Читаем без скачивания Опричнина и «псы государевы» - Дмитрий Володихин

Высших аристократов готовили к одной роли — управлять. Их с детских лет учили военному делу, да еще тонкому искусству быть хозяевами, мастерами власти. И они умели повелевать другими людьми, как сейчас не умеет ни один русский управленец, — ведь нет у нас сегодня аристократии. Нет тех, кто передает право на власть из поколения в поколение. А наука власти не может быть в полной мере постигнута на скамье вуза.

Среди таких семейств особенно выделялись князья Гедиминовичи: Бельские в первую очередь, затем Мстиславские, Голицыны и Трубецкие. Из Рюриковичей, например, Микулинские и Шуйские… Но пальма первенства была все-таки у отпрысков Гедиминова рода.

Начиная службу, они подвергались относительно недолгим испытаниям: им давали побывать раз-другой-третий на командных должностях второстепенного характера. Или просто поучаствовать в походах и боевых действиях в составе государевой свиты. Они должны были, таким образом, понюхать пороха, но, чаще всего не могли всерьез напортачить из-за неопытности: на первых порах этого просто не позволяла должность. Затем, очень быстро, — очень быстро! — они оказывались в «командармах», т. е. возглавляли самостоятельные полевые соединения.

Князь Иван Федорович Мстиславский начал рындой (государевым телохранителем) в 1547 году. Еще разок сходил в поход в рындах, а на третий был одним из воевод, да еще и в чине боярина. После нескольких высоких назначений он уже в 1552 году оказывается главнокомандующим русской армией, взявшей Казань. В дальнейшем ему предстоит быть «командармом» на протяжении трех десятилетий.{188}

Князь Иван Дмитриевич Бельский оказался главнокомандующим армией, получив второе свое воеводское назначение. И потом оставался в этом статусе до самой смерти.

И так далее. В чем тут дело? Во-первых, армии требовались люди, которым будут подчиняться в силу древности и знатности рода. Их назначения в верхнем эшелоне военной иерархии никого не могли обидеть, поскольку они по крови, «по отечеству» имели право и одновременно обязанность быть на самом верху. Даже если в детстве у них были отнюдь не милитарные грёзы! Положение обязывает… Во-вторых, опыт показывает, что в деле эти командармы-по-крови были совсем неплохи. Их, как уже говорилось, с детства приучали руководить людьми. Ну а если этого навыка оказывалось мало, к ним приставляли второго воеводу — человека на ступеньку ниже чином, не столь знатного, зато хорошего тактика и опытного человека. Он-то и подстраховывал «молодых тигров». И система работала…

Так вот, кое-кто из высших аристократов, к бесконечному удивлению своему, обнаружил себя на опричной службе.

Эта необыкновенная перемена совершилась в течение всего нескольких месяцев весной — осенью 1570 года. Была опричнина боярской, а стала княжеской. Разом. Залпом.

После большого похода против северных русских земель, находившихся в земщине (1569–1570){189}, а также расследования «новгородского изменного дела» и произошел перелом. Для этого было как минимум две причины. Прежде всего, подвергся разгрому стержнеобразующий для опричнины клан Плещеевых, которые до того успели оттеснить Телятевских от власти в опричном корпусе. Плещеевы ставили своих людей не только на высшем, но и просто на всех уровнях командного состава опричнины… Тогда же пал род князей Вяземских, а это еще четыре опричных воеводы, в том числе два крупных: князья А. И. Вяземский-Глухой и Д. И. Вяземский. Более того, сама «новгородская кампания» могла вызвать серьезное разочарование царя в опричнине: во время грабительского похода на Северную Русь опричники покидали царя, предпочитая кровавой, страшной, но все же службе личное обогащение. В записках немца-опричника Генриха Штадена есть очень характерное место: царь после этого похода делает в Старице смотр опричному войску, желая знать «… кто остается при нем и крепко его держится»{190} (курсив мой. — Д.В.). Следовательно, Иван IV увидел в рядах опричного войска заметное число людей, отставших, ушедших по своим надобностям. И «мемуары» Штадена, и записки других иностранцев об опричном времени изобилуют свидетельствами многочисленных злоупотреблений опричных должностных лиц, не меньше заботившихся о собственном обогащении, чем старая, аристократическая администрация, но более «голодных», а значит, менее сдержанных в методах и масштабах вымогательств, взяточничества, открытого грабежа. При этом они осмеливались оставлять Ивана IV в его походах!

