Читаем без скачивания Дом среди сосен - Анатолий Злобин

— «Уничтожено до двух рот немецкой пехоты», — Шмелев прочитал это с выражением и кисло усмехнулся.

— Не веришь? — Плотников был оскорблен в лучших чувствах. — Пойди посчитай.

— «По шоссе прошло сто сорок вражеских машин в направлении Большая Русса», — читал Шмелев. — Сколько прибавил?

— Ни одной. Ей-богу! Сам считал. Честно говорю.

Шмелев достал из планшета карандаш и подписал донесение. Со стороны озера к Плотникову подполз толстый солдат с лицом, закутанным до бровей.

— Отдай щиток. — Солдат ухватился за край щитка и потащил его на себя.

— Кто такой? Откуда? — спросил Шмелев.

— Товарищ капитан, это я, Беспалов. Ваш ординарец щиток мой украл. — Беспалов оттянул подшлемник и нагло и пугливо смотрел на Шмелева.

— А, это ты... — Плотников узнал бывшего командира батареи Беспалова и страдальчески улыбнулся.

— Разбило пушку. Расчет весь ранило. Один я уцелел. И щиток...

— Отправляйтесь во вторую роту, — сказал Шмелев.

— Как же так, товарищ капитан? Я же артиллерист.

— Во вторую роту, — отрезал Шмелев. — В распоряжение лейтенанта Войновского. Быстро!

— Не могу, товарищ капитан, только не к Войновскому.

— Эх ты, бывший!.. — Плотников покачал головой.

— Слушай, Беспалов. Тогда, на маяке, я было пожалел тебя. Власти у меня не было, чтобы простить. Но сейчас мы в бою, и моей власти хватит на тебя всего, вместе со всеми твоими потрохами. Шагом марш к Войновскому! Быстро!

— Пойдем, пехота. — Джабаров вскочил и быстро побежал по льду.

Беспалов беспомощно оглянулся, посмотрел на щиток и пополз на руках за Джабаровым, волоча по льду ноги.

Плотников вложил донесение в пакет и посмотрел на Шмелева.

— Вот если бы каждому солдату такой щиток, мы бы живо... Ой, что это? — вскрикнул он вдруг удивленно, вскочил и тут же упал лицом вниз. Лед расступился под ним, белая плоскость сместилась, потемнела, закрыла яркое солнце, вспыхнувшее в глазах, а следом встала дыбом вторая белая стена и закрыла его с другой стороны. Он увидел в темноте плачущие глаза и не мог узнать, чьи они, потому что мятая газетная страница плыла и крутилась перед глазами, ледяные стены поднимались и опрокидывались со всех сторон. Строчки разорвались и потеряли всякий смысл, а лицо в маске смеялось беззвучным смехом. В тот же миг черная вода прорвалась сквозь грани, плотно обволокла, сдавила грудь, живот, ноги. Он хотел позвать на помощь; рот беззвучно раскрылся, ледяная вода ворвалась в него, подступила к сердцу. Из последних сил он взмахнул руками, чтобы разогнать черную воду, перевернулся — и все кончилось.

Шмелев видел, как Плотников, вскрикнув, упал и перевернулся на льду, раскинув руки и быстро открывая и закрывая рот. Шмелев схватил его за голову и опустил — пуля вошла в плечо, как раз против сердца. Он расстегнул халат, полушубок и, чувствуя на руке горячую кровь Плотникова, достал медальон и партийный билет. Пуля пробила билет наискосок. Легкий дымок поднимался от руки и от билета. Шмелев достал бинт и стал медленно вытирать руки. Потом окликнул связных и сказал:

— Приготовиться к атаке.

ГЛАВА X

— Хоть погрелись, и то хлеб. — Стайкин упал рядом с Шестаковым. Он часто дышал и смотрел на берег горящими выпученными глазами.

— Братцы, спасите! — кричал кто-то с той стороны, откуда они только что прибежали.

— Ранили кого-то, — сказал Шестаков и быстро пополз в сторону берега.

Молочков был легко ранен в руку выше локтя. Он полз, широко загребая здоровой рукой. Шестаков подполз и принялся толкать Молочкова руками.

У воронки они остановились. Глаза Молочкова нервно блестели.

— Все, ребята. Отвоевался. Идите теперь до Берлина без меня. А я — загорать. Нет, нет, ты меня не перевязывай. Я уж потерплю. Зима. Не страшно, что рана, а страшно, что замерзнешь. Откроешь ее, а она замерзать начнет.

— Я тебя до санитаров провожу, — сказал Шестаков. — Метров шестьсот отсюда.

— Проводишь, Федор Иванович? — возбужденно спросил Молочков. — А я тебе махорку подарю, мне теперь не нужна. Бери, Федор Иванович, бери всю, вот здесь, за пазухой, и газетка там есть, в кисете лежит, бери. Интересно, ребята, в какой госпиталь попаду? Далеко увезут или нет? Может, мимо дома поеду?

— Заткнись, сука. — Стайкин посмотрел на Молочкова и выругался.

— Зачем раненого обижаешь? — сказал Шестаков, пряча в карман пухлый кисет. — Ты раненого человека не обижай.

