Читаем без скачивания Ярослав Мудрый. Историческая дилогия - Валерий Замыслов

Если Перун воплощал мощь оружия, то Велес — силу золота. Отсюда понятны и слова Святослава: если он и его дружина предадут Перуна — пусть их посечет их же оружие, если предадут Велеса — пусть пожелтеют как золото. По сути первый являлся богом дружины, а второй — богом всей невоенной языческой Руси.

Ни Ростов, ни окрестные селения никогда на своих землях не воевали. Не зря для них и стал Велес главным божеством.

Капище Велеса находилось неподалеку от озера, в священной роще, — посреди мореных дубов и старых дуплистых деревьев, кои пользовались особым поклонением.

Само капище было окружено толстыми заостренными кольями, на коих висели жертвенные рогатые головы лесных зверей, домашней скотины и птицы, — головы свиней, овец, баранов, петухов…

Внутри святилища возвышался на две сажени бог Велес, собранный из трех огромных разноцветных валунов. Верхний валун был обращен «личиной» к востоку; личину его составляли две большие черные дыры (глазницы) и выдолбленный широкий рот. Округ Велеса были разложены более мелкие валуны, не сплошь, а на расстоянии длани[106] друг от друга. Эти камни-валуны также были разных цветов.

Остроколый тын не был сплошным; в нем сделан широкий проход, направленный к Велесу. Именно по этому проходу тянули язычники к костру жертвенных животных, коих вначале убивали, обделывали, жарили на углях и поедали, предварительно свершив моление.

Священный огонь в капище постоянно поддерживался волхвами. Отблески его падали на каменного Велеса, чьи суровые глазницы требовали всё новых и новых жертвоприношений.

К святилищу Велеса часто стекались не только ростовцы, но и жители окрестных сел и деревень для свершения треб: религиозных обрядов, молений, торжественных поминальных тризн; отсюда они обращались к Велесу с просьбами или словами благодарности.

В Киеве Ярослав наблюдал некоторые языческие требы. Они бывали шумными, нередко выливаясь в обрядовые праздники.

Правоверные христиане-летописцы с негодованием записывали на пергаментные листы, выделанные из кожи, об этих «кумирских празднованиях», «бесовских игрищах», «веселиях сатанинских», когда на весь Киев разносился рев труб, звенели бубны и гусли. Сюда же стекались скоморохи — и понеслось всеобщее скаканье и плясанье вокруг ритуальных костров и высоченного идола!

Перун, стоя на киевской «Горе», над Боричевым потоком, имел железные ноги, в глазницы были вставлены драгоценные камни, в руку его была вложена каменная стрела-молния, осыпанная яхонтами, кои должны были подчеркивать преимущество Перуна перед остальными богами пантеона.

Ростовский же каменный Велес не был богато украшен, зато выделялась священная роща. В стволы деревьев на высоте двух саженей были крепко вбиты челюсти вепря.

Ярослав слышал рассказ уже крещеного Владимира Святославича, как тот охотился на священного зверя и как торжественно поедал его мясо на княжеских пирах; и уже тогда Ярославу подумалось, что языческие обряды будут бытовать долгие века.

Вокруг ростовского капища, вблизи священной рощи разместились избы волхвов, славян и мерян, кои были наиболее яростными защитниками старой веры. Изб было довольно много, и на коньке каждой постройки торчал голый череп того или иного священного зверя.

Первый приезд к капищу был для Ярослава ознакомительным. Ныне же он ехал побеседовать с волхвами, кои жестоко избили Иллариона и Федора.

Не доезжая капища, князь слез с коня и приказал дружинникам.

— Ждите меня. Пойду один.

— А, может, и мне с тобой, князь? Волхвы на всё способны. Зрели! — с беспокойством произнес Заботка.

Ярослав кинул меченоше повод и вновь повторил:

— Пойду один!

В капище он увидел кузнеца Будана. Тот принес в жертву Велесу огненно-рыжего петуха и, стоя на коленях, восклицал:

— Помоги мне, всемилостивый бог! Жена прытко занедужила. Не ест, не пьет. Помирает жена-то. Ниспошли ей здравие, святой Велес!..

Кузнец, конечно, заметил Ярослава, но своего молебна не оборвал: для него Велес важнее, чем князь. А тот, обратившись лицом к избам, громко крикнул:

— Волхвы, я, князь ростовский, пришел к вам для разговора!

К князю вышли трое волхвов, а следом к капищу выскочила добрая сотня язычников.

— Говори, князь, — опираясь на рогатый посох, негромко произнес старший из волхвов.

— Вчера к вам приходили мои священники. Они стали мирно беседовать с вами, а вы их безжалостно избили. Почему не захотели их выслушать? А, может, не так уж и плоха новая вера?

