих… потом в тюрягу, потом поселили в Тверии, типа, как свидетелей, до суда. Там и жили несколько месяцев, там она и родила.

— Родила… — эхом повторил Колька.

— Ага. Ты, значит, не знал… Да мы и сами не знали. Только тогда и открылось, когда живот вырос. Дура она, конечно. А кто не дура? Я что — не дура?.. — она забрала у Берла бутылку и сделала очередной глоток. — А у нее еще и шок был тяжелый. Так нам Сара объяснила. Они тут, чуть что, так в шок впадают. Для нас это обычная жизнь считается, а для них — шок.

— Сара? — переспросил Берл.

— Психолог. К ней от полиции психолога приставили, для душевной помощи. Звали ее Сара. Хорошая старушечка, из религиозных. К Гельке привязалась, все сидела с ней, разговоры разговаривала. Вернее, говорила-то она, а Гелька молчала, как пень. То есть совсем, глухо, ни слова. Иногда головой кивнет — и на том спасибо. И не только с Сарой, но и в полиции, и даже с нами… Разве что по ночам иногда речи толкала. Во сне, горячо так, быстро, ни черта не разберешь. Только так и знали, что не онемела, а просто говорить не хочет. Не хочет — что тут такого? Вот я — почему говорю? — Потому что хочу. А она не хотела, вот и все.

— Поэтому мы с Люськой к ней особо не приставали. А Сара — та все время кудахтала: шок да шок. А какой шок, ядрена курена? Жизнь это, мальчики, жисть-жистянка… Что-то вы совсем не пьете… или разучились? Когда-то ты, Коляша, таким бойцом был… — Люся присвистнула.

— Был… — эхом откликнулся Колька. — А как ее назвали?

— Кого?

— Ну… девочку… — последнее слово он выговорил с очевидным трудом.

— Догадайтесь с трех раз… — ухмыльнулась Люся.

— Вика, — сказал Берл, скорее утвердительно, чем вопросительно.

— Конечно. Тогда-то, после родов, речь к ней и вернулась. Правда, односложно так: да, нет… спасибо, пожалуйста… пеленка, горшок… На суде она уже чего-то отвечала.

— А Сара? — спросил Берл. — Сара куда делась?

— Да никуда не делась. Продолжала на Гельке виснуть. Целыми днями вместе сидели. Правда, теперь все поменялось: говорила все больше Гелька — примерно, как во сне, быстро и неразборчиво, а бедняжка Сара слушала. Не знаю, чего она там понимала. У нее ведь русский смешной такой был, старорежимный. Вроде, родилась-то она в России, но уехала очень давно. Когда-то говорила, даже книжки читала, а потом забывать стала за ненадобностью. А как сюда в начале девяностых из Союза повалили, пришлось вспоминать. Вот она на Гельке и вспоминала.

— Что было на суде?

Люся пожала плечами.

— А ничего особенного. Всем все заранее ясно было. Маньяк вышел кругом виноват — зарезал Вику, напарника, а до Гельки не добрался. С его собственным ранением, правда, неувязка получалась. Сам себя он так пырнуть ну никак не мог. Да и вообще, на рукоятке Гелькины отпечатки нашли. В общем, я уж не помню, какую они там на следствии историю сочинили. Важно, что выходила наша Гелька чистой, как первый снег. Самооборона и так далее… — она покачала головой и развела руками. — Жертва насилия.

— Ее тоже… — начал Колька и остановился, не договорив.

— Изнасиловали? — продолжила за него Люся. — Нет. На Гельке не было ни царапинки. Кроме шока — ничего. Шок!..

Она цинично ухмыльнулась.

— Ты, я вижу, девушка недоверчивая, — заметил Берл. — А что говорила Геля на суде?

— А ничего! — Люся снова ухмыльнулась. — Шок, сами понимаете. За нее прокурор говорил. Так говорил, что все слезами заливались. В общем, не знаю, кто Гельку надоумил, но сыграла она, как по нотам.

— Дура ты, Люська, — глухо сказал Колька, вставая. — Дурой была, дурой и осталась.