Читаем без скачивания Рукопись, найденная в чемодане - Марк Хелприн

Это может показаться противоречащим природе, но самые великолепные моменты в моей жизни всегда наступали, когда я был близок к бездне, а величайшую власть я ощущал тогда, когда целиком оказывался в распоряжении стихий, ибо тогда я сливался с ними и каждый атом моего тела становился чистым, чуждым боли, бесконечно сияющим.

Мне думается, что, когда меня вынесло из моего самолета и все мое зрение заполнил огненный шар его взрыва, когда множество факторов сошлись в одном месте: скорость и неподвижность, звук и тишина, ветер и разреженность верхних слоев атмосферы, бодрствование и сновидение, – я смог стать, на одно мгновение, даже ангелом.

Что есть ангел? Ангел – это существо, видевшее Бога. Ангел проходит через завесу смерти к бесконечному свету по ту сторону, к невесомой серебристой яри, к окончанию гравитации, вечной скорости, свету. Всего лишь на мгновение, разумеется. Сначала я был изумлен и совершенно недвижим, а потом, когда потянул за вытяжной трос парашюта, улыбнулся.

Как объяснить мне это, если я, даже на исходе жизни, этого не понимаю?

Я всегда восхищался воспоминаниями стариков. Как это так получается, недоумевал я, что им столь часто удается соединять элегичность и экономность? И мало что зависит от того, кто они. Дипломат, фабрикующий свои мемуары, эскимос, углубившийся в рассказ о китовой охоте, имевшей место полвека назад, старушка, тихонько воссоздающая затерявшуюся во времени семью… Они говорят так трогательно, потому что помнят умерших, и они должны быть экономны просто из-за нехватки сил.

Сам я в этом отношении никаких притязаний не имею. Вы меня уже знаете. Несмотря на свой возраст, внутри я весь напряжен, как розовый бутон. Я такой же варвар, как семилетний мальчишка, а время от времени делаюсь таким же нетерпеливым и сексуально заведенным, как четырнадцатилетний подросток. Почему?

Сам не знаю. Меня больше не заботят великие вещи: у меня нет иллюзий относительно справедливости, а любовь для меня – перекресток между памятью и грезами.

Откуда же они являются – моя энергия, мой вкус к жизни, мое неповиновение, мое желание? Кажется, что-то такое застряло у меня в мозгу, не ветка или камешек, но что-то вроде уголька, крохотный очажок бьющейся крови, горячий алмаз или изумруд, что-то безумное, прекрасное и сладостное. И это так устремляет меня вперед, словно я в свои годы – юноша на горячем коне, перепрыгивающий через стены и ручьи, с бешено бьющимся сердцем. Это так же пьянит, как те прекрасные женщины, которые долгое время казались недосягаемыми, также требует напряжения всех сил, как битва, так же дорого для меня сейчас, как религиозное откровение. Но что же это такое, за что я цепляюсь, что это за энергия, что за магия, что за жизнь?

Небо над Европой

(Если вы этого еще не сделали, верните, пожалуйста, предыдущие страницы в чемодан.)

Какой, по-вашему, проверке на благонадежность требуется подвергать преподавателя английского языка Бразильской Морской академии, если учесть, что у бразильцев нет других врагов, кроме собственной лени и кокосового масла? К тому же в бразильском флоте, как и в других родах вооруженных сил, не принято уделять повышенное внимание требованиям безопасности.

Думаю, они никогда не заглядывали в мое личное дело, а если и заглядывали, то нашли там минимум информации, поскольку основная часть моей бренной жизни прошла в те времена, когда о компьютерах никто и не слыхал. Кроме того, я не уверен, какие именно факты вносились в мое дело, если они вообще в него вносились. О некоторых вещах умалчивают, чтобы избежать политических осложнений. Очень может быть, что мне не надо было искать страну, не имеющую договора об экстрадиции, и что я мог просто затеряться в Лондоне или Мадриде.

Не так давно команданте заинтересовался моим происхождением и затеял какое-то вялотекущее расследование, которое, надеюсь, забросит сразу же, как столкнется с затруднениями, – а именно так он поступает всякий раз, сталкиваясь с непреодолимыми трудностями.

В Бразильских ВВС решили закупить несколько новых самолетов, а из старых сформировать эскадрилью для борьбы с мятежниками. Это представляется разумным, потому что АТ-26 на винтовой тяге не идут ни в какое сравнение с современными истребителями и перехватчиками, однако, с их малой скоростью, могут идеально поддерживать с воздуха операции, проводимые в джунглях.