— А я что? — поспешно говорил Молочков. — Я ничего. Ты, старший сержант, не сердись. Я честно ранен — в правую руку. Я не виноват, что пуля на мою долю пришлась. Я пока целый был, все делал, как надо. Я шесть раз в атаку топал. На меня сердиться грех. Хочешь, тебе что-либо подарю? У меня зажигалка есть трофейная. Хочешь, отдам? Мне теперь ничего не нужно. А хочешь, каску тебе подарю, ты ее перед собой положишь.

— Заткнись. — Стайкин отвернулся. — Жмотина!

— Так пойдем? Проводишь меня, Федор Иванович? Тут мешки где-то складывали, может, завернем туда? А может, пробежим, Федор Иванович? А то уже рука что-то холодеет. И крови много вышло.

— Ползком лучше. Тише едешь — дальше будешь.

Молочков хотел повернуться на здоровый бок, и в этот момент пуля ударила его в шею. Фонтан крови выплеснулся на лед. Он вскрикнул, схватился за шею, захрипел. Шестаков хотел было поддержать его, но тут же убрал руки и перекрестился.

— Готов.

Широко раскрытыми глазами Стайкин смотрел на затихшего Молочкова, потом залез в карман Шестакова, вытащил кисет и стал крутить цигарку.

— Сам накаркал. Ошалел от счастья. Прямо спятил. — Стайкин кончил вертеть цигарку и зажал ее губами. — Про зажигалку он говорил. Не видел, какая она?

— Неужели полезешь?

Стайкин усмехнулся:

— Ему теперь ничего не нужно. Сам накаркал.

Вдоль цепи полз толстый, закутанный до бровей солдат. Он поднял голову и посмотрел на Шестакова.

— Кто тут будет командир? Прибыл в распоряжение.

— Ты кто? Санитар? — спросил Шестаков. — Опоздал малость.

— Артиллерист я, — сказал Беспалов.

— А-а, бог войны. Здравия желаем. Где же твоя артиллерия?

— Разбило пушку. Прямым попаданием. Ничего не осталось — ни пушки, ни расчета. Один я уцелел. Вот к вам прислали. Капитан велел. Без меня тут, видно, плохо дело.

— Ну, теперь, раз ты пришел, наши дела поправятся. — Стайкин достал кремень и принялся высекать огонь.

— Да я не по своей воле. Пушку разбило. И щиток капитан отобрал. Лежит на льду, щитом закрылся. Ему-то что. — Беспалов оттянул подшлемник и показал круглое, красное от мороза лицо.

— Но-но, — с угрозой сказал Стайкин. — Ты насчет нашего капитана полегче. Не распространяй.

Шестаков приподнялся, крикнул вдоль цепи:

— Товарищ лейтенант!

Одна из фигур на льду задвигалась:

— Что там?

— Молочкова убило! — крикнул Шестаков.

— Иду.

— Молочков? — испуганно переспросил Беспалов. — Какой Молочков? Не Григорий?

— Был когда-то Григорий, а теперь раб убиенный, — ответил Шестаков.

Беспалов подполз к Молочкову, приподнял его. Увидев лицо убитого, он вскрикнул и стал причитать:

— Григорий, Григорий. Это я — Миша. Григорий, услышь, это я. Что же ты молчишь, Григорий? Вот где довелось встретиться.

— Земляк? — спросил Шестаков.

— Зять мой. Сестрин муж. Григорий Степаныч Молочков. И ведь знал по письмам, что он где-то рядом. Как же я теперь сестре напишу, Григорий? — Глаза у Беспалова стали мокрыми, и он провел по лицу рукавицей.

— Не ропщи, — сказал Стайкин. — Война все спишет.

— Что же это такое, братцы? Погнали нас всех на лед, на убой погнали. Всех тут побьют под пулеметами и под пушками. Что же теперь делать, братцы.

Пулемет на берегу выпустил длинную очередь, и пули вошли в лед, не долетев.

— Ложись! — крикнул Стайкин. Беспалов быстро лег рядом с Молочковым, поджав ноги к животу.

— Руку, руку опусти, — говорил Стайкин. Беспалов послушно вытянул руки вдоль туловища. — Теперь ноги. Ноги вытяни. — Беспалов вытянул ноги.

— Вот так. Не шевелись. Не болтай. — Стайкин не выдержал и хихикнул.

— Зачем мытаришь человека? — Шестаков повернулся к Беспалову. — Лежи покойно, не бойся. Тут хорошо, пулеметы не достают. Разве дура какая прилетит. Это снайпер у него на колокольне пристроился. Но, доложу тебе, нестоящий снайперишка. В меня раз пять стрелял, а я, видишь, цел. Так что ты лежи покойно. Ты своей пули не ищи, пускай она тебя ищет. А потом в атаку с нами пойдешь, погреешься, — говоря так, Шестаков неторопливо и аккуратно свертывал цигарку: лежа на боку, вытащил левой рукой кисет, снял правую рукавицу, вынул из кисета сложенную газету, оторвал листок, оттянул подшлемник, зажал листок губами, снова полез в кисет, вытащил щепотку махорки, положил листок газеты на левую рукавицу, рядом с кисетом, погрел руку, а потом ловко свернул цигарку, склеил и вставил в рот.