Поэтому, во-первых, опричный корпус нуждался в укреплении новыми командными кадрами, ведь старые оказались выбиты или попали под подозрение. И, во-вторых, потускнела идея, согласно которой опора на старинные московские боярские рода и устранение представителей сильнейшей титулованной аристократии от рычагов управления опричниной придадут опричному военному механизму особый градус верности, управляемости, инициативности.

В результате весной — осенью 1570 года происходит вливание целого ряда способных военачальников из числа титулованной знати (притом ее «сливок»!) в командный состав опричнины. Среди них виднейшей персоной был именно кн. Ф. М. Трубецкой.

Гедиминович

Федор Михайлович — выходец из весьма знатного рода, идущего от великих князей литовских Гедимина и Ольгерда. А Гедиминовичей в Москве середины XVI века ставили необыкновенно высоко. Князья Бельские, князья Мстиславские, князья Голицыны возглавляли армии, сидели в Боярской думе, обладали колоссальными земельными владениями. А княжеское семейство Трубецких могло потягаться с любым из этих родов. Сам Федор Михайлович однажды вступил в местническую тяжбу с князем Иваном Юрьевичем Голицыным, не считая его рóвней. Как пишет историк Ю. М. Эскин, «Трубецкой, вероятно, считал равенство с Голицыным “потерькой”». И дело решилось в его пользу.{191}

Трубецкие служили государям московским со времен Ивана III Великого. Они сохраняли на протяжении всего XVI столетия права на родовые вотчины в Трубчевске и даже остатки удельного суверенитета, хотя удел и был ликвидирован не позднее 1531 года. В Думе из князей Трубецких до опричнины был лишь кн. С. И. Трубецкой-Персидский, попавший туда в годы правления Елены Глинской. Крупных служебных достижений в воеводских чинах за их родом числилось немного, но в полковых воеводах Трубецкие ходили неоднократно, да и наместничать в больших городах им также приходилось{192}. Статус настоящих удельных князей, т. е. полудержавных властителей, хотя бы и на незначительной территории, мешал им стать полноценными служильцами московских монархов. Во-первых, для них самих это было некоторое понижение статуса. Во-вторых, не было и полного доверия к удельным князьям, не отведавшим простой московской службы без привилегий, наравне с прочей знатью.

Впрочем, Трубецкие не бунтовали, не устраивали измен, не пытались возглавить придворные «партии». Их не трогали. А они сами не торопились терять свое особое положение ради высоких чинов в армии или Боярской думе.

До первой половины 60х годов XVI века Федора Михайловича в разрядах не видно. Он известен лишь по «Дворовой тетради» как служилый князь{193}. В разрядных записях его имя появляется незадолго до опричнины.

Князь Трубецкой упомянут в числе есаулов, ходивших с Иваном IV под Полоцк зимой 1562/63 года{194}. Иными словами, он принял участие в том самом походе, когда Алексею Даниловичу Басманову-Плещееву пришлось терпеть унизительное пребывание на весьма низком посту. Надо учитывать одно немаловажное обстоятельство: Трубецкие намного знатнее Плещеевых и заметно выше них стоят на лестнице местнических счетов. Тем не менее Алексей Данилович — воевода (и для него этот воеводский пост никак не повышение, а едва терпимая должность), в то время когда Федор Михайлович — всего-навсего есаул, т. е. на два порядка ниже чином.

По всей видимости, причина подобного несоответствия проста: если Басманову под Полоцком немного недостает до пятидесятилетия, если он — исключительно опытный полководец, то Федор Михайлович, надо полагать, весьма молод. Его «выдерживают» на невысоких должностях московской службы, давая набраться опыта перед более значительными постами. Ему около двадцати пяти лет или чуть меньше… В октябре 1550 года особым указом было объявлено о наделении тысячи служилых людей по отечеству земельными владениями недалеко от Москвы. Текст указа и список «избранной тысячи» составили «Тысячную книгу». Среди «тысячников» князя еще нет. Следовательно, скорее всего тогда ему не успело еще исполниться пятнадцать лет. Таким образом, родился он после 1535 года. Зато в «Дворовой тетради», которую начали составлять несколько позднее, но в первой половине тех же 50х годов XVI века, он уже числится «служилым князем». Значит, князь Трубецкой появился на свет в конце 1530х годов.