Вновь назначенные пилоты этой группы обучаются на Т-27, «Туканах», машинах поменьше, но мало чем отличающихся от АТ-26. Поскольку их задачей является противостояние партизанам, многих из пилотов направляют на обучение в Соединенные Штаты. Лично я посылал бы их во Вьетнам.

Все пилоты говорят по-английски, но меня попросили их подтянуть, в смысле – натаскать в нюансах, чтобы они не профукали престиж страны во время стажировок. Внимание пришлось уделить и техническим терминам, и тут я не удержался, чтобы не преподнести им некоторые наставления в области тактики и стратегии воздушного боя.

Что мог я знать о полетах? Им достаточно было лишь взглянуть на меня, чтобы понять: я родился до эры воздухоплавания и нужен подъемный кран, чтобы усадить меня в кабину одного из их самолетов. Что мог я знать о цельнометаллическом моноплане с размещенными в крыльях пулеметами и обтекаемыми бомбовыми подвесками? Что, действительно, мог я знать?

За трехнедельный курс я обучил их не только летным терминам, но и преподал достаточно основательные уроки по управлению самолетом и использованию оружия, чтобы дать им преимущество в бою не только с ВВС Парагвая или Суринама, но и с асами люфтваффе, с которыми, надо признать, им вряд ли придется сражаться, хотя их братья из Аргентины по дури затеяли недавно возню с Королевскими ВВС.

Я ознакомил их с маневрами, которые их инструкторам и не снились. В осуществимость половины из них они отказывались верить, но я-то вынужден был прибегать к ним множество раз, и всегда удачно.

– Откуда вы об этом знаете? – спрашивали они, совершенно ошарашенные.

– Просто знаю, и все, – отвечал я.

– Но откуда?

– Когда вы стареете, химический состав крови меняется, – объяснял я, – и вы становитесь мудрыми. Вот одно из открытий, которые вам предстоит сделать: жизнь гораздо в меньшей степени, чем вы думаете, основывается на том, чему вы научились, и гораздо в большей степени – на том, что вы знали с самого начала.

Они все еще сидели с отвисшими челюстями, когда один из них спросил:

– Вы хотите сказать, что знаете, как справиться с потерей гидравлической жидкости в воздушном бою и как использовать свободный ход винта при пикировании, просто так, от природы? Все дело в наследственности?

Я попался, ну так и что с того? Я просто кивнул с абсолютной убежденностью.

За неделю до того, как эта партия студентов убыла, меня вызвал к себе команданте. Машинально спросив, не угодно ли мне чашечку кофе, он тут же съежился и затаил дыхание. Я пропустил эту фразу мимо ушей.

Видите, какой властью обладает этот мерзкий напиток? Люди нуждаются в нем, чтобы завязать разговор, проснуться, уснуть, чтобы работать, играть, есть, чтобы отправиться в морское путешествие или высадиться на берег.

Сколько раз, когда я входил в какую-нибудь комнату, громом с ясного неба громыхал этот вопрос:

– Не желаете ли кофе?

Разумеется, я не желаю никакого кофе. С чего они взяли, будто я хочу кофе? А эти официантки! Они говорят:

– Вам сейчас подать ваш кофе?

Это не мой кофе, и как они смеют предполагать, что единственный вопрос состоит в том, когда я буду его пить? Даже после того, как я отказываюсь, они норовят подойти снова и спросить:

– Вы не передумали насчет кофе?

– Конечно не передумал, – отвечаю я. – И никогда не передумаю. Скорее умру, чем передумаю насчет кофе.

Мне пришлось отказаться от посещения ресторанов. Вид людей, смакующих кофе, оскорбителен. Когда они его пьют, лица у них как у зомби. Здесь смешано все: сексуальное наслаждение, пиетет, церемонность.

Кофеманы глядят на меня в изумлении и говорят:

– Нам он доставляет такое удовольствие!

Да, он доставляет вам удовольствие! Наркоманам доставляет удовольствие героин, извращенцам доставляют удовольствие их извращения, а Гитлеру доставляло удовольствие вторжение во Францию. Удовольствие он вам доставляет главным образом потому, что без него вы страдаете. Здесь действуют те же механизмы, что и при тотальной зависимости. Это крохотное черное вонючее зернышко подсадило на себя весь мир!

– Как ваше здоровье? – спросил команданте.

– Превосходно.

Никогда еще не обращался он ко мне с таким деликатным вопросом. Сколько себя помню, с самых давних времен, ни один человек в военной форме меня об этом не спрашивал. Если учесть, что в любое мгновение вы можете обратиться в пар или же быть вбитым артиллерийским снарядом в землю, то вопросы типа «Как вы себя чувствуете?» неуместны. Думаю, так оно всегда и было во всем мире, даже в армиях, не ведущих боевых действий.