Старый волхв вскинул над седой головой посох, и толпа язычников зловеще загудела:

— Запомни, князь. Мы никогда не будем слушать твоих нечестивых попов. Не может быть единого бога. Наша вера существует тысячи лет, и никто не сумеет ее отменить даже мечом и огнем. Мы верим Велесу и всем остальным богам.

— Верим! — непоколебимо поддержали волхва язычники, и их дружный, исступленный клич был настолько непреклонен, что Ярослав уяснил: его разговор ни к чему доброму не приведет. Но он тоже вскинул руку. Толпа смолкла.

— Вы заблуждаетесь. Многобожие рождает непоправимый вред для Руси. Но вам ныне этого не втолкуешь. Упрямый, что слепой: ломит зря. Я ухожу, но верю, что приспеет время, и вы поймете свою оплошку.

Глава 38

ТИХОМИР И КНЯЗЬ ЯРОСЛАВ

Избитых проповедников унесли на ладью, коей управлял кормчий Фролка. Так повелел князь: он не пожелал, дабы греческие попы оставались в крепости среди язычников.

Проповедников навещал княжеский лекарь, но Илларион и Федор были настолько бессердечно избиты покровителями старой веры, что их исцеление не внушало доверия.

— Позвольте мне на ваши язвы глянуть, — сказал Тихомир.

— А ты что, разве в оном деле кумекаешь? — спросил кормчий.

Тихомир на вопрос Фролки ничего не ответил, а Илларион, приподняв голову с лавки и посмотрев на молодого парня, вяло отмахнулся:

— Пустое глаголишь, сын мой. Уж если княжеский лекарь оказался не горазд, куда уж тебе ввязываться.

Но Тихомир настаивал:

— И всё же позвольте, — и так глянул на недужных, что те беспрекословно согласились снять с себя рясы.

— Я исцелю вас, — уверенно высказал Тихомир и спустился по веревке к привязанному к ладье челну.

— Куда он? — спросил Федор.

— А леший его ведает. Он вообще какой-то чудаковатый. Никак к лесу погреб, — ответил Фролка.

— А отчего у тебя живет?

— Тоже не ведаю. Рыбалил подле ладьи, а в Ростов возвращаться не захотел. Помалкивает. Никак натворил что-нибудь греховное или с родителем поругался. А так-то он парень смирный.

Тихомир вернулся после полудня, привез на челне большую охапку каких-то трав, цветов и кореньев.

— Надо спешно сушить. Только бы солнце не подвело, да и костер понадобится, — молвил юноша кормчему.

— Рад помочь, паря, лишь бы толк был.

Через три дня Тихомир принялся пользовать Иллариона и Федора мазями, отварами и настойками. А еще через два дня проповедники поднялись на ноги.

Княжеский лекарь, сухонький, пожилой, но шустрый еще на ногу мужчина, не переставал удивляться:

— Ловок же ты, паренек. Истинный знахарь. А я уж не чаял попов к жизни вернуть.

Лекарь поведал о необычном знахаре князю, на что тот ответил:

— Как раз собираюсь проповедников навестить. Погляжу на твоего чудодея.

Встреча для обоих оказалась неожиданной. Ярослав полагал, что юный волхв давно уже обитает за озером, в Велесовом дворище, а Тихомир думал, что молодому князю, чрезмерно занятому городскими заботами, нечего делать на ладье.

Увидев друг друга, оба застыли в напряженном молчании.

Тихомир, стоя супротив князя, не склонил даже головы, чем поразил кормчего.

— Да ты что, паря? Это же князь Ярослав Владимирыч. Кланяйся!

Но Тихомир продолжал оставаться всё в той же позе: он никогда и никому не кланялся. Так повелел ему верховный кудесник Марей:

«Ты — волхв, предуготовленный на этой земле волей богов. И перед тобой все должны падать ниц».

— Не понуждай его, Фролка, — прервал молчание Ярослав, уже ведая о том, что волхвы не кланяются никаким властителям.

— Он давно у тебя проживает?

— Две недели. Да, почитай, с того дня, когда на тебя, князь, какой-то кудесник накинулся. А этот, — Фролка кивнул на юношу, — на озере рыбалил. Снасть мне помог вытащить, да так и остался на ладье. Тихомиром его кличут. Добрый, кажись, парень.

— Сверх всякой меры добрый, — насупился Ярослав. — Это он поднял на меня кинжал… Ты почему к волхвам не вернулся?

— Так решили боги. Больше я не должен жить среди волхвов.

Фролке вновь пришлось диву даваться: оказывается к нему пришел на ладью молодой волхв, кой едва не погубил князя Ярослава. Вот чудо так чудо!