Читаем без скачивания Пацан казанский - Владимир Григорьевич Богданов

Глава 23

Зона черная, законы воровские, работа для честного бродяги хуже смерти. Ильяс легко принял правила игры, примкнул к блатным, но на обязательные работы забивать не стал. Распределился в деревообрабатывающий цех распиловщиком, но в полную силу работать не спешил. Он больше работал с людьми, чем с деревом. Работал творчески и с вдохновением, уже к исходу первого месяца сколотил довольно крепкую команду из дюжины пацанов. О нем заговорили, с его мнением считались первые люди, но сам в авторитеты лагерного масштаба он лезть не торопился. Молодой он еще для этого, сейчас главное — держать себя в рамках воровских приличий, заботиться о своем честном имени, чтобы никто не смог безнаказанно сказать плохо о Ходже. Он за черную масть, но воровской ход не совсем для него, во всяком случае пока. Полгода он уже отмотал, осталось еще пять с половиной лет. Это целая вечность, так что торопиться с выбором не нужно.

Работа на сегодня закончена, станки выключены, древесная пыль медленно оседает на пол. Толпа на улице, «бугор» косо смотрит на Ильяса. План работ на день в общем худо-бедно выполнен, но его заслуги в этом нет, он, как обычно, трудился спустя рукава. Удары на макиварах с пацанами отрабатывали, бревна мужики таскали, но как предъявить Ильясу за это? Причина простая: «бугор» не хотел становиться «грушей». Ильяс, конечно, не беспредельщик, но за слова привык спрашивать.

После работы поверки — сначала в производственной, затем в жилой зоне. В шесть вечера ужин, пшенка на воде, черный хлеб, бледный чай, но лучше так, чем никак.

В спальное помещение Ильяс входил бодрой, пружинистой походкой. День отработал, в столовой не наелся, но это вовсе не повод падать духом. Ильяс полон сил и энергии, равно как и желания набить морду любому, кто скажет о нем плохо. Нет, сейчас он бить никого не будет, даже если кто-то нарвется, дождется отбоя. Он же не беспредельщик, чтобы бузить у всех на виду. Он человек с понятиями.

У ближней к выходу шконки стоял Шубников: Ильяс даже притормозил, увидев его, вдруг обознался? Но нет, перед ним собственной персоной стоял эпизод из прошлой жизни. Наголо обритый, бледный, подавленный, щеки впалые, под глазами круги, но все-таки это был Шубников. И уже не баловень судьбы, а несчастный, прибитый жизнью человек. Или даже уже не человек…

Заметив Ильяса, Шубников подобрался, как бездомный пес, мечтающий о сильном хозяине. Чтобы накормили, обогрели, а главное, оградили от хищных волков.

— А-а, Роман Борисович!.. — произнес Ильяс. Он смотрел на несчастного с едкой улыбкой, но не зло. Они же никогда не были врагами.

— Ильяс, ты? — голос у Шубникова дрожал, взгляд затравленно рыскал по сторонам. Его пугал шум нахлынувшей толпы, топот ног, гул, хохот.

Шубников протянул Ильясу руку, но тот этого как будто не заметил. Откуда он знал, может, Шубников — петух опущенный, прикоснешься к нему — зашкваришься, вовек не отмоешься.

К нему подошел Леша Ворожба, компанейский паренек из Рязанской области. Пацан сегодня дневалил, возможно, он знает, почему Шубников на измене. Или случилось что-то, или Рома по жизни такой зашуганный. Здесь ему не ресторан с валютными проститутками, среди которых он король на именинах, да и денег у него нет. Или есть?..

— Что за перс? — Ильяс кивком указал на новичка.

— Так с карантина забросили…

— А чего зашуганный такой?

— С Усачом проблемы… — понизив голос, сказал Ворожба и глянул на блатной угол, где бренчал на гитаре Леня Усачев, бродяга по жизни, лютый отрицала, черная масть, белая кость.

— Его сегодня из ямы выпустили, завтра через матрас и обратно… И угораздило тебя сегодня! — Ворожба смотрел на Шубникова так, как будто тот уже лежал в гробу.

Усачев очень сильно поцапался с «хозяином», тот объявил ему войну, второй месяц уже гноил в штрафном изоляторе. Больше пятнадцати суток держать в ШИЗО нельзя, поэтому время от времени Усача выпускали, сегодня он переночует в отряде, а завтра снова отправится в кондей. Это называлось пропустить зэка через матрас. Именно в день, когда Усач освободился, Шубникова и угораздило распределиться из карантина в третий отряд. Впрочем, Усач мог достать его и через следующие пятнадцать суток. Если у него ну очень серьезные предъявы и претензии. Если очень, то Усач будет решать вопрос этой ночью. И далеко ему ходить не придется…

— С Усачом что за дела? — спросил Ильяс, внимательно глядя на Шубникова.

— Да какие дела… — вздохнул несчастный. — Куртка у меня хорошая, натуральна кожа, а этот в бане подошел, давай, говорит, меняться, ему на свободу скоро…

— Отдал куртку?

— Нет… Там сотрудники в баню зашли, я позвал…

— На Усача стукнул?

— Ну, не стукнул…

— Стукнул! Теперь он тебя пристукнет… Ночью, в умывальнике!

— Да он уже говорил, — скривился Шубников, и на его глазах выступили слезы.

— Вешайся, сказал, — подтвердил Ворожба.

— Леша, ты давай, на дальняке там приберись… — Ильяс кивком указал в сторону сортира.

— Я так понимаю, этот Усач реально крутой мэн? — дрожащим голосом спросил Шубников.

— Крутые мэны — это у вас там, в мажорной тусовке, — усмехнулся Ильяс. — Здесь уважаемые люди, Усач из них.

— И что мне делать?

— Тебе же сказали — вешайся!

— А ты… Ты не мог бы мне помочь? — Шубников не просто дрожал, его колотило, будто в ознобе.

— Ты лучше расскажи, как тебя вообще угораздило сюда попасть? — спросил Ильяс.

Шубников понимал, что его жизнь висит на волоске, в подвешенном состоянии человек говорит правду. А правда эта могла касаться Яны и других людей, которые дороги Ильясу.

— Да как! Подставили меня!

— Кто?

— А тебя кто подставил?

— Кто меня подставил?

— Аркаша, сволочь!.. Наехал на меня, давай плати, я в отказ… Думал, прессовать будет, а на меня обэхаэсовцы наехали. Даже не думал, что будет так серьезно!

— И меня Аркаша подставил? Что ты об этом знаешь?

— У него в прокуратуре лапа. И в РОВД. Я думал, все это ерунда, ну товар арестовали, с меня подписку взяли, считал, до суда дело развалится, а мне пять лет дали! Я до сих пор как во сне!

— Это не сон, это предбанник. В ад! — усмехнулся Ильяс, глядя на Усача, который медленно приближался к ним.

Лицо узкое, нос широкий, щеки в рубцах после фурункулеза. Бродяга улыбался, изображая полнейшее спокойствие, но взгляд дикий, если не сказать бешеный. Мужики пугливо расступались перед ним.

— А че у нас тут за базар? — глядя на Ильяса, спросил Усач.

— Старого знакомого встретил. Барыга. Крышу ему делал.

— Да ну!

— А у вас тут непонятки какие-то!

— Ходжа, ты бы не лез в это дело! — скривился Усач.